Алексей Калинин "Зверь. Том первый"

– Знала бы… ни за что…

В этот момент меня скрутило так, что выгнуло дугой, а потом изо всех сил шарахнуло об пол. Пикси каталась рядом. У меня в голове билась только одна мысль – не навалиться бы на подругу дней моих суровых. А то ведь раздавлю ко всем чертям – обидно будет.

Понемногу непонятная злая боль начала отпускать. Это походило на действие лекарства при дикой зубной боли. То есть сокращения ещё шли, но вот сильных толчков уже не было. Попускало…

Причем отпускало не только меня. Пикси тоже перестала вертеться ужаленным котенком. Она тяжело дышала и вытирала пот. Маленькое личико было перемазано какой-то грязью. Думаю, что моя морда вряд ли отличалась большей красотой.

– Ты как? – выдохнул я между слабеющими сокращениями.

– Каком вверх, – пискнула Чопля. – Как будто ежика родила против шерсти…

– Ты знаешь, а ведь ты совсем не изменилась.

– Да и ты, как был уродом, так им и остался.

– Ну спасибо, грымза мелкая. Ладно, похоже, что надул нас император, – у меня с трудом получилось подняться на руках. – Пойду попробую умыться.

– Ага, вали… Меня захвати по дороге!

Я подставил ладонь. Пикси с писклявыми стонами завалилась на неё. Короткими поползновениями я добрался до ванной комнаты. Посадил Чоплю на край раковины, а сам открыл воду. Тугая струя ударила в ладони. Небольшой колпачок от флакона бритвенной пены был вместо умывальника для Чопли.

Холодная вода принесла облегчение. Разгоряченная кожа только не зашипела под прикосновениями воды. Чопля тоже плескалась с упоением резвящегося щенка.

В дверь раздался стук. Я побрел открывать. Сил прибавилось, так что ноги переставлялись. Пусть и как колонны, но переставлялись. Открыв дверь, я обнаружил на пороге ту самую "стерлядь" соседку, Марфу Никифоровну.

В дверь раздался стук. Я побрел открывать, утираясь полотенцем. Сил прибавилось, так что ноги переставлялись. Пусть и как колонны, но переставлялись. Открыв дверь, я обнаружил на пороге ту самую "стерлядь" соседку, Марфу Никифоровну.

– Чего грохочешь, вошь подзалупная? Опять танцы ни свет ни заря устраиваешь? – проорала она, а потом осеклась. – Ты чой-то, сын этого придурошного ведьмака? Где отец-то?

Глава 5

– Отец, зачем вам этот ведьмак? – спросила Елена, когда машина выехала на широкий Кутузовский проспект. – Неужели своих мало?

– Своих вполне хватает, но Гамаюн выбрала его. А сама знаешь, что она никогда не ошибается.

Елена поморщилась, потерла плечо. Процесс подливания ведьмаку зачарованного зелья растянулся во времени на час. Сначала его подловили в замызганной разливайке, а потом внушили ехать в крутой клуб. Там уже понемногу притупили ведьмачий нюх различными вливаниями настоев. Медленно, тщательно, чтобы он ничего не заподозрил. И уже в конце ему добавили в самогон зелье Неприкосновения. Оно позволяло владельцу зелья оставаться уверенным в том, что выпивший не причинит вреда.

– Но чем он так уж хорош? Обычный ведьмак, каких сотни.

– Необычный, – покачал головой император. – Очень необычный. И сдается мне, что именно за эту необычность выбрала его вещая птица.

Елена уставилась в окно. Мимо проносились огни столицы. В отражении витрины большой черный автомобиль проплыл диковинной глубинной рыбой. Опасной рыбой, от которой легковые мальки предпочитали держаться подальше, уступая дорогу.

– И всё равно я не понимаю… Неужели эту зазовку никто не может обнаружить?

– Никто не может, – вздохнул Николай Сергеевич. – Заняла она личину одной из боярских дочерей. И так хорошо заняла, что вместе с личиной захватила и воспоминания со знаниями. Просвечивали дочерей под видом гинекологического осмотра, но никого не смогли выявить. А поднимать шумиху – значит признаться в своей несостоятельности. Тут надо тихо действовать. Скрытно.

– А я тогда зачем была нужна? Знаешь, как противно было ложиться в эту кровать? – Елену передернуло от отвращения.

– Иначе ты бы не смогла установить с ним ментальную связь. А так… Мы сможем найти его, когда он разыщет зазовку. Недаром его называют Зверем – если он берется за дело, то доводит его до уверенного финала. Берет след и идет по нему до горла жертвы. И этому стервецу всегда неимоверно везет… Он выбирался из таких передряг, где другие просто растекались в жижу. Знаешь, ведь он настоящий зверь. В детстве, при облаве отец сбросил его в яму с волками. Чтобы не взяли полицейские, чтобы не создали ведьмака…

– И что?

– А то, что семеро волков осталось внизу. Разорванные глотки, вспоротые животы, переломанные лапы… Наружу выбрался только пятилетний мальчишка…

– Но зачем я легла?

– Ради твоей безопасности. Теперь он не сможет тебя даже пальцем тронуть. Слишком много вопросов, Елена, – покачал головой император. – Но я отвечу. Как только Эдгарт убедился в том, что ему подмешали зелье, он чуточку расслабился. И это позволило мне наложить знак повиновения. Думаешь, иначе бы этот засранец дал согласие?

– Ради такого титула? Конечно.

– Вот что значит ты плохо знаешь ведьмаков. Эти хитрые черти могут последнюю рубаху отдать, лишь бы ни под кем не ходить. Свободолюбивые они, сволочи. Только так и вышло взять его на службу. А уж что-то подсказывает мне, что он докопается до правды. Как только поймает зазовку, так и посмотрим – надо ли давать ему титул и земли?

Елена пригладила волосы:

– То есть как?

– А вот так. Мои люди выяснили, что характер у этого ведьмака очень взрывной. Попортит он там личико одному из боярских детей, а отец потребует возмещения ущерба. Вот тут-то и закончится помещичество Пахомова. Чтобы загладить неприятность я милостиво разрешу ему передать земли в пользу пострадавших. Так и боярин будет мне благодарен и ведьмак. То есть одной сетью двух рыб поймаю.

– А с боярина ещё и мзду возьмёшь? – с улыбкой спросила Елена. – А опального тамбовского князя Владимира Алексеевича Старицкого ещё больше ущемишь? Отберешь его угодья и заставишь проглотить обиду? Прямо-таки три рыбехи в одной сети, а не две…

– Ты очень хорошо меня знаешь, дочка, – хмыкнул император и замолчал, не желая рассказывать про четвертую «рыбеху». Четвертую, ради которой не жаль даже молодильного яблока…

Елена хмыкнула в ответ. Если бы она не знала, то не пошла бы на эту авантюру. Какой-то нищий ведьмак, который к тому же ещё и чересчур дерзкий. Что он может?

Взять берендеев, пропустить всех боярских дочек через пыточную камеру и выбить признание. Чем не вариант?

И в то же время понимала, что это далеко не вариант. Если умерли двое боярских детей, то это повод, чтобы насторожиться. А уж трое – повод для сильного беспокойства. Беспокойства такого, чтобы можно усомниться в охране царской гимназии. А с этих пересудов пойдет и дальше – возникнет сомнение в дееспособности императора.

Неужели император не сможет разобраться со своими недругами? Неужели не может защитить цвет нации?

И тогда возникнет сомнение в крепости императорского престола. И возникнет вопрос – а та ли задница занимает место на атласной подушечке с золотой вышивкой?

Плохо только то, что вот это вот шаткое положение зависит от нищего ведьмака. И то потому, что его выбрала вещая птица Гамаюн…

***

Обнаженная девушка потянулась на шикарной кровати. Она слышала, как звякнуло стекло от ударившего камешка. А это непросто звук! Звяканье – это знак, что её жертва доведена до предела и готова пойти на любые безумства.

Девушка подошла к окну, накинув легкую накидку и включив свет настольной лампы. Свет лампы эротично пронизывал ткань, делая её воздушной и почти невидимой. Гладкие формы тела напоминали изгибы гитары. Пушистая волна волос падала на полуобнаженные плечи, спускаясь на тяжелую грудь.

Сквозь стекло девушка увидела скрывающегося в черной тени акации камер-юнкера Григория Яковлевича Карамышева. Молодой человек девятнадцати лет с небольшими усиками над верхней губой. Не лишен привлекательности, холен и взлелеян мамочками и нянечками. И в то же время, этот молодой человек был её жертвой. Одной из шести жертв, которые учились в Императорском Кадетском корпусе.

И эта жертва сама жаждет, чтобы её пустили в расход. Да, этот молодец перебрался через стену, не убоялся собак. А может, он их усыпил с помощью живицы? И он хотел прикоснуться к телу девушки, обладать ею, наслаждаться ею.

Что же, стоило вознаградить молодца за его храбрость. Девушка открыла створку и прошептала:

– Кто здесь?

Конечно, надо сыграть роль испуганной особы. Нежную трепетную лань. Ведь мужчина всегда охотник, всегда добытчик. Даже в те моменты, когда сам является жертвой.

– Милая, ласковая, это я Гриша Карамышев, – раздался тихий шепот в ночи.

– Господин Карамышев? Что вы здесь делаете? – теперь по роли требовалось приложить пальцы к губам.

– Я пришел к вам. Я больше не могу скрывать своих чувств. Моё сердце разрывается от любви к вам. Мои чувства сродни жаркому пламени. Меня сжигает изнутри, и я уже не сплю неделю…

Ну да, только вчера дрых без задних ног в своей спальне, обожравшись дорогого виски. Но ведь главное – залить в уши елей и заставить девушку поверить всякой любовной лабуде. Главное – добиться раздвигания ножек под напором страсти.

– Вы безумец! Нас же могут застать…

– Никто нас не застанет. Ваши псы крепко спят, а охрана режется в нарды. Я всё предусмотрел. И способен на любые безумства ради вас… Спуститесь, и мы погуляем под луной. Мне нужно так много вам сказать… Или я поднимусь к вам! Вот прямо сейчас, по камням…

Девушка еле сдержала улыбку. Она уже знала, что может сказать молодой человек, пока будет дышать ей в ухо жарким дыханием. Знала и то, как он будет себя вести. Это своеобразный ритуал взламывания невинности.

– Что вы, что вы… молодой человек не должен входить в спальню невинной девушки…

– Тогда спуститесь вы ко мне. Тут невысоко. Я вас поймаю…

– Но как?

– Свяжите простыни, спуститесь по ним, а утром отдадите их стирать прислуге. Я так делал сотни раз…

– Но вы мужчина, а я девушка, я не смогу подняться по простыням.

А это уже кокетство. Оно тоже необходимо, чтобы игра в соблазнение проходила по подготовленному сценарию. Девушка слышала, как дыхание молодого человека стало быстрее. Свет лампы разогревал фантазию. Добыча была рядом, и чтобы поймать её надо было приложить чуточку усилий.

– Прошу прощения, но я не поверю вам. Ведь я видела, как ловко вы взбираетесь по канату. Как дикая пантера…

– Но я не знаю…

Последние барьеры были сломаны. Карамышев почувствовал, что бастион пал и скоро добыча окажется в его объятиях.

– Я люблю вас… – выложил он один из главных козырей. – И если вы не спуститесь, то я буду кричать об этом всю ночь. Пусть меня схватит ваша охрана – я готов разбудить всё ваше подворье. Я буду просить вашего папеньку отдать мне вас в жены. Я…

– Тише-тише, не надо так кричать, господин Карамышев. Я… Я не знаю… Я сейчас спущусь к вам, безумец…

Силуэт девушки пропал из окна. Она не видела, как молодой человек улыбнулся и поправил область паха. Птичка уже была в его руках. Дальше будет всё по привычному сценарию – она немного посопротивляется, а потом сдастся.

Карамышев почесал затылок. Все они сдаются. Ни одна не могла устоять перед обаянием камер-юнкера.

И вот это вот сопротивление – то, ради чего молодой человек стоял перед окнами поместья. Ощущение горячего тела в твердых руках, легкие отталкивания и потом бессильное обвисание. Момент сдачи перед раздвиганием ножек – это ни с чем не сравнимое ощущение. Оно сродни победы на поле боя. Той самой жгучей и желанной.

А потом утром можно будет в кругу друзей похвастаться очередным трофеем. Передать распечатанную эстафетную палочку другому человеку.

В окно вылетели связанные между собой простыни. Легкая фигура в небрежно наброшенном плаще скользнула вниз. Карамышев внизу подхватил горячее тело. Его щеку обожгло дыхание девушки. Он почувствовал, как его желание ещё сильнее усилилось. Даже возникло небольшое головокружение.

– Родная, милая, хорошая… Я не могу сдержать своих чувств…

– Давайте уйдем от окон, – шепнула девушка. – Нас могут заметить, тогда я не оберусь позора.

Добыча сама хочет быть увлеченной в кусты? Это ли не удача?

Молодой человек сдержал улыбку. Он уже представлял, как будет прыгать на податливом теле, вдавливая его в сочную траву. Как она будет зажимать рот ладонью, пытаясь сдержать стон. И это будет совсем скоро. Совсем скоро обнаженное тело на плаще будет его. Целиком и полностью.

– Идемте, не бойтесь, душа моя, – прошептал Карамышев. – Со мной вам нечего бояться.

«Кроме меня» – чуть было не добавил молодой человек.

Он взял теплую ладошку в руки и поцеловал нежные пальцы. Его ноздрей коснулись цветочные ароматы.

– С вами я ничего не боюсь, – также тихо сказала девушка. – Ведь вы будете вести себя достойно?

– Конечно, не сомневайтесь, душа моя, – проговорил Карамышев. – Идемте же.

– Я доверяю вам, Григорий Яковлевич.

– Можно просто Гриша, – ласково промурлыкал камер-юнкер.

Густые заросли сирени качнулись, скрывая две фигуры, которые растворились в темноте. Молодой человек и девушка растаяли в глубине сада. Добыча и жертва отправились в ночь, чтобы каждый смог утолить своё желание.

Холодная луна стыдливо скрылась между туч. Она не хотела видеть того, что происходит на небольшой полянке. Того, что начинает своё действие на разложенном плаще…

Глава 6

Через два часа после того, как я выставил соседку, мы с Чоплей встретили курьера. Молодой пацан бурятской наружности передал объёмный бумажный пакет. В такую бумагу ещё чебуреки заворачивают, чтобы не испачкать руки маслом. На завязках бечевки красовалась сургучная печать.

Что за понты? Живём в просвещенный век, а все ещё красной хренью замазываем веревочные концы. Для пущей важности и придания солидности…

Да любой шпион в первую очередь учится пользоваться живицей ради вскрытия таких вот сургучей! Как бы её ни зачаровывали, но на любую хитрую гайку найдется свой болт с обратной резьбой.

– Это специальная доставка, – доверительно сообщил мне курьер. – У нас всех на уши поставили, чтобы эту посылку доставил самый ответственный человек компании.

Ясное дело – пацан цену набивает. Рассчитывает на чаевые. Вот только лишнего бабла у меня нет, так что придётся врубить быдлофана.

– Самый ответственный? И где он? – заглянул я за спину курьера.