– Понимаешь, Исмаилов вроде неплохой мужик, да, знаю, он крышует игорный бизнес и так далее, но он животных любит, и с женой не повезло… Пашка ведь не его сын, он его усыновил, с ним всегда было много проблем, он ревновал мать, плохо учился, а теперь и наркотики… Откуда только берет. Короче, Исмаилов убедил меня, что Пашке ты нравишься, он хочет с тобой общаться, дружить, и твое посещение их дома, может быть, даст ему шанс поближе познакомиться с тобой.
Я фыркнула:
– Да уж, поближе!
Я не могла упрекать отца. Он такой хороший человек, и всех меряет своей меркой. Может, и Исмаилов не предполагал, что произойдет? Судя по его реакции, не предполагал.
Я вздохнула. А здорово я его отделала! Что бы там дальше ни произошло, он поплатился! Почему только мне так погано? Что я сделала не так? И почему я обвиняю себя, ведь он хотел меня изнасиловать! А если бы ему удалось, как бы я смогла после этого жить? Нет, все я сделала правильно, и мне бояться нечего!
– Прости меня, дочь. Я не мог предположить… Прости…
Я посмотрела на отца и увидела, что он плачет. Крупные слезы катились по его щекам. Вид плачущего отца – это потрясло меня больше, чем нападение Пашки. Я поняла, что он не просто потрясен случившимся – он просто убит. Он будет переживать больше, чем я, винить себя. И я сказала:
– Пап, ты не виноват. Это случайность. И вообще я могу за себя постоять, не зря я хожу на карате. А теперь буду на бокс ходить. Пап, пожалуйста, мы сильные, мы все выдержим. Давай подумаем, как меньше маму напугать. Мне надо переодеться, как бы это сделать?
Отец остановил машину, обнял меня, его плечи вздрагивали. Я испугалась, что у него будет сердечный приступ.
– Прими что-нибудь от сердца, пап.
Он отстранился от меня, погладил по волосам и кивнул. Молча. Я вытащила его сумку и достала нитроглицерин, сунула ему в рот. Он криво улыбнулся. По-моему, он не мог говорить.
– Пап, отвлеки бабушку, а я влезу в окно и переоденусь. Хорошо?
Он опять кивнул. Потом завел машину, и мы доехали до дома. Я вышла раньше и прошла через заднюю калитку. Услышала, как хлопнула дверь машины, и голос бабушки:
– Юра, ты уже вернулся? Как собачка? А Лидочка в магазин пошла. Да что с тобой?
Спокойный голос отца (я понимала, как дается ему это спокойствие) ответил:
– Все в порядке, устал немного, надо лечь.
– А где же Верочка?
– Она решила пойти искупаться, сейчас вернется.
Молодец, папа! Ведь никогда врать не умел, а сейчас во дает! У меня аж настроение улучшилось. Может, все обойдется? Спокойная ложь отца внушала такую уверенность, что я спокойно влезла в открытое окно, не боясь быть замеченной, быстро пошла под душ, смыла с себя кровь и грязь и только тогда увидела синяк на скуле. Да, скрыть не особо удастся. Я вышла из душа, пошла в свою комнату, переоделась, схватила купальник, намочила его и повесила в ванной. Вытряхнув всю косметику, которой было не так уж много, я нашла тональный крем и начала замазывать синяк. Да уж, не тут-то было! Стал, конечно, побледнее, но все равно видно. Ладно, что-нибудь придумаю.
Я спустилась вниз, папа лежал на диване, бабушка суетилась на кухне. Я веселым голосом ей крикнула:
– Бабуля, я пришла! – и подошла к отцу.
Он был очень бледный.
– Сделай мне укол, дочь, пока бабушка не видит.
– Может, ты перейдешь в спальню?
– Да, помоги мне встать.
Отец был плох. Господи, неужели инфаркт? Нужен врач.
Я помогла ему лечь на кровати в спальне, а сама бросилась к телефону и вызвала «Скорую». Когда диспетчер услышала фамилию, она охнула, переспросила:
– Юрий Валентинович? Инфаркт? Сейчас машина приедет. Я потороплю.
Я поблагодарила ее и побежала к отцу. Он сказал:
– Кому ты звонила?
– Пап, не волнуйся, сейчас приедет «Скорая», и тебе сделают укол, у нас ведь даже нет лекарства, только успокоительные.
– Ладно, иди встречай мать, но ничего не рассказывай ей.
– Хорошо.
Я вышла из дома и подошла к калитке. У меня было свое мнение о том, надо ли что-то говорить маме. Я считала, что надо, иначе она будет чувствовать, что что-то не так, и от этого переживать еще больше. Я решила ей все рассказать, но смягчить некоторые моменты.
Мама и «Скорая» появились одновременно.
Мама испуганно спросила:
– Что-то с мамой? – бросила мне сумки и побежала в дом. Я поплелась за ней.
Врач «Скорой», наш знакомый, неплохой кардиолог, пошел к отцу. Я успокаивала маму, и она вошла к папе почти нормально. Мы стояли все втроем: мама, я и бабушка, прижавшись друг к другу, казалось, мы дышали одним дыханием, и наши сердца бились одинаково часто. Мы смотрели, как врач осматривает отца, тихонько расспрашивает о характере боли, медсестра снимает кардиограмму. Даже без вопросов врача мне было ясно, что у отца инфаркт. Надо в больницу. Единственное, что меня утешало: я знала, что для моего отца, практически своего коллеги, врачи сделают все возможное.
Дальше все было как во сне. Кардиограмма подтвердила инфаркт, мама бросилась собирать вещи в больницу, врач звонил по телефону, медсестра делала укол, бабушка плакала, а я стояла, оцепенев, и вспоминала, как у отца в машине текли слезы. Все из-за меня! Отец на грани жизни и смерти из-за меня! Страшная ненависть к Пашке и его семье ворочалась у меня в сердце. Нужно было убить эту гниду, убить, а я струсила, убежала! Я представила, как я с наслаждением бью лежащего Пашку, как душу его голыми руками! Да, надо было так сделать! А потом позвонить Сергею, и он бы избавился от трупа. Может, отец бы ничего и не узнал, зря я ему позвонила! Если в какой-то момент у меня возник страх из-за того, что я так отделала Пашку, то теперь я просто желала ему смерти. Вот так я стала кровожадной злобной тварью. Правда, скоро это состояние сменилось страшной болью из-за отца, надо было ехать в больницу, некогда было строить планы мести. Бабушка осталась дома, а мы с мамой поехали с отцом.
Этот кошмарный день все еще тянулся, когда к нам в коридоре подошел другой уже кардиолог, молодой, недавно приехавший в наш город. Видимо, он думал, что из-за его молодости ему не будут доверять, и он сказал:
– Положение стабильно тяжелое. Мы посовещались с врачом, который привез (он заглянул в историю болезни) Юрия Валентиновича, и решили делать операцию. Иначе…
Мама охнула, я взяла ее за руку и сжала.
Я спросила:
– Когда назначена операция?
– Завтра в девять.
– К нему можно?
– Да, только ненадолго.
Мы пошли в палату в сопровождении врача.
Отец пытался улыбнуться, бодрился, мама со слезами целовала его руку, у меня от этой картины сердце кровью обливалось. Я обняла отца, сказала: «Все будет хорошо, я обещаю!», – и вышла из палаты. Врач вышел за мной. Я опять села на банкетку в коридоре, а врач спросил меня:
– Откуда такой синяк?
Я отмахнулась:
– Какая разница! Лучше скажите, кто операцию будет делать.
– Я и буду.
– Как вас зовут?
– Илья. Илья Андреевич. Карелин.
– Илья Андреевич, каковы шансы на успех?
– Трудно сказать. А вы что, медик?
– Нет, но буду медиком. И кое-что понимаю. И инфаркт распознать могу.
– А сколько вам лет? Вы учитесь в медицинском?
– Я перешла в одиннадцатый класс.
– Просто выглядите старше.
– Доктор, мой отец… Он ветеринар, его все в нашем городе знают. Он ведь не старый, ему всего сорок пять лет. Он должен жить!
На этих словах я заплакала и закрыла лицо руками. Сил больше не было. Илья ушел и вернулся с медсестрой, которая несла в стаканчике корвалол. Он влил в меня лекарство, но я знала, что не успокоюсь. Я чувствовала, что и мне надо отдохнуть. Илья вернулся в палату к отцу, потом вышел и опять позвал медсестру. Я видела, как она внесла чистое белье в палату, там была свободная кровать. Я поняла, что мама остается на ночь в больнице. Илья подошел ко мне.
– Сейчас все хорошо. Идите домой. Придете утром.
Я с трудом поднялась с банкетки. Медсестра, я ее знала, ее звали Зоей, взяла меня под руку:
– Я ее провожу!
Она проводила меня до крыльца, утешая и уговаривая успокоиться, но от усталости я почти не слышала ее слов. Как зомби, я дошла до дома, думая, что надо еще успокаивать бабушку.
Бабушка держалась на удивление мужественно. Она даже заметила мой синяк и спросила про него. Я отмахнулась, мол, ныряла в речке и ударилась о корягу. Вряд ли она поверила, но расспрашивать перестала. Она все еще занималась какими-то делами, а я мечтала только об одном: добраться до кровати. Я еще не успела лечь, как зазвонил мой мобильник. Я схватила телефон, не посмотрев на номер, подумала, что из больницы. Но я услышала голос, который слышала только один раз, сегодня утром, и забыть который не смогу никогда:
– Ты очень пожалеешь о том, что сделала! Ты пожалеешь, что на свет родилась! Твой папаша сдохнет, а потом и ты отправишься на тот свет! – я онемела, и в этот момент услышала звуки борьбы, видимо, кто-то вырывал телефон, а потом я услышала голос Исмаилова:
– Вера, не слушай ее, прости, ничего не бойся!
Раздались гудки. Я сидела на кровати, раздавленная всеми событиями этого дня. Кончится он когда-нибудь? Я повалилась на кровать, уткнулась в подушку, чтобы заглушить рыдания. Папа, папочка мой, неужели они что-то сделают в больнице, неужели убьют его? А я валяюсь здесь и реву вместо того, чтобы быть с ним!
Опять зазвонил телефон. В этот раз я посмотрела: звонил охранник Исмаилова, Сергей.
Я ответила, но в моем голосе еще звучали слезы, потому что он сказал:
– Успокойся, пожалуйста, все будет хорошо. Меня хозяин отправляет в больницу, дежурить у твоего отца. Я никого не пущу, будь уверена. Сам он утром приедет, когда с сыночком разберется. А хозяйкины слова не слушай, она дура.
– А что с Пашкой?
– Да все хорошо, жить будет. Завтра отправится в Москву, а потом в Лондон, вместе с мамашей. Ты сама-то как?
– Нормально. За отца боюсь.
– Я знаю, что завтра операция. Ты ложись спать, а завтра и увидимся.
Я так и сделала. Не знаю, сумел ли успокоить меня Сергей, или я так устала за этот бесконечный день, но меня просто вырубило.
Глава 6
Наутро в больнице было столпотворение. Меня и бабушку впустили рано, в восемь, чтобы мы могли поговорить с папой. Сергей был там, сидел у палаты. Увидев нас, он встал, я молча кивнула ему, говорить просто не могла. Но нас очень быстро выперли, потому что отца надо было готовить к операции. Операция на сердце! В нашем захолустье! Я надеялась на добросовестность врачей, которые знали папу, дружили с ним. Мы сидели в коридоре, когда пришел врач, Илья Андреевич, с очень довольным видом. Мы с испугом посмотрели на него. Он сказал: «Из Москвы едет известный хирург-кардиолог. Его вызвал какой-то олигарх. Он и будет делать операцию. У него лекарства, инструменты. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Я буду ассистировать. Для меня это честь».
Мама недоумевающе посмотрела на меня, а я только подумала: «Интересно, сколько Исмаилов пообещал заплатить этому светилу медицины?» Почему-то я была убеждена, что местные врачи сделают все, как надо. Ну что ж, светило так светило. Исмаилов так расплачивается за сынка. Как только я вспомнила о Пашке, о его матери, сразу навалился страх.
Приехало светило. Началась операция. Маму трясло. В больницу пришли родственники: мамина двоюродная сестра с мужем, приковыляла бабушкина приятельница с костылем, и даже прискакала подружка Анька, которая, как выяснилось, только сегодня приехала и сразу узнала о таком несчастье. Мы все толпились в коридоре, пока дежурный администратор не велела выйти всем, кроме ближайших родственников. На Сергея этот приказ не распространялся, он стойко сидел теперь уже у двери операционной, и я его не видела.
Я тоже вышла на улицу, Аньке не терпелось расспросить меня обо всем, что произошло в ее отсутствие.
Я мысленно была в операционной, представляла, как папе дают наркоз, потом вскрывают грудную клетку… Я замотала головой, чтобы отогнать эту картину. Анька спросила:
– Помнишь ту цыганку, от которой я убежала?
Я сквозь зубы процедила:
– Как такое не помнить!
– Значит, она правду сказала? Что тебя зло ждет, что ты многое потеряешь? А может, она тебя прокляла?
Я и не думала, что она все так хорошо запомнит, ведь это событие произошло весной.
– Эх, Аня, зря я тебе рассказала, чушь все это, во-первых, она меня не прокляла, а если и прокляла, я в проклятия не верю, значит, на меня не подействует! – я бодро отвечала Аньке, а сама вспомнила все происшедшее так ярко, как будто это было вчера. Неужели предсказание было правдой? Я замотала головой. Нет, не может быть! А Анька продолжала болтать:
– Ну ладно, ладно, успокойся. А правда, что о Пашке говорят?
Я вернулась в настоящее и с удивлением уставилась на мою лучшую подругу. Я даже толком не смогла ее разглядеть в больнице. Она перекрасила свои волосы в рыжий цвет, ее зеленые глаза округлились от всех событий и больше всего она напоминала мне маленького взъерошенного котенка.
– А что говорят о Пашке? – осторожно спросила я.
Анька замялась.
– Ну! – поторопила я подругу. – Сказала «А», говори «Б».
Она обиженно захлопала ресницами:
– А я еще ничего не сказала, я только спросила…
