Разговор каждый раз сводился к одному и тому же:
– Давление вот, – улыбалась баба Фёкла.
– Так я же вам в прошлый раз Эналаприл выписывала! – разводила я руками. – Неужели не принимаете?
– Эналаприл? – переспрашивала баба Фёкла, когда я показывала ей листочек с назначениями двухнедельной давности, забытый на подоконнике. – Ах, да. Он же есть у меня, – она открывала стол и доставала заветную коробочку. – А как его принимать?
– Я же объясняла Вам. Два раза в сутки. Независимо от давления. По десять милиграммов.
– А зачем, если давление сто двадцать на восемьдесят?
– Так стабилизировать его нужно, чтоб не скакало. Чтоб Вы «скорую» каждый вечер не гоняли.
– Оно поднимается, вот и вызываю, – возмущалась баба Фёкла. – Вот, сейчас сто тридцать пять на восемьдесят. Вот, я пью Эналаприл, смотрите!
– Так зачем сейчас-то?! Его регулярно нужно, по графику!..
Поспорив с бабой Фёклой и в очередной раз расписав назначения, я собиралась на следующий адрес. И перед тем как уйти, получала от неё в подарок большое красное яблоко прямо из сада…
Конечно, я знала про болезнь Альцгеймера и про все её симптомы. Но когда впервые столкнулась с нею на практике, не смогла соотнести то, что вижу, со строками из учебника.
Баба Фёкла не была тёмной или несведущей: всю жизнь прожила в центре города, работала в медицине на хорошей должности. Но отчего-то всё, что я наказывала, пролетало мимо её головы…
Вызов в ЖК «Стодвадцатка». Незнакомый адрес, незнакомая фамилия, почтенный возраст. И лаконичное «плохо», как эпилог.
У подъезда я встретила толпу напуганных бабушек:
– МарьСанна, Вы осторожнее. Вот тут обойдите, вот тут…
– А в чём дело?
– Да вот ведь, – мне показали клумбу у подъезда. Вместо цветов в ней, на фоне клубков старого тряпья, перемежаясь со столовыми приборами, красивенько переливались осколки советских салатниц, ваз, тарелок и статуэток. Авангард, да и только!
– А это что за выставка современного искусства?
Вместо ответа в воздухе что-то засвистело. Мгновение спустя инсталляцию украсила ещё одна старая ваза и козьи рожки сухих вербочек. Я едва успела отпрыгнуть.
На адресе встретила голая пожилая женщина. Окна в квартире были распахнуты настежь. Женщина методично выкидывала вниз вещи:
– Вот, прибраться решила. А Вы кто вообще?
– Врач. Вы ведь вызывали!
– Никого я не вызывала…
Стоит ли говорить, что мои бесполезные визиты к тёте Параскеве стали почти ежедневными?! Чудила она ещё долго: то Дюфалак четыре раза подряд выпьет, то всю пачку Телмисартана за раз… Хорошо, что не Феназепама, а то б вовек не откачали…
Тридцать первое декабря!
Мир подмигивает огнями гирлянд и душится ароматом мороза. Радуется приближению Нового года, строгает салаты, запекает курицу с золотистой картошкой… Чуда ждёт. И чудеса приходят, но не для меня. У моих коллег нет вызовов. А мне – пилить аж по трём адресам. Один вызов – на девятый этаж!
Лифт, как выяснилось, устроил себе новогодний выходной. Лифт – не участковый терапевт, ему можно. Оттого, когда я поднялась на девятый этаж с отягощением в виде продуктовой сумки и зашла к Пульхерии Дормидонтовне, я была злая-презлая.
– Спина болит, – пожаловалась женщина.
– Неужели так сильно, – с сарказмом выдавила я.
– Нет, немного совсем, – ответила Пульхерия Дормидонтовна. – Уже месяца три…
Тут я тихо психанула:
– С наступающим Вас!
– А что, – удивилась та, – разве сегодня Новый Год?
– Ну, как бы, да… – на этот раз удивилась я.
А Пульхерия Дормидонтовна заплакала:
– Я всё забываю в последнее время! Все адреса, телефоны. Вышла как-то утром прогуляться – не смогла свой дом найти. Почему так? Я ведь в школе и в университете всегда лучше всех была, отличницей! На работе награды получала. Что со мной? Что?..
Что объединяло этих женщин, кроме общей болезни?
Все они оказались одинокими при живых родных. Заметив изменения в характере и поведении родных людей, дети напугались, отдалились, а то и обиделись.
За десять лет участковой работы я повидала пятнадцать или двадцать таких пациентов. Они чудили, ругались, забывали свои имена, выходили из дома без одежды, путали слова, терялись на знакомых улицах, жгли костры в квартирах…
Болезнь Альцгеймера неизлечима. Она кусает людей, не глядя на их возраст, материальные блага, уровень интеллекта и образование.
Самое важное, чем вы можете помочь близким, если недуг застал их врасплох – быть рядом. Просто быть рядом.
Как в страшной сказке
Ветхий домик увяз в сугробе: только крыша торчала серым треугольником. Да и ту припорошил снег, спрятав струпья фисташковой краски.
Домик пустовал. Так мне казалось. Квадрат палисадника у дороги никто не чистил, покосившийся забор никто не чинил… Летом домик сиротливо тонул в бурьяне, кренясь на один бок и щурясь ободранными наличниками, зимой его поглощал снег…
Когда я проходила мимо, в голове наигрывало что-то из "Короля и шута"…
Вызов на этот адрес показался ошибочным.
Я трижды перепроверила посыльный лист. Семь раз прокрутила в голове пути отступления: слишком уж подозрительным казалось место… А потом – с отвагой провинциального участкового терапевта ступила прямо в сугробище!
Снег завалился в сапоги и промочил джинсы. А, фигня! Рядовая ситуация: мы и от собак бегали, и по грязи плавали, и в алкашные притоны на разведку ходили! Чем нас удивишь?
Калитка завалилась на бок. Я могла бы достать носом верхнюю перекладину, не поднимаясь на носочки.
Постучала. Тишина.
Постучала ещё раз. И снова ответом стало молчание: лишь ветер взвыл вдалеке, как бешеный пёс.
От сердца почти отлегло. Я уже домой засобиралась, когда в глубине двора зазвенело тявканье, а тишину разбавил басовитый вальяжный голос:
– Иду, иду. Сейчас открою…
Сева жил с декоративным пёселем: настолько же мелким, насколько сам Сева был огромным. Говорил невнятно, не работал, невкусно пах, и, вероятно, употреблял. К нашей поликлинике не прикреплялся и прикрепляться не желал. Обосновался в домишке недавно: то ли сам от жены убежал, то ли жена от него. Жаловался на типичные симптомы ОРВИ.
Согнувшись в три погибели под низеньким потолком, я осмотрела Севу. Проводя аускультацию, увидела на его спине объёмное образование размером с хороший такой апельсин.
– Вам бы хирургу показаться, – заметила я.
– Э-эх, – махнул ручищей Сева. – У меня уже сто лет этот жировик!
Я нахмурилась: образование на жировик не походило. Неровное какое-то, плотное, спаянное с кожей. Но, вроде, подвижное, на чём и успокоилась.
А зря.
Вспомнить Севу пришлось ближе к лету, когда на адрес передали вызов по 03.
С кодом "С".
Каждый доктор знает: «Це» – це звездец. Бывает, что просто оказия, но в ЦЕлом – ничего хорошего, как ни крути.
Сева перевёз к себе жену. Или она сама приехала… Жена оказалась красивой и очень мягкой. Прибралась во дворе и в доме, посадила в палисаднике цветы, отмыла, одела и привела в порядок Севу.
– Кровь у него никак не останавливалась, – пояснила Севина жена.
– Кровь? – переспросила я, чувствуя беду. – Из носа?
– Пойдёмте, сами всё посмотрите.
Выглядел Сева неплохо. Не портили его гордый вид даже образования на лице, коих зимой не наблюдалось.
– Открой рот, – скомандовала жена.
Ого! Две шишки прямо в толще щеки! Большие, плотные…
Кровило одно из образований.
Тут я и вспомнила про апельсин на Севиной спине.
Апельсин, впрочем, уже вырос до маленькой дыньки и покрылся геморрагической корочкой. Рядом вылез ещё один.
– Показывали хирургу? – поинтересовалась я, немного офигев от масштабов оказии.
– Конечно. И онкологу. Биопсию второй раз берут: в первый так и не поняли, что это такое.
– Может, имеет смысл прикрепиться к нашей поликлинике? – предложила я, уже понимая, что скоро Севе потребуется обезбол.
– Да нет, мы у себя привыкли.
Севе поставили липосаркому спины. Но какой-то странной она оказалась, вездесущей. Сметастазировав по всей жировой клетчатке, она в считанные дни превратилась в саркому всего Севы. Шишки разных размеров и форм вылазали у него то там, то здесь. Севе рекомендовали паллиативную терапию по месту жительства. Это означало, что помочь ему уже не могли.
Уже через неделю, когда Сева на очередном вызове открыл калитку, я заметила, что на его виске вырос гриб. Натуральный гриб: с длинной ножкой и шляпкой. Из опухолевой ткани… Сам Сева был эйфоричен и смешлив. Гриб нисколько его не заботил…
Ещё через пару дней гриб вырос вдвое и закровил. Отчаянно и мощно. Севе пришлось вызвать «скорую». Хирург приёмного отделения, глядя на Севины диагнозы и интенсивность кровотечения, почесал голову и… срубил гриб под корень, чем несказанно Севу обрадовал.
А общая картина оставалась нерадостной. Метастазы проросли всё тело Севы, прокравшись даже туда, куда залезть невозможно. Они росли и размножались не только под кожей, но и в лёгких, в мозгу, в печени…
Переварить и принять это сложно, даже будучи врачом.
Одно дело – читать, как раковая опухоль растёт, по книжкам. Другое – видеть процесс собственными глазами, на живом человеке, в таких масштабах…
Я откровенно боялась вызовов от Севы. Когда в листочке с адресами не было его фамилии, я благодарила Вселенную.
Ещё через пару недель Севе понадобился обезбол. Сразу наркотики. Трамадол его не взял, а НПВС он ел, как конфетки.
Сева лежал и стонал. На его похудевшем животе, где-то в районе печени, выделялся мощный метастаз, чуть ниже – ещё один. Периодически Сева впадал в беспамятство, иногда – рычал и агрился, иногда – приходил в себя и отчаянно просил снять боль.
Только тогда, уже будучи в почти бессознательном состоянии, он согласился прикрепиться к нашей поликлинике.
Его прикрепления хватило на одну выписку мо**ина.
Больше Сева не мучился.
Этот загадочный и страшный случай до сих пор снится мне по ночам. Даже спустя десяток лет перед глазами то и дело встаёт образ весёлого Севы у калитки, с опухолевым грибом на виске…
Кто знает, отчего заболевание приняло у него такую агрессивную форму?
Генетика? Может быть.
Иммунодефицит? Не исключено.
Просто не повезло?..
Иногда я думаю, что нужно было не оставлять его в покое, когда появился первый "апельсин".
Потом понимаю, что в тот момент уже было поздно.
Старый дом так и стоит у голого палисадника: покосившийся, мрачный, с пятнами фисташковой краски на фасаде.
В бурьяне неподалёку тонет старая Севина машина.
Теперь там никто не живёт.
