– Зайдём в магазин?
– Но нам же не по пути. – я начала театрально хныкать. Мне нравилось вести себя как ребёнок рядом с отцом.
– Лентяйка. – он толкнул меня в плечо. – Пошли-пошли, сделаю тебе панкейки. – это был грязных ход. Он ведь знал, как я люблю панкейки. Пришлось согласиться.
– Есть вести с того дня?
– Так как виновный погиб, а страховки у него не было, мы, кажется, остались с носом. – он пожал плечами.
– Нам что, не выплатят ни пeра? – я была совершенно возмущена.
– Милая, если у него нет страховки, это исключено. – отец посмотрел на меня с улыбкой.
– Виновным признали его?
– Виновным признали бы его, даже если бы я в него въехал. Мужик был пьян.
– Вот чёрт, серьёзно? – я снова вспомнила два чёрных мешка, в одном из которых лежала девчушка.
Подобная безответственность и халатность оседала комом в горле, и, насколько мне было неприятно думать о погибшем мужчине, настолько же жаль мне было ту девчушку.
Из магазина мы вышли с двумя пакетами, а я с жаром травила байки с работы. До дома мы дошли быстро, и, пока папа вводил код домофона на панели, я оглянулась: как и положено новостройке, здесь было красиво, чисто и немноголюдно. На скамейке у последнего подъезда спиной к нам сидела девушка, что-то громко объясняя своему собеседнику через телефон, а рыжий пучок на голове подпрыгивал, вторя движениям хозяйки. Звуки нажатия на кнопки прекратились, и я повернулась к отцу, готовая войти в подъезд, вот только он не двигался. А потом его рука вдруг выпустила пакет, и тот с грохотом упал на лестницу, по которой тут же покатились продукты. Бутылка с молоком лопнула, и белая жидкость растекалась, вытягивая свои щупальца во все стороны.
– Пап? – я тихо позвала его, по спине пробежали мурашки.
Ответа не было. Он медленно ввёл последнюю цифру, распахнул дверь, вытянул вперёд одну руку и с силой ударил по ней дверью. Я вскрикнула, услышав ужасный хруст, а он распахнул дверь снова, готовясь к новому удару. И ударил.
– Господи, пап, ты что творишь? – всхлипывая, я подбежала к нему, и начала оттаскивать от двери.
Он брыкался и пытался вырваться, и я увидела, как безжизненно свисает пострадавшая рука. Меня помутило, и на секунду я ослабила хватку, но этого хватило, чтобы отец оттолкнул меня. Он развернулся, и я увидела его лицо, искажённое гримасой боли, а по щекам струились слёзы. Глаза покраснели – капилляры лопались от напряжения. Прохрипев что-то невнятное, он вдруг начал озираться по сторонам и уставился в стену, а потом так же внезапно в эту стену побежал.
– Да стой же ты! – я кричала сначала на него, – Боже, что с тобой?! – а потом от ужаса – его голова с глухим ударом отскочила от бетона, и тело плашмя рухнуло на лестницу, где он продолжил разбивать свой лоб в кровь, пока я не взяла его голову в свои руки, судорожно соображая, как остановить это безумие.
Недалеко проскрипели шины, и папа оттолкнул меня, поднимаясь на трясущихся ногах, и сорвался с места. Из-за угла показался свет фар, и я сразу поняла, что он пытался сделать.
В голове возникло два варианта. Первый – бежать за ним, но уверенности в том, что я смогла бы его остановить не было – в свои сорок девять лет он был здоров во всех смыслах и явно превосходил меня по силе. А значит этот вариант не подходил. Я рывком выставила перед собой руки, и он замер, едва не успев спуститься на проезжую часть. Его тело содрогалась – слишком сильное было давление, а машина, водитель которой не обратил на нас никакого внимания, проехала мимо.
– Роберт Хьюз, мать твою, приди в себя наконец! – я визжала, не понимая, как вывести его из этого страшного состояния. Им словно кто-то управлял, как марионеткой, и я начала озираться по сторонам, пытаясь найти кого-то похожего на кукловода.
Я держала отца под контролем, не давая двинуться с места, и, нащупав слабый источник непонятной силы, побежала к нему. Обернувшись, я увидела, как папино тело начало извиваться, а конечности выгибались под неестественным углом. У него не было опоры, чтоб вот так просто сломать себе что-нибудь ещё, но попыток он не оставлял, а я на ватных ногах оббежала часть площади, наконец заметив скрывавшегося за соседним зданием человека, не мигая смотрящего в нашу сторону. Совершенно мерзкий, хлюпающий звук заставил меня вновь обернуться: папа грыз руку зубами, а его кровь стекала по предплечью на асфальт. И это стало последней каплей моего мнимого контроля над ситуацией, контроля над собой.
Я подняла кукловода в воздух – это была девчонка, подросток. Волосы ежиком торчали во все стороны, на лице блестел пирсинг: один в носу и пара в брови, а руки, не скрываемые за короткими рукавами футболки украшали татуировки. «Я оторву эту татуированную кожу от мяса голыми руками, дрянь! " – пронеслось в моей голове. Я потянула девчонку на себя, и, отойдя в сторону, швырнула на землю. Глухой удар вперемешку со всхлипами жёг уши. В воздух поднялись лежавшие рядом камни и, потакая движениям моей кисти, ударились о дрожавшую спину девчонки, заставив её вскрикнуть. Пирсинг, так кстати зафиксированный креплениями, разлетелся в стороны, утянув за собой дорожку из крови и оторванной кожи.
Я видела её скелет как на рентгене, видела каждый орган, каждую косточку, и они были такими… Целыми. Я не сразу поняла, что скалюсь. И не сразу поняла, что некоторые кости начали смещаться, заставляя хозяйку кричать и ворочаться снова и снова, а одна даже пробилась через плоть наружу. Я снова подняла девчонку в воздух. Изувеченные пласты кожи свисали в том месте, где из ноги виднелась кость. Подойдя к ней вплотную, я почувствовала прерывистое, спешное дыхание на своём лице, слюна капала с её губ, и я рукой вырвала передний зуб отбросив его в сторону. Девчонка выла, а мои пальцы крепко держали её за подбородок.
– Тебя послали за мной, какого дьявола ты трогаешь обычного человека? – глаза медленно поднялись на меня.
– Целью был он, а не ты. – её голос хрипел.
– Зачем он вам? – когда она промолчала, я впила ногти ей в подбородок. – На кого ты работаешь?
Она выплюнула сгусток крови мне под ноги, и промычала, но, стоило мне продавить кожу ногтями, тихо заговорила.
– Меня продали Биллу Макклафину, и он послал рой таких как я искать всех, кто с тобой связан.
Этого я не ожидала. Билл вёл грязную игру, а я не была к такому готова. «Это очень-очень плохо» – голова гудела от вьющихся ураганом мыслей.
– Ты сказала, тебя продали. Кто? – теперь на шёпот перешла уже я.
– Шоу. Роджер Шоу.
Я сжала пальцы, помогая себе способностью, и нижняя челюсть девчонки упала мне под ноги, а рядом упало и остальное тело. Вкус железа на языке привёл меня в чувства. Палец, пробежавший под носом окрасился в красный, а потом я услышала собственное имя. Обернувшись, я побежала к подъездной дорожке, пытаясь понять, как долго яростно пульсирующая кровь не позволяла расслышать мужской голос. Папа лежал на том же месте, где я его остановила. Его тело тряслось, а сломанная рука прижималась к телу второй.
– Сэм, хватит, прошу тебя. – мне пришлось наклониться, чтобы разобрать его слова.
– Прости меня, пап! – в горле стоял ком, а слёзы стекали по подбородку. – Прости, это всё моя вина. Из-за меня ты пострадал. – я не отводила взгляд от его рук, хотела прикоснуться, но боялась, – Сейчас я вызову скорую помощь, подожди секунду. – и начала рыться в карманах, пытаясь нащупать телефон.
– Сэм, милая, всё в порядке. Эй, посмотри на меня. – долгие паузы между словами заставили мурашки рассы паться по коже. – Сэм, ты не виновата. Ты борешься за жизнь, и не должна извиняться за это.
– Я не хочу такую жизнь, что достаётся ценой твоей. – мой голос хрипел, а язык заплетался, не желая слушаться.
– Родители частенько отдают свои жизни за жизни своих детей. Распространённая практика, – он начал смеяться и закашлялся. – Ты либо борешься, либо умираешь. Таков уж ваш мир, малышка. – его глаза украсили морщинки от улыбки.
В голове эхом отдавался родной голос, произнесший два неимоверно важных слова. «Ваш мир. Так значит, он всё понял» – и эти мысли заставили меня дрожать сильнее.
Вскоре приехала скорая помощь. Медики нашли только одно тело – тело Рональда Хьюза, погибшего, по легенде, при странных обстоятельствах и без свидетелей, лежащего на руках своей двадцати-трёх-летней дочери – Саманты Хьюз. Полиции не было, как и не было изувеченного тела татуированной девочки-подростка. Когда отца забрали, я вернулась на место, где она лежала, однако на нём не было даже крови, не говоря уже о следах битвы и самой девчонки. Была только рыжеволосая девушка, что недавно сидела на скамейке неподалёку, которая что-то рьяно обсуждала с мужчиной в чёрном костюме, постоянно озираясь на меня.
Я была благодарна за то, что кто-то прибрал за мной этот беспорядок, и побрела домой. Да, пешком. Да, на другой конец города. Думать не хотелось, но всё же думалось. Думалось об отце. О Роджере Шоу. О Билле Макклафине. О том, что завтра нужно идти на работу.
Думалось о многом, вплоть до дома, где возле моей двери на корточках сидел соседский мальчик. На вид ему было около тринадцати лет, и я никогда не видела его в компании. Видела только в синяках и кровоподтеках. Мама никогда не вела его за руку, бывало за шиворот, но в основном он ходил один. А ещё он был магом, я это чувствовала.
Мальчишка подпирал собой стенку, а лицо спрятал в руках. Светлые кудри кое-где торчали в стороны и почти достигли худых плеч.
– Тяжёлый день? – я опустилась рядом с ним на корточки. Он вздрогнул, словно только сейчас меня заметил, и поднял голову.
Левое веко было опухшим, и предавалось всем оттенкам синего и фиолетового, так что на меня смотрел только один небесно-голубой, напуганный глаз. Лицо казалось бледным и уставшим до смерти: острый подбородок, упрямо поджатые губы, чрезмерно явно очерченные скулы – вот, что представляло собой его лицо, и я ужаснулась тому, как можно было довести ребёнка до такого состояния.
Он поймал мой нахмуренный взгляд и быстро отвернулся.
– Угу.
– Угу. У меня тоже. – я слегка толкнула его в плечо. – Эй, хочешь зайти? – я кивнула на дверь своей квартиры.
Он мешкал, а значит хотел. Я встала и провернула ключ в замке до щелчка. Парень тоже поднялся, но не решался сделать шаг.
– Ну же, – я улыбнулась. – Выпьем смузи, покрасим друг другу ногти, обсудим свежие сплетни.
Его светлые брови упали к переносице, а рот то открывался, то закрывался. Он не знал, что лучше: честно признаться, что ни одному из перечисленных занятий он не симпатизирует, или же бросить в меня «Ты сумасшедшая!» и дать дёру. Когда я засмеялась, он расслабился и, наконец, вошёл.
