– Не всем. Только тем, кто имеет к этому хоть какое-то косвенное отношение. Тебе, возможно, потому, что Салотто твой родной город.
– А тебе?
Он пожал плечами. Отвернулся, долго смотрел на волны.
– Никто пока не знает, что с этими предупреждениями делать. Никто не знает когда и из-за чего это может произойти. Каждый видит сны по-своему, со своими подробностями, со своих точек зрения. Вот, Соле, скажи, откуда смотришь ты?
Я задумалась… сложно сказать.
– Не знаю… Мне кажется с горы, с Каталау, со смотровой площадки.
– Даже так? – Лан немного удивился. – Ты понимаешь, откуда смотришь, и всегда с одной точки?
– Да. Что это значит?
– Не знаю. Я вижу с разных точек. То, словно я нахожусь там, бегу от этого огня, то словно откуда-то сверху, с воздуха. Всегда по-разному.
– Хаген тоже видит сверху. Он сказал – словно летишь…
– Я знаю.
– Он рассказывал тебе?
– Рассказывал.
– Знаешь, Лан, мне страшно… – я поежилась, подтянула к себе ноги. – Я думала, это просто кошмары, но теперь… Я боюсь. Я не хочу, чтобы так было.
Он обнял меня за плечи.
– Ничего, все будет хорошо. В Литьяте уже думают, как это предотвратить.
Я вздрогнула. Литьяте…
– Давай, выпей еще, – предложил Лан. – Это поможет успокоиться.
– Это не поможет. Я напьюсь, но завтра все окажется на своих местах, никуда не денется.
Лан усмехнулся, дружески потрепал мои волосы.
– Ты бываешь такой серьезной, Соле, что мне страшно.
– Мне тоже.
Несколько минут мы молча сидели рядом. Шумели волны.
– Слушай, Лан, – тихо сказала я, – ты все знаешь… А Джаре тоже снится такой сон?
Я видела, как он напрягся, мои вопросы ему не нравились.
– Я не знаю, – сказал он. Наверно, вышло чуть более резко, чем этого можно было ожидать.
– Но, послушай, если, как ты говоришь, эти сны снятся тем, кто как-то с этим связан, если это снится мне, тебе, Хагену… Даже если Салотто просто мой дом, то вам-то почему? Как связаны вы?
Он хотел встать, уже дернулся, но остался.
– Это и мой дом тоже, – холодно сказал он. – Я родился на Кито, но это совсем рядом. Я кучу времени провел в Салотто.
Я покачала головой, мне казалось, дело не в этом.
– Соле! – Лан облизал губы, хмуро глядя мне в глаза. – Соле, не спрашивай меня. Я не знаю. Я ничего не могу тебе сказать. Ничего. Ты понимаешь?
Глава 4
– Когда вы почувствуете, что немеют ноги, а ладони наливаются огнем, – говорила мисс Кеали, – когда вы почувствуете, как вибрирует в потоке магии все тело, то вдохните поглубже и задержите дыхание. Это значит – вы готовы.
Если вовремя не остановиться, у неопытного мага могут начаться судороги.
Мы должны почувствовать и запомнить это ощущение, запомнить свой предел.
Мисс Кеали вела у нас практику. Звания мастера у нее не было, она окончила только Бер-Сухт, а это дает лишь профессию заклинателя, но не мага.
Только вместо заклинаний и волшебства у нас была куча непонятных упражнений и медитаций. Нам говорили – это должно помочь настроиться и развить потенциал. День за днем. Сосредоточиться, почувствовать собственную силу, дотронуться до этой силы. Открыть дверцу внутри себя и позволить потоку силы растекаться по телу, ощутить, до мурашек, до покалывания пальцев.
К моему удивлению, Лан не отлынивал, хотя он-то уж точно прошел через все эти тренировки. Зачем ему подготовка, если он и так умел колдовать. Но Лан занимался вместе с нами. Он говорили – в Литьяте учили по-другому, интересно освоить новый подход.
Хаген же практикой занимался по индивидуальной программе, под особым контролем, с мастером Патеру и под контролем мастера Ил-Танки. Но общими и теоретическими предметами – вместе с нами. Теория тоже давалась Хагену нелегко, он едва-едва умел читать, в древне, где он жил, это было не нужно. Но Хаген был страшно упрямым, сидел с книгами целыми днями, разбирая по слогам. Над ним временами подшучивали, но он мало обращал внимание.
Шел октябрь, дни становились все холоднее, с деревьев почти облетела листва, мы успели выслушать кучу лекций, но пока не выучили ни одного заклинания. Все готовились.
– Вы должны понимать, откуда взялся такой строго лимитированный подход к магии, как в Литьяте, – говорил мастер Патеру. – Он возник не просто так и не на пустом месте. И уж точно не с целью усложнить кому-то жизнь. Дело в том, что никакое магическое действие не проходит бесследно. Вы должны запомнить и подходить к делу с большой ответственностью. Каждый раз, используя магию, мы что-то изменяем в сущности вещей, мы меняем что-то в нашем мире, меняем баланс. Расходуем энергию земли. Нельзя колдовать что захочется и когда захочется. Первое, чему учили в Тарре – это ответственность. Вы должны очень четко осознавать, что делаете и зачем. Изначально, в Тарре училось не больше десяти человек на курсе, только люди с необычайно высоким потенциалом, избранные. Они учились по восемь лет. А Литьяте делал ставку на массовость и скорость. Массово научить ответственности нельзя, можно лишь установить четкие правила, ограничить возможности. В Литьяте поступают сотни человек в год, и нужно контролировать их всех. Это даже не вопрос власти, это вопрос выживания. Без надлежащего контроля магия может разрушить мир.
– То есть, вы все же одобряете действия Литьяте? – громко спросил Лан.
Мастер Патеру нахмурился, очень долго молча смотрел на него.
– Дело не в одобрении, молодой человек, – холодно сказал он. – Я прекрасно понимаю, почему в Литьяте выбрали этот путь. Но это путь в никуда. В Гильдии мое мнение прекрасно известно.
Мне показалось, сейчас он скажет: «можете так и передать». Лан учился в Литьяте, а значит, здесь ему до конца не доверяли. Он чужой, почти враг.
* * *
– Лан! Ты совсем обнаглел!
Джара пихала спящего Лана в бок, он только неразборчиво ворчал в полусне и пытался закрыться одеялом.
Я села на кровати.
– Джар, ты чего?
До начала занятий еще долго, можно поваляться пол часика.
Джара схватила обеими руками одеяло и принялась стаскивать с Лана, он не отдавал.
– Тебе не кажется, Соле, что уже больше недели печку по утрам топит Хаген. А должны – по очереди.
Я задумалась… да, пожалуй, так и было.
Хаген молча подбросил еще пару поленьев в огонь.
Лан подрабатывал в порту грузчиком и разнорабочим, часто приходил очень поздно, сразу заваливался спать. Денег от родителей он не получал, как не получал и стипендии. И в то же время деньги тратил с необыкновенной легкостью.
Джара взяла стакан с водой и выплеснула Лану на голову. Он заворчал сквозь сон, отряхнулся, с трудом сел на кровати.
– Хватит дрыхнуть, – строго сказала Джара. – Твоя очередь печку топить.
Ина тоже проснулась, подошла.
– Да он пьяный совсем! От него перегаром несет. И когда успел? Вчера, вроде, пришел нормальный…
– Он ночью вставал, я слышала, – сказала Джара.
Лан сидел на кровати, слегка покачиваясь, хмуро глядя на нас всех.
– Ты совсем дурак? – поинтересовалась Джара. – Тебе сейчас на занятия.
– Да, – сказал он. – Все нормально.
– Да какого хрена, Лан!
– Джар… какая разница, – он отмахнулся.
– Тебя выпрут отсюда за такие дела!
– Не выпрут.
Лан принялся тереть ладонью лицо. Видно было, что продолжать разговор ему не хочется. Но Джара отчего-то завелась.
– Ты что, думаешь ты такой особенный? Думаешь тебе все можно?
– Можно, – жестко сказал он. – Мне – можно.
Поднялся на ноги и, шатаясь, пошел к двери.
– Ему сон приснился, – сказал Хаген.
Лан остановился на секунду, замер, но так и не обернулся. Потом что-то зло буркнул под нос и вышел, хлопнув дверью.
– Ага, сон ему приснился страшный, – фыркнула Ина. – Он что, маленький что ли? Соле, у вас в Илитрии все такие неженки?
Я покачала головой. Ина не понимала, ей такие сны не снились. Но ведь Лану приснился не горящий Салотто, он видел такое много раз. Это что-то другое, личное. Личное предупреждение. Что-то страшное.
– Откуда ты знаешь, Хаген, – спросила Джара.
А вот Джара понимала, в ее голосе слышна тревога.
– Он стонал во сне, говорил что-то… Потом проснулся, долго сидел на кровати…
– Говорил? Что говорил?
– Я не понял, – сказал Хаген.
Мне вдруг стало страшно жалко Лана, я видела, как ему не легко… я знала, что такое видеть страшные сны, я сама просыпалась в холодном поту и с трясущимися руками… Так захотелось поддержать. Поговорить. Я выскочила в коридор следом за ним, и только потом поняла, что босиком и в тоненькой кофте, в которой сплю. А в коридоре такой холод, почти как на улице, но возвращаться и одеваться уже поздно.
Лана я догнала уже почти у выхода.
– Лан! – крикнула я. – Подожди. Лан!
Он резко обернулся.
– Иди ты нахрен, Соле! Не лезь.
Я растерялась.
* * *
Море было тихим, прозрачным. Рыбы плыли у нас под ногами.
Помню, когда, приехав в Бер-Сухт, увидела рыб в море – была так поражена. В гавани Салотто рыбы не было. Совсем. Там море было другим – нежным и ласковым, так бережно охраняемым от штормов и хищников. Солнечные блики скользили по волнам…
Но там, я вдруг поняла это со всей отчетливостью, – море было мертвым. Вся рыба в Салотто – привозная, так было всегда и все привыкли. В море ничего не было. Белый ровный песочек, голубая вода… Не было даже водорослей, днища кораблей в порту не обрастали ракушками, а те, что обросли в дальних морях – очищались в Салотто за пару недель. Море было стерильно, словно теплая домашняя ванна. Прекрасно, безопасно и абсолютно стерильно.
В Бер-Сухте не только рыбы, тут вечно голодные алые кораблики скользили по волнам, словно сухие листочки. Здесь встречались даже белые тени, лишающие памяти. Тени я сама не видела, но говорят…
Здесь, в Бер-Сухте, море было другим, не таким, как дома. Диким. Страшным. И все же живым. Я долго не могла привыкнуть. Сначала пугалась, не решалась даже близко к воде подходить, потом…
