LU BEL I SU "Сны Черубины"

Был уже вечер, когда Черубина пришла в больницу к Алексею, чтобы пересказать ему события минувшего дня и тем самым облегчить его душевные и физические страдания. Она прежде всего с радостью сообщила ему, что серьги Суламифи теперь снова у Альфреда, который очень счастлив еще и потому, что их удалось вернуть до того, как о пропаже стало известно его отцу – владельцу ювелирной мастерской. Альфред просил Чери передать Алексею, что не держит на него зла и желает ему скорейшего выздоровления.

– Ах, Альфред, он настоящий друг! – воскликнул Алексей. – Но как вам удалось уговорить графа простить мне карточный долг? – недоумевал он, – в это трудно поверить!

Черубина рассказала о восхитительном благородстве старого графа и о том, как он сразу догадался, что серьги были крадеными, но не смог устоять против их магической силы. Алексей был крайне взволнован рассказом и, казалось, не мог поверить своему счастью. Стараясь успокоить больного, Чери нежно коснулась рукой его воспаленного лба, что возымело совершенно неожиданное последствие. В порыве чувств Алексей схватил её руку, прижал ее к своему сердцу и с мольбой в голосе воскликнул:

– О, моя спасительница, ангел моего сердца, умоляю, будьте со мной навеки!

От неожиданности Черубина растерялась, но ответить отказом не решилась, опасаясь за здоровье молодого человека. Она пообещала бывать у него каждый день до самой выписки из больницы.

Менее суток назад Алексей, пытавшийся свести счеты с жизнью, теперь был на седьмом небе от счастья. Радость переполняла его, будущее рисовалось сказочными картинами, украшенными бесконечной любовью к прекрасной Черубине!

А Чери, вернувшись домой, разыскала в своей библиотеке книгу о царствовании Екатерины Великой и погрузилась в чтение. Перед её внутренним взором проносились ужасающие картины эпидемии в Москве и последовавшего за нею бунта. Бессилие докторов, паника и смерть повсюду – что может быть ужаснее. Всё яснее девушка понимала, что величайшим сокровищем был камень, который мог остановить подобное.

На протяжении всей следующей недели Черубина навещала Алексея в больнице. Привыкший вести бурную светскую жизнь юноша страдал в одиночестве, и больничные стены казались ему стенами тюремными. Вся столица обсуждала оперу Арриго Бойто «Мефистофель» и, бесконечно сравнивая её с оперой Гуно «Фауст», спорила о достоинствах и недостатках. Ария Мефисто в исполнении Федора Шаляпина восхищала его поклонников и вызывала недоумение критиков, подвергавших сомнению её оригинальный финал – художественный свист из уст выдающегося певца воспринимался как вульгарное подражание улице… Алексей утешался лишь одним – обещанием Чери посетить вместе с ним Мариинский театр сразу, как только будет позволять его здоровье.

Продолжая разговор о новостях столичной жизни, Черубина рассказала Алексею и о том, что завершается строительство весьма оригинального здания на углу Вознесенского проспекта и Садовой. Там уже возвышался пятиэтажный дом с мансардами, внутри устанавливались лифты, на первом этаже предполагалось разместить кинематограф. На перекресток выступала угловая часть здания – «готическая» башня, напоминавшая средневековые европейские ратуши. По всему фасаду дома чередовались башенки, щипцы, эркеры и окна, декор из переплетённых линий и загадочных фигур грифонов, химер и сов среди цветов чертополоха и хищных пауков. Всё это вызывало у горожан большой интерес к личности автора проекта – архитектору Лишневскому, и поговаривали даже о его принадлежности к некому тайному обществу.

– Позвольте, Чери, – обратился к девушке Алексей, я посещаю собрания молодых петербургских поэтов в «Башне» Вячеслава Иванова и на одном из них познакомился с весьма экстравагантной дамой – Александрой Александровной Чистяковой. Мне известно, что она общается с господином Лишневским, и, если Вы хотите, она может устроить с ним встречу.

– О, я буду очень рада такой возможности, – откликнулась Черубина, – но расскажите подробнее о встречах в «Башне», как называют апартаменты Иванова. Кто из известных поэтов там бывает?

Алексей принялся вдохновенно описывать поэтические вечера – «Ивановские среды» – как их часто именовали. Будучи не только поэтом, но и философом, и литературным критиком, и драматургом, Вячеслав Иванов привлекал к себе не менее талантливых людей, у него собиралась элита Петербурга и не только – приезжали гости из Москвы, Берлина, Парижа. На «средах» бывали: Блок, Белый, Гумилев, Ахматова, Бальмонт, Волошин, Бердяев, Булгаков, Бенуа, Сомов, Бакст, Мейерхольд, и многие другие; обсуждалось всё новое, находившее отражение в различных областях общественной жизни.

Черубина внимательно слушала молодого поэта, дав себе обещание – однажды присоединиться к столь изысканному обществу избранных.

Алексей уже несколько дней находился дома, но на улицу не выходил, поскольку чувствовалась боль в ноге. Однако он не мог пропустить очередную «Ивановскую среду» тем более, что обещал Чери познакомить её с мадам Чистяковой. Элегантно одетый, с цветком в петлице, он радостно встретился с Черубиной и Николаем, и молодые люди отправились в «Башню». Там предполагалась интересная лекция о «мистическом энергетизме», на которой, несомненно, будет и госпожа Чистякова.

Когда слушатели уже вовсю обсуждали идею «мистического энергетизма», в комнату, шелестя шелковым платьем и раскачивая длинными черными перьями, спускавшимися с полей шляпы, вошла мадам Чистякова. Алексей бросился к ней навстречу, она протянула руку для поцелуя, он склонился на секунду и тут же разразился пышным комплиментом. В ответ мадам обворожительно улыбнулась. К ним подошли Черубина с Николаем, и завязалась беседа, к исходу которой Чери и Анна Александровна были совершенно очарованы друг другом и уже договорились о новой встрече.

Придя в условленное время с визитом к госпоже Чистяковой, Черубина, к своему изумлению, застала у неё архитектора Лишневского. Такое совпадение показалось ей совершенно мистическим, поскольку она ни словом не обмолвилась хозяйке о своем желании с ним познакомиться. Тем не менее, чай они пили втроём.

В эти дни Александр Львович завершал строительство «Дома городских учреждений» и готовился начать новое, чуть менее грандиозное строительство – доходный дом на улице Лахтинской, заказчицей которого была госпожа Чистякова.

Из общего разговора Черубине стало понятно, что Анна Александровна была стеснена в средствах и поэтому критиковала проект доходного дома, предложенный Александром Львовичем. Лишневский терпеливо объяснял заказчице, что речь идет не о покупке нового сарая, но о будущем архитектурном шедевре, который прославит имя Чистяковой на весь город. Анна Александровна была не прочь прославится, но при этом желала сделать это экономно. Черубине стало неловко и, отказавшись от второй чашки чая, она довольно поспешно распрощалась и ушла.

Чери чуть задержалась на улице, обдумывая, стоит ли ей нанять извозчика или же немного прогуляться, поскольку день был удивительно тёплым для капризного балтийского лета. Из парадного, тем временем, вышел, на ходу надевая шляпу, архитектор. Он был немного не в духе, но увидев Черубину, подошел к ней и вежливо предложил проводить её. Девушка с удовольствием согласилась.

Их беседа была столь увлекательной, что незаметно для себя они оказались в Летнем саду, где стали прогуливаться среди цветущих лип. Черубина рассказала, что у нее, волею судьбы, оказалась редкая драгоценность, много веков защищавшая людей от чумы, и она верит – этот камень должен быть помещен в некий тайник, из которого сможет укрывать своей магической силой весь Санкт-Петербург.

Архитектору идея городского талисмана весьма понравилась.

– Мне кажется, – продолжала Черубина, – именно Вы можете создать такой тайник. Любая Ваша постройка возвышается над остальными и выделяется необычным декором. Что если спрятать камень в одну из фигур, которые украсят фасад нового дома госпожи Чистяковой? Кстати, где именно он будет построен?

– На Лахтинской улице.

– Я знаю эту улицу очень хорошо, это недалеко от Большого проспекта, где живет поэт Александр Блок. Место весьма оживленное, неужели там остались ещё участки под застройку? – поинтересовалась Черубина.

– Участок есть, он ограничен соседними домами, но вполне достаточно места для квадратного шестиэтажного дома. Мы обсуждали сегодня с Александрой Александровной проект дома. Декора, однако, никакого не будет. Все просто, гладко, светлый камень и большие окна, трехосевой ризалит по центру, лишь эркеры добавятся на третьем этаже и выше

– А почему Вы отказались от своего обычного стиля – декоративного?

– Таково было решение госпожи Чистяковой.

– Понимаю… Вероятно это решение продиктовано нехваткой средств у Александры Александровны… Но, если ей сказать, что декор здания будет выполнен бесплатно, она непременно согласится. У Вас есть скульптор, который сможет сделать барельефы по Вашим рисункам?

– Разумеется, но кто оплатит его работу?

– Я знаю человека, который сделает это, – загадочно улыбнулась Черубина. – Давайте поступим так: я встречусь с госпожой Чистяковой, скажу, что Вы без дополнительной оплаты украсите тимпан апотропеем – оберегом от бед. Ей должна понравиться идея использовать для декора оберег, что-нибудь мистическое… Например, изображение «чумного доктора».

– О, это очень оригинальный сюжет, – с заметным интересом подхватил архитектор, – я бы еще добавил Мефисто. Я видели восхитительный портрет Шаляпина в гриме и костюме Мефистофеля, написанный художником Головиным. Этот яркий, выразительный образ вполне мог бы украсить тимпан верхнего этажа.

– Как Вам угодно, ведь это Ваш проект! Все, чего я хочу, Александр Львович – чтобы внутри барельефа был скрыт тайник для моего амулета «Самадж-Асмур».

– Всё так и будет, Черубина, я обещаю Вам!

Чери и архитектор распрощались возле ажурных кованых ворот Летнего сада под тихий плеск Невской волны. Много лет спустя, Чурубина будет вспоминать этот берег:

…Туда, вместе с ветром осенним прижаться, припасть головой

К знакомым холодным ступеням, к ступеням над тёмной Невой…

Вечером этого же дня Чери увиделась с Альфредом. Она рассказала ему о встрече с архитектором Лишневским, о том, с каким воодушевлением он поддержал её идею о камне-обереге для Санкт-Петербурга, и что он готов выполнить декор нового дома на Лахтинской таким образом, чтобы сокрыть в одном из барельефов «Самадж-Асмур». Однако заказчица – госпожа Чистякова – к сожалению, не имеет достаточно средств для оплаты декоративной отделки дома, но совершенно не будет возражать, если найдется некто – благородный петербуржец – желающий пожертвовать необходимую сумму… Черубина столь многозначительно посмотрела на Альфреда, что он невольно рассмеялся. Ювелир давно понял, к чему она клонит разговор, но не перебивал только из удовольствия видеть прелестные и немного наивные старания Чери убедить его в необходимости стать тем самым «благородным петербуржцем». Разумеется, он не смог её отказать.

Во время следующей встречи с госпожой Чистяковой Черубина завела разговор о её будущем доходном доме, восхитившись тем, что такой талантливый и уже известный архитектор взялся за его строительство. Сказала, между прочим, что видела у Лишневского изумительные рисунки декоративных барельефов на мистические темы. Они могли бы не только украсить здание, подчеркнуть его оригинальность, но и вселить в него некую мистическую идею – например… оберег от болезней и несчастий. Александра Александровна на минуту задумалась, видимо представляя, как будет выглядеть её доходный дом со столь оригинальным декором. А поскольку архитектор уже сообщил ей, что за украшение фасада денег не возьмет, то грех было бы не воспользоваться такой возможностью. Госпожа Чистякова тут же написала записку Лишневскому, а Черубина любезно согласилась передать её адресату.

Алексей между тем купил билеты в театр. Его выбор пал на спектакль в новом летнем театре в саду «Олимпия». Этот театр был выстроен на месте прежнего, сгоревшего в 1905 году, по образцу театров дачных пригородов Петербурга. В лёгкой и длинной постройке из досок размещался партер, заполненный креслами, а по бокам находились ложи и дешёвые галереи, где не было мест для сидения, и зрителям приходилось стоять на протяжении всего спектакля или концерта. Тем не менее, аншлаг был каждый день, поскольку выступал сам Шаляпин, и билеты купить было весьма не просто. Те, кому они не достались, толпились у входа, в надежде попасть внутрь или услышать спектакль хотя бы издалека.

Этим вечером давали оперу «Мефистофель» итальянского композитора Арриго Бойто. Публика, прежде всего, жаждала услышать «Son lo spirito» в исполнении Федора Ивановича – арию Мефисто с весьма оригинальной концовкой – сатанинским посвистом, о котором уже ходили слухи по всему городу.

Черубина и Алексей вошли в театр и, кланяясь знакомым, прошли в первый ряд, к самой сцене, где были их места. Спектакль начался, и девушка восторженно внимала происходящему действию. Сцены сменяли одна другую, арии, дуэты и квартеты следовали друг за другом, все более накаляя атмосферу. Сцена самоубийства Маргариты потрясла зрителей, женщины, прикрываясь веерами, утирали слезы. Черубина перебирала пальцами ленты шелкового пояса и старалась не плакать.

Но занавес опустился, а когда вновь поднялся, на сцену вышла певица, исполнявшая роль Елены. Её изящную фигуру плотно облегала туника из тонкого переливчатого атласа цвета слоновой кости. Золотые ленты, закрепленные на венке, венчавшем высокий парик с белокурыми локонами, змеями вились по спине и груди певицы, опускаясь до самого пола. Её юное лицо с небесно-голубыми глазами было прелестно. Слегка раскачиваясь в такт музыке, она пела, и её серебристый голос лился со сцены, как чистые воды родника.

Алексей не сводил с певицы зачарованных глаз, а когда она закончила арию, вскочил с места и с криками «Браво», «Брависсимо» бросился к сцене, аплодируя и посылая воздушные поцелуи. Еще несколько молодых людей последовали его примеру, по залу покатились волны оваций. Певица отвечала грациозными поклонами. Сияя глазами и благосклонно улыбаясь, она не спешила покидать сцену, наслаждаясь своим успехом.

Черубина почувствовала неловкость за Алексея – он явно переходил границы этикета. К этому чувству примешивалась некоторая женская ревность, что вызывало у Чери еще большую досаду.

Провожая после спектакля Чери домой, Алексей продолжал восхищаться певицей:

– Ах, что за небесное создание! Ах, что за ангельский голос! Ах, какая грация, какой талант в исполнении роли! И какое божественное имя – её зовут Эжен!

…А если мы два пламени, две чаши, – с какой тоской глядит на нас Творец…

Где б ни было начало встречи нашей, не здесь – её конец…

– про себя декламировала Чери, чуть не плача.

Целые дни Черубина проводила теперь в одиночестве, стараясь объяснить поведение Алексея в театре его увлекающейся, поэтической натурой, случайной неловкостью. Однако, он не появлялся и не присылал извинительной записки, что свидетельствовало о том, что ветренный юноша всерьез увлекся актрисой и забыл «прелестную, обожаемую Чери».

Неожиданно Черубина получила приглашение в ателье скульптора Зинаиды Мариной. От Лишневского она знала, что Марина брала заказы от архитекторов на декоративную отделку фасадов и интерьеров, и что сейчас она как раз заканчивает отливки по эскизам Александра Львовича. Его заказ был весьма необычным – овальный барельеф с изображением средневекового доктора в маске ворона, так называемого «чумного доктора».

Чери поспешила в ювелирную мастерскую, чтобы забрать «Самадж-Асмур» и попросить Альфреда сопровождать её в ателье Мариной. Вскоре они прибыли на место. Молодой человек остался ожидать у входа, а Черубину Марина повела в глубь мастерской по лабиринту расставленных на полу отливок и гипсовых копий. В двусветном зале на широком, сложенном из чистых досок верстаке возвышалась готовая форма. Помощник Зинаиды, молодой человек в длинном клеёнчатом фартуке размешивал в чане смесь гранитной крошки и бетона, которая, затвердев, превратится в бледный пёстрый камень, практически неотличимый от природного гранита.

Когда форма была наполовину заполнена, Зинаида попросила помощника выйти и обратилась к гостье:

– Я знаю, Черубина, что у Вас есть некий секрет – меня предупредил об этом Александр Львович. Сейчас я оставлю Вас одну, чтобы Вы сделали то, что намеревались. Затем используйте оставшийся раствор и закончите заливку. Ваш секрет останется секретом навсегда, – с этими словами она вышла.

Черубина в последний раз держала в руках драгоценный камень и прощалась с ним. Она чувствовала, как рубин согревается в её ладонях – будто бы наполняется жизнью. Шепотом она обратилась к нему:

– Великий «Самадж-Асмур»! Я оставлю тебя здесь навсегда. Твой долг – охранять мой город от болезней и несчастий. Не допусти, чтобы Санкт-Петербург был когда-нибудь разрушен! Черубина опустила рубин в каменную смесь, залила его остатками раствора и разровняла поверхность. Волшебный камень нашел свое пристанище навеки в недрах апотропея – в голове «чумного доктора».

В эту минуту будто что-то произошло, что-то сдвинулось в атмосфере – это палила пушка Петропавловской крепости, возвещая наступление полудня. Черубина проснулась. Она очень любила белые ночи Петербурга, но страдала бессонницей в это время – засыпала лишь под утро, от усталости, и видела странные сны, в которых были перемешаны реальные люди и события с несуществующими. Вот и на этот раз ей привиделось нечто фантасмагорическое…

…Есть на дне геральдических снов перерывы сверкающей ткани;

В глубине анфилад и дворцов, на последней таинственной грани,

Повторяется сон между снов…

ВЕЕР ИЗ ПЕРЬЕВ

БЕЛОГО ПАВЛИНА

Дождливый день клонился к закату. Черубина, укладываясь спать, взяла почитать томик стихов, но тут же отложила его. Ей было грустно и одиноко, впрочем, как всегда, в ненастную погоду. Она думала о Лиле – подруге детства, родном и близком человеке.

Лиля обладала приятной внешностью, сочетавшейся с удивительной мягкостью манер и природной грацией движений. Её большие глаза редкого фиалкового цвета завораживали, голос был тихим, говорила она неспешно, как бы обдумывая то, что хочет сказать. Она любила стихи, неплохо пела и музицировала на фортепиано. У подруг были схожие художественные вкусы и множество детских воспоминаний – удивительных, радостных и не очень, но бесконечно тёплых и неповторимых. Черубина любила подругу детства…

«…Я знаю, как из чайных роз

в душе сплетаются гирлянды»…

За окном мрачно темнели стены домов. Дождь то усиливался, то затихал. Невольно Черубина предалась воспоминаниям о минувшем лете, когда подруга вновь приехала в Санкт-Петербург.

– Ах, будто все это было только вчера, – вздохнула Черубина, глядя как стекают по стеклу ручейки дождя.

Лиля была замужем за генералом, но тяготилась этим браком, она бесконечно уважала мужа, но страдала от его тяжелого нрава, закаленного боевыми схватками и солдатской муштрой на плацу. Когда летом Лиля приезжала к Черубине в Петербург, они отправлялись на дачу в Павловск, где проводили неделю или две под присмотром Елизаветы Дмитриевны – тётки Черубины, дамы солидной и весьма положительной.

По обыкновению в честь приезда Лили тетушка устраивала пышное застолье. За обедом, ухаживая за гостьей, Елизавета Дмитриевна расспрашивала Лилю о муже. Тётка имела здравый, практический ум, но в вопросах душевных и тонких обнаруживала неосведомленность, непростительную для своего возраста и житейского опыта. Черубина чувствовала, что Лиле неприятны эти расспросы, что она уклоняется от ответов – у подруг были свои темы для разговоров: Лиля привезла Чери в подарок модную шляпку, атласный шарф и новый выпуск Nouv. sеr. «Бюллютеня МОИП».

Сервировка обеденного стола была далека от столичных рестораций, но изобиловала свежими сельскими продуктами, соленьями и копченостями домашнего производства, с сытным видом которых соперничал густой наваристый бульон в большой супнице, украшавшей центр стола и манившей аппетит увесистыми кусками мяса, видневшимися над золотистой плёнкой жира, обильно посыпанной свежей зеленью.

День клонился к закату и всё больше погружал усадьбу в фиолетовый сумрак. Гости, утомленные сытым обедом и застольной беседой обо всем и ни о чем, разошлись по комнатам и вскоре улеглись спать.

Утром Лиля стала торопить подругу на прогулку, ей не терпелось пройтись по Невскому проспекту, увидеть распахнутые объятия Казанского собора, серебристую рябь каналов и ажурные кружева мостов. Погода была чудесной, солнечной, день обещал быть прекрасным.

Черубина никак не могла прийти в себя, всю ночь она читала журнал, особенно ей понравился геологический раздел, в котором шла речь о драгоценных камнях. Закончив завтрак чашкой крепкого кофе, молодые женщины ушли переодеваться и встретились около 10 утра в гостиной. Лиля была в длиннополом английском уличном жакете песочного цвета и темно-коричневом узком платье, купленном в универмаге Harrods. Черубина выбрала синий клетчатый костюм с рукавами до локтя, длинные перчатки и юбку как бы для игры в гольф из такой же ткани, но с голубой ниткой. Отлично подошла подаренная накануне шляпка – с высокой тульей, обвязанной голубой лентой с булавкой в виде золотого жука. В этих нарядах молодые дамы казались сошедшими со страниц модного журнала.

Сопровождать их поехали кузен Черубины – Николай, недавно начавший свою практику молодой доктор, высокий статный брюнет с правильными чертами лица, и его друг Алексей – сероглазый шатен с пышной вьющейся шевелюрой, бездельник и поэт, но из хорошей семьи, в прошлом – страстный поклонник Черубины.

Алексей состоял в отношениях с одной известной в театральных кругах особой, на которой обещал жениться и увезти её в Европу, как только его пожилой родитель даст на то согласие, или как-то по-другому Алексею удастся получить наследство. История тянулась уже год. Алексей, видимо, действительно любил свою певицу и не хотел обманывать её надежд, но полная финансовая зависимость от родителя и нежелание заниматься чем-либо, кроме написания стихов и посещения богемных собраний, уже не раз заставили молодую женщину задуматься о своем будущем. Труппа артистов уезжала в Париж на «Concerts historiques russes», предприятие выглядело многообещающим и, не говоря о том Алексею, Евгения – так звали тайную любовь поэта – подписала своё согласие на участие в гастроли.

Около полудня Алексей отправил ей записку с посыльным из гастрономического магазина, который повёз по указанному адресу корзину с провизией. К Евгении было решено поехать ужинать, то был день её именин.

Лиля и Черубина, нагулявшись по Невскому и насытившись его архитектурными красотами, отправились пить кофе в «Cubat», чуть позже к ним присоединились молодые люди. Они изрядно задержались в «Пассаже» в поисках необычного подарка для Евгении. В одной лавке среди подделок под турецкие и индийские диковины Алексей увидел странный веер из перьев белого павлина. Он живо представил его в руках милой Эжен, как будто бы на ней золотистое шёлковое платье с длинным кружевом, а веер прикрывает лицо, черты которого были обожаемы Алексеем и не раз воспеты в поэтических посланиях своей возлюбленной. Он решил купить веер, но в лавке не оказалось приказчика, только его помощник, который никак не мог найти в книге запись о товаре. Алексей уговорил его взять деньги за веер и ничего не говорить, если не спросят. Покупку завернули в тонкую хрусткую бумагу, молодые люди покинули магазин и вскоре присоединились к Черубине и Лиле, ожидавших в кофейне.

Свёрток привлек внимание Лили. Алексей с удовольствием развернул его, чтобы показать покупку, и попутно рассказал, как из-за отсутствия приказчика в лавке чуть было не остался без такой восхитительной вещицы. Веер действительно был необыкновенно хорош, переливался сливочными оттенками на свету и слегка искрился по краям как снег. Черубина взяла его, внимательно осмотрела и быстрым движением широко раскрыла, ощутив в руке необычную тяжесть. Затем сложила обратно и положила на стол. Подарок бесспорно был дорогой и выглядел подлинно восточным опахалом.

Вскоре друзья уже подъезжали к дому Евгении. Их встретила горничная и проводила в гостиную. В тот вечер долго не зажигали свечи, в восемь часов всё ещё было светло за окнами, одно из которых было открыто. Медленно из розового в бирюзовый сгущались сумерки, сопровождаемые звонким пением птиц, сырой балтийский ветерок приносил ароматы цветущих где-то неподалёку акаций.

Эжен приняла подарок снисходительно, едва взглянув на него, отложила в сторону на изящную консоль, подле высокого из стекла с бронзой канделябра. В ожидании ужина разговор зашёл о драгоценных камнях. Евгения как раз надела к ужину сияющие серьги с крупным бразильским аквамарином особого, ледяного оттенка, окруженным россыпью мелких бесцветных алмазов в оправе из чёрного оникса. Она всем говорила, что серьги эти – подарок её отца, но слишком современная их форма говорила о том, что певица, скорее всего, купила их сама, но заплатил за них, если не Алексей, то другой почитатель её красоты и таланта.

Любопытная история случилась накануне с этими серьгами. Эжен их потеряла, но потом нашла. Считала это происшествие потусторонним – ведь пропали они из закрытой на ключ шкатулки и возникли сами собой на её туалетном столике на следующий день. По её словам, серьги претерпели странную метаморфозу – стали намного легче, уже не оттягивали мочку уха, были тёплыми, будто живыми, и даже что-то ей шептали. Всё это очаровательная Евгения рассказывала с таинственным видом, что производило на слушателей должное впечатление.

Темнота за окнами тем временем сгущалась, в комнате становилось прохладно. Позвали прислугу, чтобы затопить камин и зажечь наконец свечи. Горничная стала накрывать на стол. Гости заговорили о таинственных происшествиях, которым были свидетелями. Черубину заинтересовала пропажа и появление сережек Евгении. Она всё расспрашивала Эжен, пытаясь найти этому событию объяснение. Алексей вещал экзальтированно, много жестикулируя и не сводя глаз с прелестной Эжен. Николай, как и подобает медику, склонен был во всем видеть физиологические особенности человека. Его красивое лицо почти не выражало эмоций, удлиненный, немного азиатский разрез глаз притягивал женские взоры. Лиля вспомнила вещий сон, который увидела накануне знакомства с будущим мужем. Её рассказ был полон грустного очарования, которое сопровождало любое упоминание о супруге. Эжен музицировала за роялем в минорных тонах, усиливая мистическую атмосферу происходящего, не забывая при этом об изящном изгибе спины и маленькой ножке, кокетливо обрамленной кружевами юбки.

После ужина, пока накрывали стол для чаепития, Черубина попросила разрешения посмотреть шкатулку, из которой пропали серьги. Эжен охотно согласилась, и они прошли в спальную комнату. На столике, действительно, стояла шкатулка с хитрым замочком. Черубина внимательно оглядела изящную серебряную скважинку, поставила шкатулку обратно и сказала, что замочек был всегда открываем только ключом, поскольку никаких царапин нет. Когда пытаются открыть другим предметом, даже похожим ключом, всегда остаются следы.

– Призракам и вовсе не нужны ключи! – возмутилась Евгения.

– Отчего же Вы думаете, Эжен, что это был призрак? Вспомните, не оставляли ли Вы где-то ключ, и главное, не происходило ли чего-то необычного в последнее время? Евгения молчала, прижав руку к губам и пытаясь что-то вспомнить.

Спальная комната Евгении благоухала её любимыми духами, аромат которых был не столько утонченным и изысканным, сколько чувственным и пряным. Однако он уступал яркому, сильному запаху белых цветов, стоявших на столике в фарфоровой вазе, украшенной золотым арабеском.

– Да, верно! – вдруг воскликнула Евгения взволнованно. – Это началось около месяца назад! Я подумала, что заболела, весной я всегда себя нехорошо чувствую, вся эта сырость и промозглость пробирает меня насквозь, а мне нельзя болеть, я должна беречь свой голос… Так вот я стала замечать, что очень устаю и рано засыпаю, порой даже не могу закончить ужин, потому что чувствую себя обессиленной. Закрываются глаза, ноги тяжелеют, я не могу идти сама и прошу Веру, горничную, меня проводить и помочь раздеться.