Парень, с короткими чёрными волосами и болотно-зелёными выпуклыми глазами, чьё имя Дитфрид Ангер, сжал челюсти до невыносимой, пульсирующей боли и заорал во всю силу, вскинув голову к смогу, выдающему себя за тучи на здешних небесах…
…И по всем головам разнёсся гул, издаваемый ребёнком уборщика улиц…
Часть 2. Дитя уборщика улиц (Das Kind des Stra?enreinigers)
Глава 1
1
Из портативной колонки, под телевизором, прямо напротив сконфуженного тела, играл безымянный релиз «TG».
42 минуты 13 секунд музыкальной эйфории. Именно той эйфории, которую он так долго искал… а помогла ему в этом, она.
Гигант лежал на полу в гостиной, скрючившись в форму серпа. Он наконец узнал (имя молота) её имя. Имя девушки, которая на протяжении месяца жила с ним в одном доме, изредка, – как она сама говорила, – отлучаясь к себе домой, чтобы, – как опять же, она объясняла, – принести интересной музыки «в эту берлогу реверсивного говнарства.».
После «безымянника», должен быть «Harmony Corruption» от Napalm Death. Пока, шла девятая минута индастриала… Гигант то скручивался, то выпрямлялся, упираясь костяшками пальцев в стену, а ногами в диван…
«…После расслабления должна идти вакханалия, хаос и немного какофонии. А что потом?..». Он не знал… но был уверен, что она знает.
«Ооо… она всё знает…». Такая умная девушка и всего на 2 года моложе его! Наверняка выросла в другой среде… а может с детства была любопытной и в отличии от других, на самом деле была не такой как все…
Сейчас, она была на чердаке. Выбирала книги и пополняла итак забитые полки, новой литературой. Гигант не хотел любопытствовать, что это за литература, так как она несла её на чердак с крайне недружелюбным видом… «…Но, вроде бы, там было что-то про механику…».
Раздался рокот грома.
Гигант дёрнул головой в сторону окна. На улице было солнечно, а на небе ни тучки… «…Может, на чердаке что-то повалилось?.. Да нет, точно гром… О! Вот, опять! «Пятью волнами» как говорил Хелмудт.».
Хелмудт… давно Гигант не видел его. С пятнадцати лет… а сейчас, ему двадцать три!
«…а сколько сейчас Хелмудту?».
Если его жене Джиселе, на момент их знакомства с Гигантом, было 26… а Хелмудт старше Джиселы на 5 лет…
«…Так, 26 + 5 = 31… Верно.».
Гигант, как и остальная родня, познакомился с Джиселой 8 лет назад. Ему на тот момент было 15. Хелмудту – 31.
«31 + 8 = …39!».
«Поразительно!.. Неужели Хелмудт скоро разменяет полтинник?..».
А он?
«Нееет…» – Гигант усмехнулся, «играя» пальцами по воздуху. Он ещё даже до двадцати пяти не дожил… до четвёртого десятка ему ещё существовать и существовать.
2
Пошла двадцать первая минута «CD1».
На улице становилось всё темнее и темнее.
Гром грохотал где-то далеко, в то время как в Уэрзтерце, вовсю сверкала молния. Бывшему хозяину даже пару раз показалось, что она задерживается в небе на несколько секунд… «…но это ведь невозмо…».
– БЛЯТЬ!..
Он почти подпрыгнул. Ему редко доводилось слышать, как она кричит. Если её обычный голос был просто баритоном, с нотками баса, то крики иногда могли доходить до черты профундо… Гигант всегда был в этом уверен, хоть и не слышал таких проявлений.
Он медленно поднялся на локтях, и также медленно, но амбициозно, поднимаясь, поплёлся к двери на чердачное помещение, откуда слышалась ругань…
Гигант приоткрыл дверь и начал осторожно подниматься по лестнице, как вдруг ему в лицо прыгнула мышь.
В этот же момент, гигант получил удар носком кроссовка в переносицу. Этот удар так сильно его оглушил, что он не успел понять: Это хрустнул позвоночник мыши или его нос?
– Ёбанный в рот, а ты тут чё забыл? – рявкнула она.
Гигант, как попавшийся воришка, капитулируя, поднял руки над головой, не переставая жмуриться, чтобы ошмётки раздавленной и убитой на его носу мыши, не залили глаза. Он что-то пробубнил и оступившись, полетел вниз.
Падение остановила ручка двери, об которую Гигант, – успев перевернуться в воздухе, – ударился лбом… На этот раз, он услышал хруст и треск.
– Бляяяяяяять какой же ты неуклюжий хуесос, сукааа… – злясь, протянула она.
Гигант хотел было что-то возразить, но его сознание уже на 81%, выпало из этого мира.
3
– ААААААААА!!!
– Тихо, блять! – прикрикнула она, – Прольёшь эту хуйню на кровать, и будешь на полу спать.
Гигант попытался приоткрыть глаза, но снова почувствовав жгучую боль, бросил эту затею. Он почти успел потеряться в догадках, что заливает его глаза, – мышиные кишки, кровь вперемешку с перекисью или слёзы, – но она выдернула его из бессмысленного рассуждения и оценки последствий, своего неосторожного любопытства.
– Надо было тебе встать и забраться ко мне… я ведь тебя не звала! – злостно недоумевала она.
– Ты крикнула… я подумал, что что-то случилось. – жалобным басом, оборонялся Гигант.
– Случилось. В уголке библиофила были сгнившие переплёты Бальзака и мышиное гнездо. Эти мелкие ублюдки наверняка поумнели, пожиная плоды трудов этого француза, потому что мозги у них разлетались как куча говна, в которую бросили мощную петарду.
Гигант разразился утробным смехом. Он хотел выпустить его, но непонятная боль в глотке, мешала это сделать. Из-за чего, он издавал звук, похожий на попытку завести бензопилу.
– Можешь сам проверить. Часть мозгов осталась у тебя в волосах. – уже более снисходительно, но не менее язвительно, сказала она.
Гигант дёрнулся.
– Не ссы… Только на лобной части. Может и залили собой какое-то пространство… – она чуть не уронила ёмкость с перекисью, – …блять… какое-то пространство головы, но это смываемо.
Гигант выдохнул. Он почти расслабился, когда она нажала на место удара.
Он тихо застонал.
– Ты самое везучее существо на этой ёбанной планете. Получить с ноги в переносицу и лбом выломать дверную ручку… с куском двери блять…
– Я её сломал? – испуганно, давя стон, спросил он.
– Видимо, ты давно в зеркало не смотрелся… что занимательно, перелома вроде нет, просто пробил кожу. Повезло тебе, иначе лишился бы моего соседства, пойдя к врачу.
Гигант хотел спросить, но вспомнил, что «…она не жалует врачей, после Ольсберга…».
– Ручку чинить не стоит, нет смысла. Всё равно я планировала подпереть дверь, чтобы читать и слышать, что ты ещё вздумаешь сломать в этом доме.
– Я же не специально… – оправдывался мамонтёнок.
– Специально, не специально. Ты здесь как слон в посудной лавке. Тебя только в амбаре содержать.
Мамонтёнок почувствовал комок в горле. Носоглотку сдавило… Он почти заплакал.
– Почему ты так со мной разговариваешь?.. – чуть ли не скуля, спросил мамонтёнок.
– Потому что ты этого заслуживаешь. Когда настанет время, я скажу в чём ты провинился и тогда ты ещё будешь меня благодарить… – она отвернулась и нервно выдохнула, – сука… что я была с тобой такой мягкой.
…Гигант заплакал. Он пытался, но не мог понять, почему он так хорошо относится к ней, а она его даже не воспринимает.
– Я долго был в отключке? – спросил он, слипающимися от слёз губами, каким-то образом сохранив ровность голоса.
– Если бы твою отключку измеряли концертами грайндкор-групп, ты бы проспал четыре феста.
Глаза Гиганта округлились, насколько это было возможно под марлей.
– Я пропустил альбом после Си-Ди-Уан?.. – уже без надежды, спросил он.
– Ты и Хаосферу проспал. Можешь посчитать, пока, сколько часов ты давился пустотой… а я, пока, доделаю начатое в библиотеке.
Она встала с кровати, забрав перекись, ватные диски и марлю.
У входа в спальню она развернулась и спросила:
– Ты в Бога, – она подняла глаза к потолку, слегка ухмыляясь, – веришь, Мамона?..
– Вв-ввверю. – со странным для себя страхом, ответил Гигант.
Она хмыкнула.
– Тогда послушай. Ради всего святого что у тебя есть и ради господа твоего Иисуса Христа, не уничтожь здесь, – она обвела пальцем комнату и остальную часть дома, – ещё что-нибудь, пока я буду занята. Ты можешь приготовить поесть или заказать еду, когда сможешь ходить, не собирая углы… ты меня понял?
Мамона кивнул.
– Надеюсь. Всё, ciao!
Она махнула рукой и пошла в ванную.
Гигант посмотрел в окно, продолжая плакать. Слёзы обжигающими ручьями текли по вискам, затекая в уши и встречаясь на затылке…
На улице шёл дождь. Сверкала молния. Гром, кажется, гремел прямо над домом, но высоко-высоко…
4
На улице уже давно наступила ночь. Он так и не встал. Он хотел включить ночник, но не хотел нарушать состояние, достигнутое им, при положении лёжа и смотря в потолок, изредка в окно.
Она варила уже шестую кружку кофе. Крепкого, растворимого кофе. Вроде, она заваривала пять глубоких чайных ложек… «…и как она способна пить настолько крепкий напиток такими дозами…».
Мамона прислушался.
Из гостиной, тихо, наверное, на 25% громкости, играла «Rundgang um die transzendentale S?ule der Singularit?t». Любимая композиция Гиганта, которая выручала в трудные моменты, не поддающиеся хоть какому-нибудь исправлению даже руке Вагнера или Бетховена.
«Этот эмбиент… среди собратьев из дисторшна… а что играло до этого?». Мамона слышал в начале предыдущей композиции пронзительный, нарастающий писк.
«Должно быть это была Unsuccessfully Coping with the Natural Beauty of Infidelity. Да, вероятнее всего… а у неё хороший вкус» – думал про себя Мамона, ощущая, как нагревается его голова, а по спине, свернувшись в каштаны, катаются три десятка маленьких ежей.
Ему почему-то становилось стыдно, когда он думал о ней в оценивающем тоне. Он заключил, где-то 15 дней назад, что она либо заслуживает исключительно положительной оценки, либо не заслуживает её вообще… от такого, как он.
Гигант не знал, за что она так поступила с ним ровно 33 дня назад. С её слов, он что-то сделал с ней. Что-то испортил. Испортил так сильно, что уже ничего не исправить… и испортил он это с тем же аппетитом, с каким она «выдавила» из него семя, вперемешку с кровью. Мамона пытался, напрягал память до боли в солнечном сплетении, но никак не мог вспомнить, что же он сделал, чтобы заслужить такое.
Она весь месяц помыкает им, эксплуатирует… и несмотря на всю боль, сдавленную и проглоченную злость, несмотря на все слёзы и сгрызённые – от истерики, – в кровь ногти, Мамона чувствовал, что заслуживает этого…
…Гигант затаил дыхание. Он услышал, как она что-то мурлычет себе под нос.
«О Падшие… её голос стал чуть выше и как же он прекрасен!.. Всё ещё!!!».
Этот тон в одночасье смыл с Гиганта все травмирующие размышления. Он не мог разобрать слов, но оно ему и не нужно было. Просто этот тон… Пусть до его ушей доходит только он, сливаясь с ветром на улице, который щекочет его тело. Вместе с голосом…
…Гигант облизнул губы и закусил нижнюю. Затылок внезапно потяжелел, только его хозяин задумал подняться. Он хотел посмотреть на неё, когда она напевает. Несмотря на каштановых ежей, жар, страх и выжженное в мозжечке чувство стыда, он хотел этого. Хотел посмотреть и может быть застать. Застать её в добром положении духа. Ведь она была такой, в некоторые из этих тридцати трёх дней, добровольно-принудительного заточения…
Композиция всё ещё играла. Мамона мысленно благодарил всех Падших планеты, что кровать в спальне его умершей матери не скрипит… Постояв прямо и смотря в окно несколько секунд, Гигант тихо выдохнул, и обойдя кровать, подкрался к дверному проёму.
Он высунулся лишь одним глазом и увидел её. Она буквально светилась в темноте, как будто состояла только из фосфора и… стали. Сталь, которая отблёскивала в глазах, от её кожи. Этой сталью можно было убить, если бы в одной из рук, была её заточенная, двоюродная сестра.
