– Я надеюсь, – вздохнула Алекс, и вновь бросила взгляд на Уильяма. – Как вам вино?
Он на миг прикрыл глаза, длинные ресницы совершили взмах.
– Очень хорошо. Темная вишня, лакрица и фиалки – из кадок синьоры Мессины.
– Сногсшибательный аромат, – не могла не хихикнуть Алекс, вспомнив об обстоятельствах падения Гатти с велосипеда.
Он сделал вид, что не понял, вновь пригубив из бокала.
Четверть часа спустя они сидели за широким столом друг напротив друга, фарфор сервиза сиял золотистыми окантовками, горечь горелого блюда на тарелках перебивала даже сложный и плотный аромат вина.
Уилл был уже пьян, пусть и перед ним стояла всего лишь вторая по счету порция Бароло, и ему было весело – от непривычного смущения Марло и от предстоящего гастрономического эксперимента.
– Я напоминаю: я не заставляю это есть.
– Вы старались.
– Очень.
– Тогда приступим.
– Вы же меня возненавидите.
– Это исключено.
– Тогда пробуйте первым.
Профессор Гатти едва сдерживал улыбку, растягивающую рот до ушей, и нарочито обреченно вздохнул. Конечно, ему не хотелось пробовать жуткого цыпленка, но просчитанный риск был его же ответственностью…
Он осторожно отпилил ножом кусочек, взял немного гарнира на вилку, поднес ко рту. Алекс буквально не дышала, наблюдая за выражением его лица, и к ее приятному удивлению, несмотря на провальность блюда, Гатти был преисполнен жизнерадостным энтузиазмом.
Уилл намеренно выдерживал паузу, делая максимально равнодушное лицо, тщательно пережевывая. Алекс не вынесла зудящего ощущения любопытства и тоже попробовала.
– Какой ужас.
– Вовсе нет, – сквозь смех выдавил Уилл.
Щеки горели, он облизывал губы, запил горько-пресный вкус мяса и кислых каперсов – и сделал только хуже.
– Не ешьте это, мы сейчас добудем другую еду! – всплеснула руками Алекс, откладывая приборы. – В двух кварталах отсюда готовят вкусную пиццу с прошутто.
Уилл не стал спорить, он прикрыл глаза, сквозь полусомкнутые веки наблюдая, как Алекс поднимается с места и обходит стол, чтобы забрать тарелки.
Когда она подошла ближе, чуть наклоняясь вперед, он взглянул на нее. Глаза профессора Гатти были синими – глубокого морского оттенка его клетчатой рубашки.
Он знал, что цыпленок сгорит. Он знал, что они не будут его есть… Вот почему он согласился на Бароло!
По расслабленной позе Уильяма Гатти, откинувшемуся на спинку стула, Алекс прочла доверие к происходящему, пускай он по-прежнему глядел в бокал и лишь изредка косился на нерадивую хозяйку в перерывах между репликами.
Они прикончили бутылку вина еще до того, как курьер Дарио из крохотной семейной пиццерии и лавки Lo Sfizio – «Прихоть» – привез заказанные по телефону горячие коробки, перевязанные джутовой нитью. Он уже знал и дом, и крутую лестницу с разноцветными цветочными кадками, и окно, из которого каждый раз в нетерпении выглядывала молодая женщина, однажды даже пошутившая: «Невозможно не любить человека, который приносит тебе еду».
На этот раз коробки было две, а не одна, в открытом окне не было даже бело-рыжей кошки. Дарио обо всем догадался и не сильно спешил, и громкий смех по ту сторону створки подтвердил его предположения: синьорита принимала гостя.
– Как так получилось, что вы пишете книгу для Д'Анджело?
Уилл устроился на кушетке в просторной гостиной, он уже даже не крутил в руках бокал, а поставил его рядом, на столик, ладони спокойно лежали на коленях, иногда касались подбородка или делали какой-нибудь уместный жест. Алекс любовалась им, почти в открытую, сидя напротив в кресле, позабыв и о спешащей к ним пицце, и о том, что Бриошь на резном комоде настойчиво пыталась вытащить из букета цветок, названия которого она не знала.
– Стечение обстоятельств, – пожала плечами Алекс. – Я знаю Джозефа много лет, несколько месяцев назад он предложил мне написать его биографию, оформить в стиле исторических детективных романов, стилизовать всеми этими загадочными историями про алхимию и кровь королей…
– Джозефа?
– Настоящее имя Джузеппе Д'Анджело – Джозеф Серрет, – усмехнулась она. – Он взял псевдоним – когда стал заниматься вином.
Брови Уилла поползли вверх.
– Он настоял, чтобы я убрала этот факт из книги, – продолжила Алекс. – Видимо, хочет сохранить как можно больше аутентичности, переписав историю под себя… Он любит мистификации – и никогда не брезговал воспользоваться фокусами.
Уилл в согласии кивнул. Весь образ Д'Анджело был карикатурной зарисовкой о властном предпринимателе и талантливом манипуляторе, знающем себе цену и не стесняющемся эту цену назвать.
Он собирал вокруг себя таланты, он коллекционировал умы и делал их своими марионетками… Уилл только сейчас осознал паттерн – глядя на Алекс Марло, ее занятный ум и непростой характер.
Она была избирательно дружелюбной, избирательно осторожной, и на первый взгляд казалась чудачкой без комплексов, якобы, открытой, как книга… Она была очаровательна в своих красочных пантомимах и громких возгласах, но за ними скрывалась непостижимая глубина. Уилл ощущал, как все больше и больше с каждой секундой его затягивает в омут, и он даже не собирается сопротивляться.
И не потому что он был пьян – и когда в дверь позвонили, он не стал вставать, опасаясь, что потеряет равновесие, – а потому что ему хотелось узнать ее.
– Приятного аппетита, синьорита! – донеслось из открытой двери.
– Спасибо! – задорно отозвалась Алекс, а затем обратилась к Уиллу, демонстрируя в вытянутой руке коробки, держа их за узел банта: – Теперь у нас есть человеческая еда!
Она предложила есть прямо в гостиной – и он согласился. Они уселись на пол, вокруг раскрытых картонных коробов, обсуждая все подряд – от уродливых этикеток вин до скрипичного концерта Баха, – и ассоциации смешались в причудливом калейдоскопе. Уилл потерял счет времени, он позабыл, где находится, и когда вторая бутылка Бароло закончилась, профессор Гатти с сожалением стряхивал капли из горлышка в свой бокал.
Алекс облизывалась, как кошка, сидя, скрестив ноги, опираясь ладонями в пол, покрытый винтажным ковром начала XX века, Уилл рассказывал о лигурийских пчелах, перевезенных из Италии в Австралию, по обыкновению рассеянно скользя взглядом по окружавшим его предметам.
Ей захотелось пригласить его на танец.
Алекс Марло вдыхала ароматы из пустого бокала, и вот уже минуту как пристально смотрела на Уилла, и он, наконец, замолк, недоумевая о причинах ее внимательного взгляда – от которого по затылку и спине пробежали мурашки.
– Если бы у вас в голове играла какая-нибудь песня, какой бы она была?
Он был сыт и доволен настолько, что даже не смутился – лишь брови взметнулись вверх над рамкой оправы очков. На секунду он задумался – будто прислушался – и вздохнул.
Алекс распрямила длинные ноги, поднялась с пола и перешагнула пустые коробки. Уилл задрал голову, во рту пересохло.
– Включите свой воображаемый проигрыватель и потанцуйте со мной, профессор Гатти, – произнесла она и протянула ему руку.
От резкого движения вверх, от соприкосновения ладоней, от прилившего к щекам жара удушливой дымкой его окутало головокружение. Уилл тут же почувствовал себя неуклюжим, переступая с ноги на ногу, не понимал, что делать и как совладать с неуместным сердцебиением и потеющими ладошками, в одной из которых он сжимал кисть Алекс Марло, а другую, едва задевая ткань короткой футболки, он положил ей на талию.
Через рубашку он ощущал ее пальцы на плече, пересечение границы личного пространства не было вторжением… Они почти сразу поймали общий ритм и откалибровались, теплое дыхание щекотало щеку.
Уилл закрыл глаза.
Если несколько минут назад в голове, действительно, мог играть Билли Джоел и «Вопрос доверия», то сейчас в сознании профессора Гатти была блаженная пустота. Он даже замер и был не прочь, что Алекс Марло касается носом прядей его волос у уха, все звуки стихли, оставив лишь грохот потока крови по венам и шелест насоса легких в грудной клетке.
Уилл разнял переплетенные пальцы левой руки, чуть отстранился. Алекс терпеливо сделала шаг назад, по-прежнему ощущая ладонь Гатти на своей талии, верно угадав его намерение снять очки.
Когда их тела разделял лишь сантиметр, и складки клетчатой рубашки – цвета вновь потемневших до синевы глаз Уилла – касались живота, Алекс Марло потянулась к его губам.
Они были одного роста, было достаточно лишь чуть повернуть голову… Хрупкий купол интимности разбился вдребезги ударом свалившейся на пол вазы и бело-розовых цветов.
Бриошь, как ни в чем не бывало, спрыгнула с комода и исчезла в направлении кухни, а Уилл и Алекс отступили друг от друга, разочарованно опуская руки вдоль тел.
Уилл с облегчением рассмеялся, услышав хихиканье. Кошка ревнует – и не без повода.
11. Индекс
Сотни бочек славонского дуба – для длительной и терпеливой выдержки согласно традициям, в несколько раз больше – французских барриков, смягчающих агрессивные танины неббиоло, делающих вина Бароло мягкими и понятными более широкому кругу потребителей… Уилл разделял мнение о том, что ванильность мелких французских бочек перебивает особенности терруара, лишает вино характера и индивидуальности – однако суждения свои предпочитал оставлять при себе.
С планшетом и ручкой он ходил от одной бочки с краном к другой, тщательно сверял показатели температурного режима и влажности, делал записи. Он не замечал, что насквозь продрог – а сигналы о холоде от ступней в ботинках на тонкой подошве он старательно игнорировал, – до тех пор пока не закончил с длинной вереницей образцов, выстроенных в ряд в подвалах одного из крупнейших погребов коммуны.
Некоторые вина были безнадежно испорчены, Уилл сделал об этом пометки, посмотрел на часы. Пора торопиться на лекцию – профессору Гатти не следовало забывать о своих прямых обязанностях.
Дежурный дегустатор слег от неведомого недуга, мастер погреба назначил Уилла его временной заменой, не беря в толк, что сегодня – как и завтра и послезавтра – у профессора Гатти занятия с утра до вечера. Сначала семинары у начинающей группы, затем практикумы у продвинутого курса…
Часовой перерыв на обед Уилл потратил на заполнение журнала погреба. У тотальной занятости в течение дня был один главный плюс – он был лишен времени на посторонние чувства и мысли.
Погруженный в свои думы, профессор Гатти шагал по коридору лекционного корпуса, уткнувшись в планшет, перелистывая страницы, испещренные мелким аккуратным почерком. Брови сдвинуты к переносице, на лице с щетиной – сосредоточенное выражение, каштановая лохматая макушка смотрит вперед, а глаза – куда угодно, но только не туда, куда ступают ноги…
Как ни старалась Алекс Марло избежать столкновения, уходя вправо, чтобы разминуться с Уильямом Гатти, у нее не вышло. Он тоже уверенно скосил влево, не снижая скорости, и впечатался в ее плечо и инстинктивно поднятую на уровень груди руку.
Алекс зажмурилась, издав сдавленный звук, похожий на писк, планшет – с шелестом страниц и грохотом эха от каменных стен – упал на пол. Уильям, может быть, и не отреагировал бы вовсе, пробурчал бы извинения, ибо это далеко не первый раз, когда он влетает во что-то на полном ходу, однако ощущение электрического удара и жара, охватившего тело, заставило тут же оглядеться.
– Я тоже рада вас видеть, Уильям, – наконец ахнула Алекс, по-прежнему держа руки на уровне плеч.
– Простите, я вас не заметил, – проблеял Гатти, наклоняясь, чтобы поднять бумаги с пола, краснея и пыхтя от досады.
– Ничего страшного, – отозвалась Марло.
Он чувствовал ее взгляд затылком, когда более ни слова не сказав, направился дальше по коридору, едва сдерживаясь, чтобы не побежать.
Вчера он ушел почти сразу после того, как бело-рыжая кошка помешала поцеловать Алекс Марло. Он словно позабыл на все это время про странный, причудливый вечер в ее компании, про танец без музыки, про сгоревшего цыпленка, пиццу с прошутто и две бутылки Бароло.
Она точно теперь будет думать, что он неуклюжий растяпа – а он, собственно, таким и был.
Уилла никогда не смущала его неуклюжесть: он уже не припоминал случая, когда его заботило то, что он мог кого-то не заметить на своем пути или удариться головой о цветочный горшок на улице – висящую кадку с фиалкой…
Это было неудобно – потому что после приходилось как-то разбираться с последствиями неуклюжести, – но не так обжигающе стыдно и неловко. В выстроенных барьерах и дымке тумана Уильяма Гатти не заботили никакие внешние раздражители – до недавнего времени.
Он забывал про Алекс Марло, как только она пропадала из зоны видимости, как только он переставал ощущать ее присутствие или слышать звук ее голоса… Но когда она была рядом, стенки защитной скорлупы трескались и ломались, через трещины просачивался дневной свет, дуновение свежего ветра и сладкий, манящий аромат духов.
Место на четвертом ряду, где раньше сидела Алекс Марло, теперь пустовало, а Леонард Рот скучающе оглядывался по сторонам, жуя жвачку, вполуха слушая лекцию об особенностях мергельных почв с высоким содержанием известняка. Изредка он перешептывался с соседями по партам, но Уилла не заботили подобные мелочи – он равнодушно вещал, уложившись по времени ровно в два академических часа, а затем отпустил группу и сел за преподавательский стол, облокотившись на деревянную поверхность, подперев ладонями подбородок.
Когда он различил знакомую поступь шагов, он поднял голову.
– Главный винодел направил меня к вам, – улыбнулась Алекс. – Потому что у дежурного дегустатора диарея… Я надеюсь, не от вина – и диоксида серы.
Уилл невольно растянул губы и устало вздохнул.
– Он сказал, у вас есть индекс по архивам прошлогоднего урожая… И еще сборник местного фольклора, в котором упоминается алхимик, предок Д'Анджело.
Индекс был у профессора Гатти в голове, а сборник фольклора – дома.
– Архив открыт по вторникам и четвергам, – сказал Уилл. – Индекс я могу составить сегодня в течение вечера – если скажете, что именно вы хотите найти. Или, – добавил он, – я схожу с вами в какой-нибудь из дней.
– Как вам удобнее, – отозвалась Алекс. – Вариант с вашей компанией мне, конечно, нравится больше.
Она сказала это просто и без намеков. Уилл в очередной раз поразился ее прямолинейности – и своей естественной реакции на ее прямолинейность.
– Сборник я тоже могу принести завтра, – продолжил профессор Гатти, коротко взглянув на Алекс, задерживая взгляд чуть дольше обычного, а затем уводя в сторону рядов парт. – Или приходите ко мне сегодня на ужин, я обещаю, что я его точно не сожгу.
Рот Алекс забавно приоткрылся.
– Приду. Во сколько?
Уилл на мгновение задумался. У него было еще две пары, затем нужно было доехать до дома и выгулять и покормить собак.
А еще он никого никогда не приглашал к себе домой, и потому хаотично просчитывал в голове варианты исходов, лишь половина из которых была положительными.
– В восемь, – и он назвал адрес. – Это отдельно стоящий дом у юго-восточного склона, полкилометра вниз по дороге от окраины города. У вас есть велосипед?
– Нет… Но если понадобится, я могу его у кого-нибудь отобрать.
– Замечательно, – усмехнулся Уилл.
Алекс смотрела на него внимательно и открыто, а он почему-то не мог пошевелиться на стуле, ноги стали ватными, когда она сделала несколько шагов к кафедре.
– У вас на щеке – след от ручки, вот здесь, – Алекс Марло показала на свою правую скулу и обезоруживающе улыбнулась.
Гатти начал лихорадочно тереть лицо, но почти сразу понял, что это не помогает.
– Нет, лучше перед зеркалом, – покачала она головой. – Извините. Я так и думала, что вы не в курсе.
– Все в порядке.
Уилл с трудом нацепил равнодушную мину на физиономию, Марло посчитала это поводом, чтобы уйти.
