Как к бутылке пьяный,
Как к нечисти червь рьяный;
– Будь проклята, проклятие – мой рок!
Я просил у меча острого
Даровать мне свободу,
И я молил яда коварного
Одержать над трусостью победу.
Увы! – с презрением сказали
Коварный яд и острый меч:
«Ты недостоин, чтоб тебя убрали,
Не о проклятом рабстве речь,
Дурак! – При нашей власти
Если б мы тебя освободили,
Труп твоего вампира б воскресили
Твои поцелуи страсти.
Ночью я был…
С некрасивой Еврейкой я был ночью раз,
Вдоль её трупа мой труп лежал.
Рядом, у продажного тела я размышлял
О грустной красе, от которой получаю отказ.
Я представлял, как был от неё в восхищении,
Её сильный и грациозный взор,
Волос надушенную каску – её убор,
И память о любви приводит меня в оживление.
Так как любил я твоё благородное тело со рвением,
От твоих свежих ног до чёрных кос,
Разбудив глубокие ласки до слёз,
Если бы, одним вечером, с невольным рыданием,
Ты, о, королева жестоких! хотя бы раз
Смогла затемнить блеск твоих холодных глаз.
Посмертные угрызения совести
(посмертный укор)
Когда ты уснёшь, моя грозная дама,
Под памятником из мрамора чёрного, дорогого,
И, когда у тебя вместо замка и алькова
Будет только мокрый склеп и пустая яма;
Когда камень, притеснив твою пугливую грудь
И нежные бока, чтоб небрежно зреть,
Остановит твоё сердце биться и хотеть,
А твои ноги бежать куда-нибудь,
Могила, наперстник моей бесконечной мечты,
(А могила всегда поймёт поэта),
В долгие ночи, когда сны удалены,
Тебе скажет: «Низкая куртизанка, к чему вам это,
Не знать, почему мёртвые плачут с давних пор?»
– И червь изгложет твою кожу в укор.
Кот
Иди ко мне, любимый кот, моя краса,
Держи свои когти в лапках,
Пока я погружусь в твои прекрасные глаза,
Где смесь металла с агатом сладка.
Когда мои пальцы так нежно ласкают
Твою голову и спину эластичную,
И моя рука от счастья замирает,
Чувствуя, как твоё тело наэлектричено,
Тогда в сознании у меня жена. Взгляд её,
Как твой, любезное животное,
Глубок и холоден, бьёт, колет, как копьё,
И, от головы до подноготной,
Лёгкий воздух, опасный запах льнёт
И вкруг её тёмного тела плывёт.
Поединок
Два борца бросились друг на друга; их оружие
Пошатнуло воздух в блеске и крови.
Эти игры, бряцанья железа – подножие
Юности, жертвы хищной любви.
Мечи разбиты! их наша молодость ломала,
Милая моя! Но вскоре зубы и сталь ногтей
Отмстят за шпагу и за изменника-кинжала.
О, ярость зрелых душ, любви когтей!
В овраге, где бродят рыси и пантеры,
Наши герои, зло сжимая свои тела,
Катились, и их кожа цвела колючкой без меры.
– Это – ад, эта бездна друзьями поросла!
Без укоров, нелюдская амазонка, скатимся туда,
Чтоб жар нашей ненависти продлился навсегда!
Одержимый
Солнце скрылось под крепом. Как оно, спи,
О, Луна моей жизни! закутайся в тени,
Спи иль кури, как хочешь; молчи в мрачной лени,
И вся целиком в бездну Тоски нырни;
Я люблю тебя такой! Но, если хочешь один раз,
Как скрытая звезда, выходящая из мглы,
Поважничать в местах, где затмишь Умы,
Ладно! Кинжал остр, закалывай сейчас!
Зажги от люстры пламенем твой глаз!
Зажги под взором грубым желанье в экстаз!
Порыв иль страсть – всё от тебя мне в наслажденье;
Будь, как хочешь, ночь чёрная иль алая свирель;
Все фибры тела моего в исступлении
Кричат: «О, обожаю тебя, моя дорогая Джезебель!»
Призрак
1. ТЬМА
В бездонный грустный склеп пустой,
Куда Судьба уже меня сослала,
Где ни солнца луч, ни радость не сверкала,
Где только мрачная хозяйка Ночь одна со мной,
Я, как художник, кого Бог-насмешник
Осуждает на живопись, увы! тьмы;
Где, как повар роковой судьбы,
Я варю и ем своё сердце неспешно,
Иногда заблестит, заиграет, ляжет робко
Спектр, дар милости и красоты.
Своей грациозной восточной походкой,
Когда он достигнет полной высоты,
Я узнаю мою гостью, прекрасное создание:
Это Она! чёрная, и однако вся сияние.
2. АРОМАТ
Читатель, вдыхал ли ты иногда
С опьянением и с долгим вкушением
Крупицу ладана в церковном дуновении,
Иль, когда плывёт от мускуса волна?
Магия и шарм в безумье опьянения
Воплощают в настоящем прошлого экстаз!
Так любовник с милого тела и глаз
В сувенир берёт цветок в упоении.
От её волос эластичных и густых,
С живым саше, в альков сакраментальный,
Запах поднимался, дикий и подвальный,
И от одежды из велюра и тканей дорогих,
Её чистой юностью наполнённой,
Шёл аромат меха опьянённый.
3. РАМА
Как прекрасная рама прибавляет картине,
Даже если она очень хвалёной кисти,
Так может что-то странное в восторг привести
В отдельной безмерной натуре ныне.
Итак, драгоценности, мебель, металл, позолота
Обрамляли только её редкую красоту;
Ничто не оскорбляло её ясную чистоту,
Всё, казалось, служило бордюром к пустотам.
Даже говорили иногда, что она воображала
