Сборник "Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова"

Ether – эфир: эфир неба и эфир, с помощью которого усыпляют больного на столе хирурга.

Никакого эфира с двойным значением в русских переводах нет.

Вместо:

Давай с тобой отправимся в поход.
На небе вечер распростерт,
как под эфиром пациент —

имеем, к примеру:

Ну что же, я пойду с тобой,
Когда под небом вечер стихнет, как больной
Под хлороформом на столе хирурга

(перевод А. Сергеева).

Вообще, по своей изощренности англосаксонская поэзия в прежние годы превосходила нашу. Однако переводчики, убирая всю эту изощренность, убаюкивают и наших поэтов, и наших читателей: «Спите спокойно, у них все, как у нас!».

Я думаю, некоторая интеллектуальная изощренность не помешала бы и нашей поэзии, и нашему обществу в целом.

Конечно, не всегда просто ответить на вопросы: «А в чем новизна этого стихотворения? Какое художественное открытие сделал его автор?».

Подчас это может быть новая интонация, новая область действительности, освоенная поэзией. Когда перевод уже сделан, полезно взглянуть на него с точки зрения: «А нужен ли он здесь и сейчас? Действительно ли до него никто так не писал по-русски?».

Повторим главное.

Если то или иное открытие, сделанное в иностранной поэзии, не перенесено переводчиками в русский язык, то это может перекрывать развитие нашей поэзии в том или ином направлении. Чтобы разблокировать это направление, рано или поздно, придется выявить и освоить это открытие. В этом, собственно, и состоит задача художественного перевода.

С французского

Шарль Бодлер

Поль Верлен

Артюр Рембо

Гийом Аполлинер

Поль Элюар

Жак Превер

Робер Деснос

Рене де Обальдиа

Ги Гоффет

Ремарка

Здесь и далее стихотворения того или иного автора друг относительно друга расположены без учета даты написания.

Шарль Бодлер

(1821–1867)

Альбатрос

Нередко для потех команда судна
заманивает альбатроса вниз с высот.
Они летят лениво, безрассудно
за кораблем над горькой бездной вод.

На палубе дощатой царь лазури
испуган, неуклюж, спустившись с облаков.
Распластанные крылья, сладившие с бурей,
волочатся, как весла вдоль бортов.

Крылатый странник – вот издевка злая! —
красавец, ты смешным уродом стал!
Тот тычет трубкой в клюв, а этот шут, хромая,
глумится над калекой, что летал.

Поэт похож на властелина неба:
вверху послушен вихрь, а выстрел – не добьет.
Внизу под свист волочит он нелепо
своих огромных крыльев разворот.

L`albatros

Поль Верлен

(1844–1896)

«Слезы в сердце…»

Слезы в сердце,
как над городом капли дождя.
И куда же мне деться
от хандры, что льет в сердце?

Кроткий шорох дождя
по земле и по крышам.
Сердце слышит, грустя,
эту песню дождя.

В сердце дождь лишь один.
Сердце, ты осерчало
на себя без причин.
Нет измен, а лишь дождик один.

Оттого сильно сердце болит,
что не знает причин.
Без любви, без обид
сильно сердце болит.

II pleure dans mon coeur

Артюр Рембо

(1854–1891)

Пьяный корабль

Вниз понесла меня река без сожалений,
когда пришел конец меня тянувшим бурлакам
и краснокожие их в качестве мишеней
приколотили с воплями к раскрашенным столбам.

Что в трюме залегло, мне безразлично было:
фламандское ль зерно, английская ль пенька.
Когда к матросам смерть в мученьях приходила,
меня река спустила с поводка.

Обратно гнал меня удар морского шквала —
я, как ребенок, глух был к ярости твоей!
И море зимнее, ликуя, бушевало
и полуострова срывало с якорей.

Шторм разбудил меня, пучина роковая!
И щепкой танцевал я шесть ночей
над мертвыми костями, забывая
про глупые глаза береговых огней.

Кислица краденая сладка обормоту —
я был зеленой так же рад волне,
что смыла винные потеки и блевоту
и руль, и якорь оборвала мне.

И окунулся я тогда в поэму моря,
настой искристый этот стал мне люб,
и проплывал в лазурном выжженном просторе,
задумчиво качаясь, тусклый труп.

И бред, и марево катящегося вала,