Дмитрий Ащеулов "Потоп"

– Вселенский потоп, – повторила бабка Анисья.

– Ну, это ты брось. Замахнулась. Вселенский, – усмехнулся Митька.

– Так ведь отродясь у нас таких дождей не было, а теперь – вот. Да и по телевизору говорили, Митька: астролог один предсказал конец света. Вот оно и началось.

– Да ну тебя, – сердито сказал Митька. Он завороженно, не отрываясь, смотрел, как из огромной черной лужи растекалась мутная вода. Она медленно и неотвратно подползала под подошвы его сапог. Ему стало вдруг тоскливо и немного страшно.

– Да ну тебя, бабка! – в сердцах повторил он и, зажав под мышкой пачку соли, быстро пошел по улице, злобно топча резиновыми сапогами бесконечные лужи.

А дождь все шел и шел, и вслед за ним по деревне поползли странные слухи, словно просачивались в дома с сыростью и влагой. Люди собирались беспокойными стайками на перекрестках, под навесом у сельпо, у калиток и глядели на беспрерывные, звонко стекавшие с крыш, струи воды.

– Потоп, детушки, потоп, – говорила бабка Анисья женщинам, собравшимся у калитки. – И по писанию это все сказано. И полынь-трава была, и Гитлер-антихрист был. Вон и Никита Захаров ковчег себе строит. Дед-то его священником еще до революции был. Да. В доме-то у них книги, должно быть, остались, где все и прописано до самого конца дней. Видели, Никита посреди двора у себя лесу навез, и дождь ему не помеха, что-то там себе тюкает топором…

– Да то он сарай строит, – сказала Райка.

– Какой ему сарай, зима на дворе. А сколь он птицы накупил! Всякой твари по паре, – хитро прищурилась бабка Анисья. – Ковчег он, Никитка-то, строит, вот! – бабка победно посмотрела на женщин.

– Какой такой ковчег? – переспросила Райка.

– Какой. Ноев – во какой. Построит, посадит свою скотину и жинку и поплывет.

– Куда поплывет? – снова спросила непонятливая

Райка.

– Куда, куда – на гору Арарат! – рассердилась бабка, верующая в Бога так же неистово, как неистово в него не верила тридцать лет назад. Все посмотрели вверх, в небо, которое словно прохудилось.

В тот же вечер по телевизору показали передачу, которую вел известный академик. Передача называлась « Идея о конце света и третье тысячелетие». Говорили долго, умно и непонятно. Закончили передачу фразой совсем не научной и даже двусмысленной: «Поживем, увидим».

На следующий день небольшая кучка людей стояла под мокрой сенью деревьев и смотрела в строну огорода Никиты Захарова. Сам хозяин под небольшим навесом пилил и строгал доски. В стороне от него, на куче стружек, лежали уже готовые части того неведомого, которые должны были стать одним единым.

К толпе подошли бригадир и председатель.

– Ну, че? – спросил бригадир.

– Строит гад, – хмуро сказал скотник Петро, сосавший вонючую самокрутку.

– А чего строит-то? – спросил председатель.

– Ты, Кузьмич, из себя дурака-то не строй, – нервно сказала Райка, – сам знаешь, чего.

– А может, бабка все врет? – с сомнением в голосе заметил бригадир Стуков.

– Ты бабку не трожь, – резко сказал Петро, возвышавшийся над всеми на целую голову. – Она бабка правильная, верующая.

– Да кто ее трогает-то, – вступил в разговор председатель Петр Кузьмич. – Бегает по деревне, панику наводит.

– Бабка – она за общество, – упорно басил Петро, –она для всех. Это не то, что вон этот единоличник. В одиночку решился спастись.

– Ну, чего ты болтаешь, чего болтаешь, – рассердился Петр Кузьмич. – Не будет никакого потопа!

Он посмотрел в лица людей. В их глазах была недоверчивая усмешка, с какой всегда в народе относились к власти. Сколько раз он видел такие глаза на сельских собраниях, когда приходилось говорить о программах партии, а потом разъяснять пользу перестройки. Возможно, он и сам сидел с таким же недоверчивым взглядом на собраниях у областного начальства. И чем больше он разубеждал бы этих людей сейчас, тем больше они бы верили словам бабки Анисьи.

– Ну, хорошо, – решительно сказал Петр Кузьмич, – я сейчас с бригадиром пойду к Захарову и сам у него спрошу все напрямик.

– Ну да, так он тебе и сказал, – Петро презрительно сплюнул себе на заскорузлый кирзовый сапог, – держи карман шире!

– Ты у Альки, у жены, спроси, – посоветовала Райка, – Никита вредный, не скажет.

– Там посмотрим. Стуков, за мной! – председатель решительно зашагал по аппетитно чавкающей грязи. За ним вприпрыжку, надвинув кепку на нос, засеменил бригадир.

В избе пахло опарой. Алевтина, полнотелая женщина, ворочала в выварке мокрое белье. Дверь со скрипом отворилась, в избу вошли председатель и бригадир. Она распрямилась при виде нежданных гостей, убрала непослушную прядь со лба.

Войдя в дом, председатель как-то сразу растерялся. Замявшись, он остановился у порога и внимательно стал разглядывать, как, с облепленных грязью и глиной его сапог стекала темно-коричневая лужица и растекалась по чистому полу. Все дело было в том, что когда-то смолоду Петр Кузьмич пытался ухаживать за Алевтиной. Но она, жестоко посмеявшись над ним, отвергла его ухаживания. С тех самых пор он при виде ее робел и терялся.

Хозяйка тоже смотрела на грязную обувь гостей. В избе повисло неловкое тягостное молчание.

– И чего это вы в грязных сапогах вперлись? В сенях грязь хоть бы соскребли!

– Ладно, не шуми, Алевтина, – хмуро остановил хозяйку председатель.

– Чего надо-то?

– Да так, шли мимо вот со Стуковым, – Петр Кузьмич мотнул головой в сторону бригадира, – смотрим, Никита чего-то строит. Зашли вот узнать…

– А я при чем? У хозяина и спрашивай! – заупрямилась женщина.

– А чего нам его от дела отрывать? – председатель пытался говорить шутливо. – Ты нам скажи, да мы и пойдем.

– А вам-то зачем это надо? – насторожилась хозяйка.

– Да так просто. Может, помочь надо.

– Уж от вас помощи дождешься, – усмехнулась Алевтина. – Не знаю, чего вы там задумали, – продолжила она, – и говорить с вами не буду. Идите, вон у Никиты и спрашивайте! – сказала, как отрезала, и снова взялась ворочать белье в выварке.

– У, вредная баба! – сквозь зубы бросил Петр Кузьмич, тяжело шагая обратно по засасывающей грязи.

– Не стоило нам ходить, – семенил за председателем Стуков. – Чего теперь этим-то скажем? – он кивнул в сторону колхозников, стоявших под мокрыми деревьями.

– Скажем, что курятник новый строит. И все, больше ничего.

Они подошли к кучке односельчан. Люди молчали и смотрели в мрачном единодушии на председателя. Петр Кузьмич даже немного смутился.

– Курятник он строит, – чувствуя себя глупо, сказал председатель. Его фраза разбилась об общее недоверчивое молчание.

– Вот, – зачем-то добавил он, не зная, чтобы сказать еще.

Молчание стало еще более красноречивым. И Петр Кузьмич с ужасом вдруг понял, что в любом случае его миссия кончилась бы для него поражением. Что бы он теперь им ни сказал, вывод сделают один: «Никита строит ковчег». Никиту в деревне не любили, считали хитрым, скрытным и за глаза называли кулаком.

«Да ну вас всех!» – вдруг подумал председатель.

– Стуков, пошли, – резко сказал он и решительно зашагал в сторону сельсовета.

Люди остались мокнуть под дождем, лишь только Митька увязался за ними.

– А может, в район позвонить? – робко предложил по дороге Стуков.

– Да ну, что я им там скажу? – замахал руками председатель.

– А он дело говорит, – встрял в разговор досужий

Митька.

– Да кому там звонить, поразогнали всех уже, – отнекивался Петр Кузьмич.

– Да уж вам видней, кому…

Дойдя до конторы, председатель решился-таки позвонить в район.

Они скинули мокрые плащи. Митька со Стуковым уселись на стулья перед столом. Петр Кузьмич набирал номер по телефону. В кабинете наступила тишина, пока председатель ждал, когда на том конце провода снимут трубку. За окном привычно шумел дождь. В последнюю минуту Митька кинулся в соседнюю комнату, где стоял параллельный аппарат. Стуков замер, неотрывно смотря на начальника, как кролик на удава.

– Здравствуйте, Иннокентий Евграфович, – лицо Петра Кузьмича сделалось мягче, – это я, Петр Кузьмич. Узнали? Что звоню? – сквозь треск и шум было плохо слышно. – Да вот дожди зарядили, люди волнуются.

– А я тебе что – гидрометцентр? – недовольно послышалось с того конца.

– Ну, вы все-таки начальство, может, чего слышали? – подводил к скользкой теме Петр Кузьмич.

– Не знаю, сейчас погода по всему миру такая. Вон вчера передавали, на Малайзию обрушилось цунами. Дороги размыты, затоплены поселки и города. Ну-ка, ты мне лучше скажи, как у тебя с фермерами?

– Да какие там фермеры! Нет у меня их, народ не

хочет.

– Как это нет?! Должны быть. Нынче время такое.

– Да откуда я их возьму?

– А откуда ты раньше сто десять процентов зерновых урожая брал, которых у тебя не было? Вот то-то. Область требует фермерских хозяйств, вас разгонять будут. Совхозы больше не нужны. Так что разгоняй людей…

– Иннокентий Евграфович, – прервал Петр Кузьмич, решивший, наконец, идти в лобовую атаку. – А что, говорят, дожди идут очень часто, может, потоп будет?

– Что?! Да ты в своем уме? Или упились там совсем окончательно? – взорвался собеседник на том конце телефонной трубки. – Я ему про работу, а он… Совсем уже распустились без партийной дисциплины. Лично сам теперь приеду…

Петр Кузьмич решительно опустил трубку на аппарат, словно всадил нож в своего собеседника.

– Ну, втравили вы меня, – он устало опустился на стул.

– Чего сказал-то? – спросил Стуков с тревогой в голосе. – Будет потоп, нет?

– Не будет потопа, и Митька вон слышал, – Петр Кузьмич кивнул головой на Митьку, слышавшего весь разговор по параллельному телефону.

– Ну, не знаю, Петр Кузьмич…

– Что?!

– Человек умный, начальник, он ведь как сказал, – по всему миру так. Вот в Малайзии уже цунами, поселки смыты…

– Ты чего болтаешь, Митька? – рассвирепел Петр Кузьмич. – Я тебя в амбаре запру.

– Да ладно, – махнул рукой Митька, – скоро конец света, а вы мне амбаром грозите.

Петр Кузьмич посмотрел в его хитроватые глаза и не смог понять: то ли всерьез тот говорит, то ли шутит.

– Ладно, – после некоторого молчания сказал решительно председатель, – обстановка на селе складывается вредная. Поэтому любая сплетня сможет людей взбаламутить. Строго-настрого приказываю вам ничего не болтать, а наоборот, говорить всем, что я звонил начальству, и мне сказали, что все нормально, потопов не будет, наукой не подтверждено. Все ясно? – он строго посмотрел на Митьку.

«Побожиться бы их заставить для верности, да ведь нехристи», – мелькнула в голове у председателя мысль.

Между тем страсти по потопу не утихали. Они росли, крепли, плодились и размножались совершенно бесконтрольно для сельской власти. И уже на следующий день все нашептывали друг другу по секрету, что звонило начальство из района и сообщило, что в Малайзии, далекой и загадочной, потоп уже начался. Да и по всему миру тоже. Сообщалось это под большим секретом, и каждый божился и клялся, что эта страшная тайна умрет вместе с ним (видимо, уже под водой). Но слух этот, несмотря на страшные клятвы, быстро распространялся по деревне и даже добрался до самого Петра Кузьмича.

Петра Кузьмич не знал, что предпринять в этой ситуации. Его пугала уверенность в том, что чем решительнее он будет бороться со слухами, тем сильнее в них будут верить. На каждое действие есть противодействие – когда-то это он прочитал в учебнике по физике. А в физику Петр Кузьмич верил свято.

Новым осложнением для Петра Кузьмича явилось прекращение телефонной связи с районом и вообще со всем миром. Петр Кузьмич объяснил это просто: из-за сильных ливней где-то подмыло столб. Но кроме него самого в это мало кто поверил.

Посреди улицы стояли люди. Слышались возбужденные голоса и крики. Чуть в стороне, оперевшись о мокрый штакетник, в военной плащ-палатке стоял сельский милиционер Малашкин.

Приоритетом в своей работе он поставил борьбу с таким древним русским промыслом, как самогоноварение. Отдавая на уничтожение этого продукта все свои силы, он порой не жалел себя. Особенно это чувствовалось по утрам, когда, как спелый арбуз, трещала голова. Сейчас у ног его стоял пятилитровый бидон с реквизированным самогоном. Позади Малашкина стояла баба Нюра и жалобно скулила:

– Матвеич, ну отдай! Отдай, я ведь тебе в матери гожусь!…

– Ну и что?! Перед законом все равны: и стар, и млад, – красные щеки и блестящие глаза говорили о том, что блюститель порядка уже ознакомился с качеством подпольного товара.

– Ну, Матвеич, ведь мне крышу заново в бане надо перекрывать, а мужики за самогон согласились.

– Нет, бабка. Все равно конец света скоро. Потоп обещают. Зачем тебе баня, тебе что, воды мало? Послушай-ка, вон чего люди добрые говорят, – кивнул Малашкин на толпу, темневшую среди улицы.

В кольце слушателей горячился старый агроном Корякин.

– Весь мир материален и реалистичен, – кричал агроном, уступавший темпераментом в публичном диспуте разве что Демосфену. – Отсутствие сверхъестественных сил подтверждается присутствием научных знаний. И данное присутствие дает нам полное основание для заключения того, что вероятность невероятного невероятна и сводится к нулю, – Корякин с трудом привел к логическому концу свою фразу и победно посмотрел на лица слушателей. Впечатление было не совсем то, какого ожидал бывший агроном. Вернее, оно было совсем не то. Его не поняли.