– По крайней мере, у меня ее точно нет.
– А вы знаете человека по фамилии Озеров? Он неоднократно упоминается в записках дяди.
– Кажется, руководитель его лаборатории. Он давно умер, если ты об этом. А с наследниками я не знаком.
– Можете попробовать найти их для меня, а? Я бы, честное слово, провернула все это и сама – ну не без помощи своего ИИ 3.0, разумеется, но вам, мне кажется, проще будет найти с ними общий язык. Вы все-таки его давний друг, многолетний соратник. Они о вас наслышаны, а я для них никто…
– Хорошо, – обреченно вздохнул Михаил. – А вообще я уже бывал когда-то в Америке. Давненько, правда. Шумная и суетная страна даже сейчас. Но в ней ты всегда сам по себе, даже посреди огромной толпы, даже если ощущаешь себя ее частью. И это мне всегда особенно нравилось здесь. Ты уже составила маршрут?
– Да, еду до тихоокеанского побережья, а потом вниз вдоль хребта до Мексики и в Колумбию, Перу, Бразилию… – на этом месте Катя осеклась, не зная, стоит ли посвящать Казарцева в подробности этой главной цели своей поездки.
– Роскошно, – одобрительно хмыкнул Михаил. – Я бывал только в Нью-Йорке и Техасе. Негусто, но для впечатлений мне хватило и этого.
– Если вы не против… я бы звонила вам иногда, показывала дорогу, как мы продвигаемся и вообще.
– Хоть каждый день! – с радостной готовностью отозвался Казарцев. – Я буду очень рад. О, а вот и Эмпайр-Стейт-Билдинг! Можете притормозить? – Михаил с восхищением воззрился на видневшийся впереди небоскреб.
Его сохранили и поддерживали в первозданном виде, хоть он и давно уже перестал выполнять свою прежнюю функцию офисного здания, превратившись частично в музей, частично – в нечто вроде ДК на современный лад. Катя задрала голову вверх, любуясь острым шпилем, а потом тряхнула белокурыми прядями:
– В деревне лучше. Не представляю, как здесь вообще еще можно жить!
– Жизнь в крупных городах до сих пор имеет свои преимущества.
– Не сейчас, – отмахнулась Катя. – Я за час долетела с одного континента на другой, а когда доведут до ума телепорт…
– Безусловно, – не стал спорить Казарцев, – но кому-то просто необходимо это чувство локтя, эта толпа, окружающая тебя со всех сторон. Несмотря на все достижения эволюции, мы все еще остаемся социальными животными.
– Общаться можно и с помощью голограмм, – продолжала возражать Катя.
– Голограмму не обнимешь, не похлопаешь ее по плечу, не погладишь по волосам.
Крыть было нечем, и Катя лишь дернула плечом, вновь задирая голову вверх.
– Наверное, надо было пригласить в поездку вас. Вы поди тоже дома засиделись, раз заводите такие речи про чувство локтя…
– Да ну что ты, мне вполне достаточно будет твоих звонков и репортажей с места событий. Я уже давненько предпочитаю свою привычную кровать и своего Захара.
– Захара? – удивилась Катя.
– Так зовут моего ИИ 2.8. Отчасти в честь Меркулова, – предупредил он назревший было у нее вопрос, – отчасти в честь слуги Обломова, – и усмехнулся. – Я его так и кличу каждое утро: Захааааааааааар! Очень меня это веселит. А он мне подыгрывает.
– Да полно вам дурить, барин, – послышалось на заднем фоне чье-то глухое ворчание, и, заслышав его, Катя оглушительно расхохоталась.
– Кто чей барин – это еще под большим вопросом, – покачал головой Казарцев. – Прокатитесь до Таймс-сквер, а? И Рокфеллеровского центра…
– Мы и к статуе хотим заскочить, прежде чем махнем по шоссе в пустыню. В парк, на Бродвей…
Они колесили по Нью-Йорку до глубокой ночи, пока все здания не покрыла сеть разноцветных неоновых огней, которые здесь до сих пор так сильно любили. Михаил несколько раз отключался, но потом звонил опять, и они с Захаром на два голоса восхищались неизменным обликом города, в котором стало лишь меньше транспорта и людей, а в остальном он почти ничем не отличался от себя прежнего. На ночь мотор заглушили, и Катя провалилась в глубокий сон, а наутро уже строчила первый отчет для своих подписчиков, прихлебывая обжигающее какао. Казарцев снова был на связи – за вчерашний день как-то так сложилось, что Кате было с ним веселее, да и ему в его пенсионерской жизни было чем заняться и где напитаться впечатлениями. Если у него появлялись дела, он отключался, вежливо извинившись, но по возможности вновь возвращался на связь даже в транспорте или идя по улице. Эта поездка захватила его не меньше самой Кати, хоть об истинной цели он и не догадывался. Пока Катя дописывала статью, допивая горячий шоколад, он успел переговорить с родней Озерова. У них действительно оставались какие-то бумаги, переданные отцу его заместителем. Фамилии этого коллеги они не знали, бумаги хранили на чердаке и даже не заглянули в них. Никаких распоряжений касательно этого вороха отец им не давал, поэтому они с радостью согласились избавиться от ненужных документов и тут же отправили их Казарцеву курьером. И уже к обеду, когда трейлер покинул пределы Нью-Йорка и выехал, наконец, на открытую местность, разгоняясь до 100 км/ч, бумаги были у Михаила. Он решил разобрать их вечером, когда мотор снова заглушат, и Катя отправится ужинать и спать.
Наверное, именно ради такого тихого ничем не прерываемого шороха шин по безлюдной трассе Катя и решилась на эту поездку. Слева и справа абсолютная пустота, ни деревца, лишь выжженная на солнце трава, впереди маячат холмы и предгорья, вокруг ни единой машины, ближайший населенный пункт в сотнях километров, трейлер до отказа забит всем необходимым, а единственный человек, нарушающий ее восторженное уединение, находится за много тысяч километров от нее на другом континенте и всегда может быть выброшен из трейлера одним нажатием кнопки смартфона.
Пушистые мои зайчата!
Америка прекрасна. И хоть путешествие мое длится всего неделю, по сути, оно еще только началось, а я уже безмерно счастлива, что решилась на этот шаг. Разумеется, во многом этому настроению способствуют окружающие меня всевозможные удобства в виде трейлера, моего любимого дяди Вали и распредцентров. С ужасом представляю, как бы выглядела моя поездка лет восемьдесят назад. В те времена, говорят, у тех, кто не обладал достаточным количеством денежных средств (все ведь помнят, что это такое? Если что, пишите в комментариях, я сделаю сноски, впрочем, всегда можно воспользоваться словарем, я верю в ваши силы), был лишь один способ рассмотреть страну как следует – автостоп. Они стояли вдоль дорог с поднятой вверх рукой, прося, таким образом, бесплатно подкинуть их до удобного для шофера и пассажира места. Конечно же, бесплатно, либо за символическую плату в виде бутылки пива. Хотя, думаю, я все равно решилась бы на подобное приключение, поскольку жить в своей хоть и очень уютной конуре и не видеть прерий, топорщащихся зелеными кустиками травы, и рыжих гор, словно бы намеренно кем-то обтесанных, совершенно бессмысленное времяпровождение. И поняла я это только сейчас. Вам доводилось когда-нибудь видеть закат в степи? Когда горизонт уполз так далеко вперед, что солнцу удается достигнуть его едва ли не к полуночи. Кругом царит невероятная тишина, нарушаемая, пожалуй, лишь голосами насекомых, а травы пахнут так, что ты засыпаешь, не успев донести голову до подушки.
Я останавливаю трейлер прямо посреди трассы, сажусь на обочину и подолгу просто смотрю вдаль. Мой ИИ молчит, мой спутник тоже предпочитает не нарушать моего уединения, а я просто любуюсь солнцем, скрывающимся за неровными силуэтами гор. Потом ложусь на траву, запускаю в нее пальцы и размышляю над романом. О чем бы он мог быть? Наверное, уже пора сесть за него, начать писать хотя бы по вечерам перед сном, я ведь дала себе зарок вернуться из поездки с готовой рукописью. Но, видимо, случится это не раньше, чем я привыкну к окружающему пейзажу.
Изредка нам по пути попадаются небольшие поселения. Кое-кто забрался и в прерию, но многие остались в мегаполисе и по своей доброй воле при этом. Что ж, сейчас каждый вправе жить там, где ему заблагорассудится, прошли те времена, когда из пригородов приходилось мчаться в города на работу. Прошли те времена, когда люди вообще в принципе работали.
Наверное, в том странном мире я стала бы журналистом или просто писала бы тексты за деньги. Насколько я могу судить по газетам тех лет, много заработать мне бы не удалось. Перебивалась бы с копейки на рубль, а о таком трейлере и собственном ИИ 3.0 мне можно было бы только мечтать. Да и прерию я бы разглядела только в окно чужого автомобиля, путешествуя автостопом в искренней надежде не быть ограбленной, изнасилованной и убитой.
Простите, дорогие мои подписчики, что я опять свернула куда-то не туда и подняла неприятную для любого из нас тему, но в таких поездках слишком часто попадаются на глаза артефакты прошлого, и неизбежно приходится примеривать ту жизнь на себя, а себя – на ту жизнь. И все же я ввязалась в отличное приключение.
Люди мне здесь попадаются редко, и в целом поездка проходит пока без происшествий. Туристов в этой местности почти не бывает, большинство предпочитает мчать на аэротакси сразу к хребту и идти оттуда пешком прямо на юг. Боюсь, сама я подобный подвиг не осилю, а вот прокатиться на трейлере попробую, хотя на узкие горные тропы дорога мне будет закрыта, я это прекрасно осознаю.
Отчет получился коротким и малоинформативным, но обещаю к следующему разу непременно исправиться и рассказать вам о том, как поживают Мичиган и Висконсин. Они уже меня ждут.
Всех крепко обнимаю.
Катя щелкнула пальцами, отправляя текст на публикацию, и снова легла на траву, задумчиво всматриваясь в зыбкую линию горизонта. Казарцев выходил на связь стабильно каждый день, но в последние пару дней совсем ненадолго. Вероятно, ему успел наскучить однообразный пейзаж, и Катя пообещала набрать ему, когда они приедут в какой-нибудь населенный пункт чуть крупнее горстки домов. За эту неделю она осознала, как необходимо ей стало общество друга ее дяди. Ощущалось так, словно он ехал в трейлере вместе с ней, и невольно в статье она даже назвала его своим спутником. Все-таки, каким бы обходительным и предупредительным ни был дядя Валя, как бы разнообразно ни развлекал он ее, как бы по-человечески ни вел себя, общение с самым простым человеком, пусть и ровесником ее старого дяди, стало ей совершенно необходимым. В конце концов, подобное тянется к подобному. Коты предпочитают общество котов, собаки – собак, люди – людей, а машинный разум бормочет о чем-то своем с другими кластерами.
Силуэт будущего романа уже постепенно начал вырисовываться у нее в голове. Она задумала посвятить работу Меркулову и даже не изменять при этом фамилии. Пусть книга будет полубиографичной-полухудожественной. Странное дело, за столько лет никто не написал о нем ни одной весомой биографии, все ограничивались пространными хвалебными статьями да несколькими абзацами текста в сетевой энциклопедии. Катя хотела написать книгу о великом ученом физике, посвятившем всю жизнь работе над созданием прибора, способного как-то укротить человеческое эго, но обстоятельства сложились так, что работа была трагически прервана и никогда более не возобновлена. И тем не менее, у книги будет счастливый финал, как это, собственно, произошло и в жизни: человечество справилось со своим эго без всяких приборов. Человечество оказалось сильнее и нравственнее, чем о нем думал когда-то молодой и разочарованный в жизни Меркулов. Оно само встало на путь прогресса, осознав былые ошибки. Ну, разумеется, не без помощи грамотной экономической модели, разработанной все тем же физиком совместно с его другом и соратником Казарцевым. В суть их новой работы Кате еще только предстояло вникнуть, но она планировала привлечь к этому вопросу пока еще ничего не подозревающего Михаила. Так, безусловно, будет проще, нежели пытаться разбираться в бесконечных графиках и диаграммах, которыми полны были статьи Меркулова периода после 1991 г.
Катя набросала в планшете примерный план романа и на радостях от нахлынувшего внезапно вдохновения даже осилила первые несколько строчек, а затем убрала планшет, попросила дядю Валю подкинуть ей через окно тетрадь, на которой она остановилась, и вернулась к чтению записей дяди.
После созвона с индийской исследовательской группой выяснилось, что та обшарпанная старая рама отправлена была в общем комплекте убранства для ашрама по ошибке. Они предложили нам избавиться от нее. Как это вовремя! Один из приборов уже идеально подогнан именно под ее нестандартные размеры. Придется как-то выкручиваться, не отправлять же на свалку несколько недель работы. Вероятно, включим его в бразильскую партию, от них никаких спецзапросов не поступало. Царапины не так уж бросаются в глаза, да и для опытного образца сойдет и такое.
Сегодня звонил Озеров. Кажется, у Марцева намечаются какие-то подвижки по части усовершенствования его версии ИИ на основе квантовых микросхем. Облучение привело к существенному увеличению расстояния между электронами и ядром ридберговского атома, и сам он обрел размер песчинки, а с этим уже можно работать! Непременно хочет видеть в лаборатории меня: только я смогу понять, действительно ли это то, что нужно. Хватит ли им шести атомов, сформируется ли на их основе синапс. Хотя бы потому, что заданные мной параметры машинного мозга ориентированы на выполнение конкретных задач. Абстрактных целей перещеголять человека пока мы не ставим. Да и пока все равно приходится работать на кремниевой базе, неизвестно, когда Марцев закончит свой проект и закончит ли вообще, он постоянно жалуется на недостаточность мощностей.
Озерову я свою идею обрисовал только вкратце, не хочу, чтобы он раньше времени уловил истинную суть и назначение ЗАМ-1, иначе мои исследования могут быть приостановлены. На данном этапе мне будет вполне достаточно алгоритма, выявляющего уровень нравственного развития любого отдельного индивида, пока я не доведу туннельный эффект до совершенства, чтобы окончательно избавиться от убогих кремниевых алгоритмов: на их основе даже мало-мальски высокий уровень ИИ получить невозможно. Для начала в качестве ориентира в базу загрузили Библию и прочие священные книги. Мертвому припарка, конечно, но оценивать по уголовному кодексу было бы еще глупее. Пусть попробует хотя бы так. Откалибруем, а там видно будет, как настройки подгонять.
Еще без моего участия Озеров проверил черновой вариант прибора на полюсах: запустил на оценку запись первого допроса Чикатило, когда еще не было понятно, что разыскиваемый по всему Союзу маньяк – и есть тот скромный невзрачный человечек, нервно протирающий заляпанные стекла очков; а вслед за ним – монолог князя Мышкина из фильма Пырьева. Машина безошибочно отделила дурное от праведного, однако, даже в Мышкине нашла некие недостатки – излишнюю религиозность, почитание сословий, квасной патриотизм. Впрочем, и Чикатило не был ей признан совершенно безнадежным. ЗАМ в связке с ИИ усмотрел в серийном убийце признаки серьезно покалеченной психики, что при должной корректировке безусловно должно уменьшить количество его жертв, постепенно доведя их до нуля. Формулировка звучала смешно и нелепо, но большего от машины и не требовалось. Даже на Чикатило она не поставила крест. Потом были Киссинджер, Гитлер, Солженицын, Дин Рид, Че Гевара, Фидель Кастро, Хрущев и множество других публичных персон, чьи видеодосье смог нарыть Озеров. К моменту моего появления в лаборатории он уже радостно потирал руки: по-крупному машина не ошиблась пока не разу. В нюансах встречались разные смехотворные оценки и рекомендации, но это была всего лишь калибровка.
Озеров разложил передо мной рулоны схем, разъясняя, как они с Марцевым планируют в дальнейшем дорабатывать ИИ, переводя его на квантовый уровень, и тогда я осторожно натолкнул его на мысль о самосознании машины: возможно ли оно в принципе, реально ли его смоделировать, или оно разовьется самостоятельно вследствие накопившихся схем имитации высшей нервной деятельности человека. Мы засиделись тогда в лаборатории до глубокой ночи. Ближе к одиннадцати заглянул Марцев. Выглядел он неважно – сгорбленный, осунувшийся – явно давно не спал, да и сейчас собирался отнюдь не домой, а показать нам промежуточные результаты, о которых доложил Озерову пока только в общих чертах. Марцев не выпускал из руки кружку с давно остывшим кофе – мы все тогда работали на износ. Он отчаянно пытался донести до нас обоих простую и жестокую вещь: ИИ в том виде, в каком всем нам хотелось бы его получить, принципиально невозможен, недостижим, собери мы хоть миллион ридберговских атомов и раздуй их до размеров футбольных мячей. Да, родится нейронная сеть, да, появятся синапсы, но при этом уровень высшей нервной деятельности, существенно превосходящий человеческий, не достижим. Озеров пытался спорить, а вот я не настаивал. Эволюции понадобилось несколько сотен тысяч лет, чтобы из австралопитека появился, наконец, на свет великий гений Марцева. Но ее никто не подталкивал, не торопил, не подсказывал ей, какими путями идти не стоит, не моделировал ей варианты развития событий, не позволял перескакивать через целые эпохи, потому во мне и теплилась еще несмелая надежда, что эволюция машинного разума пройдет несколько быстрее ее родоначальницы, превратившей палки-копалки в лапах приматов в непостижимой мощности ЭВМ. Ведь у нас есть ЗАМ-1, пусть и пока не до конца доработанный и нуждающийся в помощи кремниевых алгоритмов для калибровки. Но в перспективе, если только у меня все получится…
Кроме того, с каждым годом растут и сами компьютерные мощности, что не может не сказаться на скорости развития машинного разума. Я верю в Марцева и Озерова больше, чем они сами.
В конце концов, заму надоело спорить, и он возвращается в свою лабораторию: кажется, он просто недооценивает собственные возможности.
Следующим шагом ЗАМ-1 в паре с кремниевым алгоритмом должны не просто давать рекомендации по улучшению нравственного облика изучаемого им индивида, он должен влиять на него, формировать у него мотивацию для изменения образа мышления, а, следовательно, и жизни. Озерову я преподношу это как рабочий механизм для дальнейшего использования в области психологии и, возможно, даже психиатрии. Он с готовностью ухватился за мою идею. Жаль, что сам я в программировании несилен и могу помочь ему только с железом, но паять микросхемы приходится немало, все аппаратное обеспечение лежит полностью на моих плечах, поскольку я никак не могу допустить к проекту еще и четвертое лицо. Казарцев пока не в счет.
Видимо, подробности их совместной работы над созданием искусственного интеллекта и скрывались в документации, добытой Казарцевым у родни Озерова. С множеством технических деталей, недоступных для сознания простого смертного, а тем более столь явно выраженного гуманитария. Катя попросила Казарцева самого просмотреть все бумаги и дать ей знать, если там попадется что-то интересное, стоящее ее внимания и доступное ее восприятию.
Трейлер давно покинул Нью-Йорк и, едва задевая Пенсильванию, въехал на территорию Мичигана. Степи, оставленные позади, едва ли можно было в полном смысле слова назвать настоящей прерией – до нее оставалась не одна сотня километров, и Катя, листая простенький путеводитель по США, уже заранее предвкушала встречу и с Айдахо, и с Аризоной. А пока их ждала территория великих озер. Из Пенсильвании они вынырнули на берег озера Эри и более не покидали этого мирного побережья. Катя бывала уже когда-то на Байкале, поэтому Эри нечем было удивить ее, да и она рассматривала невзрачное это озеро лишь как очередную веху на пути к великому Гурону с его скалистыми островами. А вот Казарцев восхищался пейзажами на все лады. С юго-запада в водную гладь врезалась узкая длинная коса, они оставили трейлер там, на самой дальней ее точке, и Катя, раскинув руки, побежала по прохладному песку. Коса заросла деревьями, и фактически ширина ее составляла несколько десятков метров, но Катя представляла себя со всех сторон окруженной мирными водами одного из великих озер, и дух все равно, хоть немного, но захватывало. Они остались там на ночь, слушали редкий, едва уловимый плеск колыхавшихся от ветра волн, и Казарцев уснул прямо так, не отключив свою голограмму.
До Гурона они добрались еще через пару дней. Первые проблески его пестрых – от обилия разноцветных камней на дне и необычайной прозрачности самого озера – вод показались уже за несколько километров, поскольку дорога шла под откос. К Репке – главной, пожалуй, его достопримечательности, они подъехали уже ближе к ночи, когда рассмотреть ничего уже не могли, и Катя завела будильник аж на пять утра, чтобы успеть застать солнце, медленно выплывающее из-за скалистых утесов на берегах Гурона.
Рассвет зародился в какой-то бесприютной серости. Катя зябко поежилась, присаживаясь на край берега и потягивая капучино. Вблизи знаменитая Репка оказалась довольно нелепым островком совсем недалеко от берега – при желании легко и вплавь добраться. А вот на сам клочок скалистой породы вскарабкаться было бы уже нереально без специального снаряжения. Без вертолета, наконец. Воды Гурона крепко потрепали основание островка, отчего он казался теперь похожим на гриб, топорщившийся хиленькими сосенками на своей импровизированной «шляпке».
– Репкой нашей любуетесь? Никак сплавать туда решили? – послышался чей-то добродушный оклик.
Катя вздрогнула и обернулась. Сперва в темноте, а затем и в спешке увидеть рассвет, балансируя на ступеньках трейлера со стаканом горячего кофе в руке, она даже не заметила прилепившегося к краю прибрежного утеса крошечного домика с кирпичного цвета крышей и квадратными окнами. И обращался к ней сейчас, вероятно, как раз хозяин этой хижины – пожилой мужчина с добрым взглядом и вьющимся возле его ног псом.
– Простите, – едва смогла выдавить она, – я помешала вам?
– Отнюдь. Сюда частенько приезжают на Репку посмотреть. На нее ведь и вскарабкаться можно, я знаю тайную тропку. Но вряд ли это вас заинтересует, тут и других любопытных мест хватает.
– Хотите кофе? – не нашлась что ответить Катя и включила стандартную в таких случаях вежливость.
– Не откажусь, – кивнул хозяин домика и подошел к трейлеру. – До ближайшего распредцентра тут все же далековато, а аэротакси я не переношу, в молодости налетался по воздуху. Говорят, аэрофобия лечится полетами, а у меня она со временем только усугубилась.
– Можно и по земле же доехать. Не больше получаса займет, – пожала плечами Катя.
– Можно. Но мне и самому приятнее поближе к природе оставаться. Я себе сам все выращиваю. В центр могу только раз в несколько месяцев смотаться за мясом или рыбой. Ну и за кормом для Гринго, – и он кивнул в сторону все так же весело крутившегося возле его ног беспросветно черного пса. – Сразу много набираю, чтобы надолго хватило, и снова в свой затвор.
– Оторванность от общества не ощущаете? – в ее интонации не было ни капли осуждения или желания наставить глупца на пусть истинный.
– В молодости слишком много времени проводил в толпе да на трибуне. Пресытился, – усмехнулся он и протянул Кате ладонь, – я Эдвард.
– Катя. По-вашему, кажется, будет Кейт. Не путаю? Всегда была слаба в английском.
– Да, в прежние времена мы бы так мило с тобой не побеседовали, Кейт.
– А вот это ты уже от себя добавил, да? – нахмурилась Катя, грозя пальцем невидимому переводчику, в роли которого неизменно выступал все тот же дядя Валя. – Сам себя не похвалишь, никто не похвалит?
– Да брось, – вмешался Эдвард, – он ведь прав. ИИ радикально изменил нашу жизнь, так что, вполне можно позволить ему и побахвалиться чуток, с нас не убудет. А, может, айда ко мне на обед? У меня сегодня божественный тыквенный суп-пюре и запеченная форель. Имитация, разумеется.
– А кто-то сейчас разве до сих пор питается натуральной? – изумилась Катя, охотно приняв приглашение своего нового знакомого.
– Мне таких не попадалось, – покачал он головой. – Просто старая привычка. Поколению, заставшему 90-е и начало нулевых тяжело привыкнуть к мысли, как сильно изменился мир. Причем так резко и радикально, практически без переходного периода. Я ведь в прежние времена без ума был от разных морских деликатесов – лобстеры, черная икра, пресловутая форель… И когда… все это случилось с нами, и мясо живых организмов разом заменили на имитацию, сильно сомневался, что она хотя бы немного будет напоминать мне вкус моих любимых продуктов. Но… они же ничем не отличаются от оригинальных. Это я тебе точно говорю, я в свое время много разного ползущего и летающего перепробовал. Не представляю, как они в своих НИИ добились такого разительного сходства, но, поговаривают, что бывшие вегетарианцы долго не могли заставить себя начать есть эту имитацию, до того она идеальна. А кто-то и до сих пор не переключился.
– Сейчас это дичью, конечно, какой-то кажется. Варварством – есть живых существ, живущих с тобой на одной планете. И то, как быстро мы прыгнули из дикого состояния к полной цивилизации во всех смыслах… скажите, Эдвард, вас эта скорость не настораживает?
– Несомненно, – к этому моменту они уже пересекли порог хижины, и Эдвард принялся хлопотать у плиты, а Катя с интересом осматривала скромное обиталище добровольного затворника.
В доме было всего две комнаты – спальня и гостиная – а еще кухня и ванная, да на этом и все. Из утвари только самое необходимое, интерьер поражал минимализмом на грани аскетизма, и Кате на мгновение почудилось, будто она попала в жилище бедного американского фермера двухсотлетней давности – именно так выглядели их домики на иллюстрациях в учебниках истории. Аутентичности добавляло отсутствие холодильника, запрятанного, вероятно в стену, а также приличных размеров камин с настоящими дровами. Катя опустилась в деревянное кресло-качалку возле камина и благодарно кивнула хозяину, принимая поднос с тыквенным супом и маисовой лепешкой.
– Этот скачок, – возобновил Эдвард прерванную беседу, – любят объяснять открытием ИИ и активным вовлечением его в исправление нашего когда-то несправедливого мироустройства. Впрочем, мне все это кажется несколько притянутым за уши. Если не сказать больше.
Катя подняла на него вопросительный взгляд, и он тут же продолжил.
– Похоже на умалчивание чего-то важного. А, возможно, это моя паранойя, – тут же исправился он и улыбнулся. – Эти разговоры о конспирологии у меня просто в крови. Долгие годы я только на конспирологии и специализировался ведь.
– Вы работали психиатром? – едва не поперхнулась Катя, а Эдвард оглушительно расхохотался.
– Ну почти. Когда-то я имел глупость и наглость занимать должность вице-президента этого теперь уже, к счастью, бывшего государства, – и он обвел рукой свою хижину.
– Вы были вице-президентом США? – лепешка замерла буквально у самых губ Кати.
– Это было очень давно, – попытался он отмахнуться, но Катя уже почувствовала золотую жилу для будущих статей и принялась без умолку расспрашивать его.
Эдварт Ноттс и вправду был последним вице-президентом США и смог продержаться в том кресле в течение полутора сроков его непосредственного руководителя, а именно – шесть лет, когда случилось то, что случилось – падение капитализма, сопровождаемое падением государств вообще и всех властных структур в частности. Вчерашние сановники и миллиардеры внезапно оказались на равных с сантехниками и медсестрами и учились жить заново, но не ропща при этом.
– Как будто глаза вмиг открылись, что так, как прежде, жить больше нельзя – с тоннами денег в банках, с государственными границами и, что еще хуже, границами социальными. С разлагающимся искусством, с царящей повсюду жестокостью и массовым отупением. Сейчас эти фразы могут показаться высокопарными, но тогда мне казалось, что, наконец-то, я достиг своей жизненной цели, и сам не осознавая того, что шел к ней все последние годы. Существование наше довольно быстро вошло в ныне привычное для всех русло – благодаря машинному разуму это заняло всего-то несколько лет, а я буквально сразу же смотался сюда.
– Кого только не встретишь, пересекая континент на колесах! – вмешался в разговор чей-то голос, и Катя хлопнула себя по лбу.
– Простите, забыла вас представить. Это Михаил Казарцев, мой знакомый, который вот так вот, в некотором роде виртуально, путешествует со мной из штата в штат. Он на связи практически постоянно, я уже и присутствие его замечать перестала.
Над столом тут же возникла гиперреалистичная голограмма Казарцева, отличавшаяся от оригинала, пожалуй, только тем, что пожать руку мистеру Ноттсу никак не могла.
– Говорят, тут в окрестностях Верхнего озера какая-то потрясающая ледяная пещера имеется? – без лишних вступлений завел речь Михаил.
– Есть такое. Но она на грани обвала. Сначала ее вроде собирались окультуривать как-то, ну чтобы туристам безопасно было там находиться, но спелеологи выступили против. В ней содержатся какие-то уникальные микроорганизмы, которые от вмешательства человека могут погибнуть. А эта пещера – едва ли не единственное место в мире, где они водятся. Ученые исследуют их для своих целей, поэтому лишиться их сейчас никак нельзя. Правда, если случится обвал, доступ к бактериям этим мы в любом случае потеряем, но ученые выясняют, как их синтезировать в лабораторных условиях. Возможно, они еще успеют достичь этого, пещера не обвалится и сможет принять много новых гостей. Сейчас-то не всякий решится туда войти. Да и, кроме того, добраться туда можно только вплавь, а местами и под водой.
– Можно ведь в качестве голограмм, да? – осенило вдруг Катю.
– Большинство так и поступает, – закивал Эдвард. – Вот только я не при технике.
– Совсем? – она спросила скорее из вежливости.
Несмотря на впечатляющие успехи современной науки и техники, очень многие продолжали вести пасторальный образ жизни, не всегда, правда, полностью сливаясь с природой. Чаще они по старинке ходили в библиотеки, потом сидели возле дома на лавочке и резались с соседями в домино, никак при этом не контактируя с виртуальным миром, вотчиной ИИ, да и самим ИИ тоже. Все необходимое в распредцентрах им выдавали и так, а если с кем-то из них случалось несчастье, а вызвать службу спасения не представлялось возможным по причине отсутствия смартфона, надеяться можно было только на спутники, которые беспрестанно мониторили Землю в том числе и с этой целью. Человеку достаточно было просто попросить о помощи, ИИ спутника распознавал поступивший сигнал и моментально направлял по указанным координатам спасателей и медработников.
– Но вы можете отправиться туда и без меня. Я пока приготовлю вам, точнее тебе, постель. Ты же заночуешь?
И Катя понимала, что у нее не просто не было выбора – не было даже желания отказаться от этого неуклюжего приглашения.
Глава 6
Проще всего любоваться подобными видами все же зимой, и Катя дала себе, а вслух – дяде Вале и Казарцеву – обещание обязательно вернуться сюда в зимние месяцы, погулять по замерзшим озерам и насладиться видами ледяных дворцов на скалистых берегах каждого из великих озер. Сейчас же приходилось довольствоваться лишь внутренним убранством глубоко под породой. По сути, это была простая пещера, которую лишь с большой натяжкой можно было назвать ледяной: попади они туда во плоти, пришлось бы запастись свитерами и теплой обувью, но и этого снаряжения им вполне бы хватило, чтобы не околеть в ближайшие пару часов осмотра. Голограммы создавали в кромешной тьме тусклый свет, позволяющий рассмотреть ядовито-желтые, цвета желчи и мокрого песка, уродливые сталактиты и сталагмиты, свисавшие с потолочных сводов и выраставшие на пути буквально под несуществующими ногами самых необычных пришельцев, когда-либо появлявшихся здесь за все время. Пройдя еще чуть вглубь, Катя вскрикнула от неожиданности, и сделала голограмму чуть ярче, освещая что-то на полу пещеры справа от себя.
– Всего лишь груда костей животных, погибших здесь много столетий назад, – без всяких эмоций в голосе пробубнел дядя Валя. – Один нюанс. Прямо скажу, мы приняли верное решение, отправившись сюда в виде голограмм. На костях споры чумы и, судя по всему, все еще активной. Безусловно, ослабленной холодом, но вполне жизнеспособной. Куда только эти ваши спелеологи смотрят.
– А не ее ли они так тщательно оберегают? – протянул задумчиво Казарцев.
