Чем не цель? Круглосуточно стараться быть лучше любой, кто на него глядит, и маниакально планировать их нужное только ей сказочное будущее.
Казалось, он и был тем стержнем, на котором держались её ценности и смыслы.
Но разве это неправильно, если ты кого-то безумно любишь?
Он оставил на своём символическом месте безупречную пустоту. Такую же пустоту в нём она годами пыталась заполнить, отдавая всю себя. Но ничего не вышло. Ничего.
Она слила все силы в этот колодец – а он не наполнился ею ни на грамм.
Впорхнув в помещение, наполненное звоном приборов, Марина отыскала глазами столик, за которым сидели Настя и Лина. Всё в этом паршивом общепите напоминало о позорном круглом столе, когда её проницательность будто атрофировалась.
Почему она не заметила, как её парень пожирает глазами девицу Гатауллина?!
А если заметила бы? Если бы заметила – ещё тогда?
Изменило бы это хоть что-то?
Все эти вопросы давно прогорели внутри безумным костром, оставив в груди пустынный крематорий, – и теперь мелькали лишь редкими транспарантами бедолаг, которым никто не сказал, что митинг отменяется.
В груди было пусто, как в холодильнике накануне стипендии.
Едва она оказалась рядом с подругами, взгляд упал на столик, что был не виден со входа. Внутренности мгновенно переплелись в тугой узел; под ложечкой похолодело.
Проклятье. Только не это.
– Можем уйти отсюда, Мариш, – робко предложила Лина. – Поедим в другом…
– Нет, мы поедим здесь, – решительно произнесла Марина, упрямо сжав губы.
Он словно пытался залезть ей под кожу – до того порывисто он прижимал её к себе.
Эта картинка заискрила в груди такой острой болью, что на миг ей показалось: вот-вот грянет сердечный приступ; настоящий сердечный приступ в двадцать лет.
Нет, ещё чего. Никаких «приступов». Только безразличие.
Отточенное до уровня премиум показное безразличие.
Парочка козырей в её рукаве осталась: неуверенное чутьё утром подсказало выбрать васильковое платье – а именно оно сидело на фигуре, как вторая кожа.
Собрав всю волю, Марина плюхнулась на стул и изящно откинула за спину волосы; глаза не спешили показательно безразличничать и всё косили в ту сторону.
Как ты это сделала, чёрт? Как сумела пробить этот ледяной заслон?
Как сумела въесться под ошпаренную прикосновениями кожу?
Как ты за пару месяцев сделала то, что мне не удалось сделать за два года?
…Покачивая в воздухе пластиковым стаканчиком, Уланова сосредоточенно грызла ручку. Её брови были сдвинуты, а глаза скользили по строчкам ветхой книги. Прижимаясь грудью к её левому плечу, Свят буравил взглядом то же чтиво, еле заметно двигая губами – словно проговаривая текст.
Справа от Улановой восседал невозмутимый Петренко.
По его лицу как всегда было ничего не понять.
Он рассеянно крутил в руке чайную ложку и читал маленькую книгу в мягкой обложке, что лежала на его правой ладони. Название книги скрывалось под его длинными пальцами; на обложке можно было разобрать только слово «Искусство», обрубок слова «…ить» и имя автора – Эрих.
Похоже, она зря вложила столько изящества в поправление волос.
Троица в избе-читальне явно не замечала совершенно никого.
Поставив стаканчик на стол, Уланова произнесла что-то в ухо Свята, что послушно склонилось к ней. Кивнув, он постучал пальцем по странице и описал в воздухе круг. Она закивала и нагнулась над тетрадью, что-то записывая. Увидев, что она пишет, Свят покачал головой и обхватил своей рукой её руку. Резко высвободив пальцы, Уланова буркнула нечто вроде «не управляй моей рукой» и отодвинула от него тетрадь. Дотронувшись до предплечья Олега, она задала ему какой-то вопрос.
Петренко оторвался от своего «искусства» и посмотрел в их записи; его висок коснулся её волос, но отодвигаться он не стал. Уланова тоже не отодвинулась; она вновь принялась грызть ручку, выжидательно глядя, как Олег разбирает её почерк.
По скулам Свята снизу вверх поползли бордовые пятна; он поджал губы и застыл.
Казалось, он бы вполне обошёлся без «помощи зала» в виде начитанного кореша.
…По плечу царапнули короткие ногти. Марина вынырнула из премьеры водевиля и осознала, что всё это время забывала дышать.
Боже, как мило.При мне они только перспективы алко-выходных обсуждали.
– Мариш, – негромко произнесла Лина, погладив то место на её плече, которое царапнула. – Давай быстро поедим и поедем на мастер-класс.
Тут свой мастер-класс – по налаживанию дружбы между факультетами.
– Такой холод, – снова попыталась снять неловкость добродушная Ангелина. – Может, Максим твой нас подвезёт?
На кой мне быть должной этому идиоту?
– Конечно, подвезёт! – искусственно хохотнув, громогласно заверила Марина. – Он как раз звонил уже несколько раз, сейчас перезвоню!
Боковое зрение сообщило, что к ним метнулись зелёные прожекторы Петренко. Свят и Уланова не шелохнулись, снова окунувшись в свою потрёпанную пародию на книгу.
Окинув столик Марины быстрым взглядом, Олег сложил губы в еле заметной ухмылке и вернул внимание «искусству», попутно посмотрев на старые наручные часы.
– Все уже уходят, быстрее ешь! – прошипела Настя, злобно подтолкнув к ней блюдце с творожным бисквитом. – И поехали! С Максом или без, давай!
Шацкая по примеру Лины добродушить не торопилась; наверняка ей тоже не улыбалось долго обтекать под насмешливым безразличием бывшего.
Если она вообще, впрочем, может его так называть.
Столовая быстро пустела; шансы стать частью взрывоопасной шестёрки росли.
Нет. Буду сидеть хоть до апокалипсиса.
Опустошив стаканчик и небрежно отодвинув его в сторону Свята, Уланова поднялась, сгребла свои вещи, сложила их, особо не аккуратничая, в рюкзак и зашагала к выходу.
Он за тобой, сучка, убирать должен?
Не испытав такого же возмущения, Свят подхватил улановский стакан, запихнул в него обёртку от печенья и сжал утиль в кулаке.
В груди заклокотало потрясение, и Марина вновь с невольной тоской замерла.
Уланова не висла на его локте; не пропускала его вперёд; не заискивала и не улыбалась; не сканировала столовую на предмет заинтересованных в нём девиц.
Она даже не ждала его, чтобы идти рядом, чёрт бы её побрал!
Так вот как нужно было с ним обходиться!
Пошарив во внутреннем кармане куртки, Свят вытянул оттуда связку ключей от своей квартиры, нагнал Уланову и… вложил ключи ей в ладонь.
А вот и апокалипсис.
Потрясение за грудиной зашлось в истерике; лицо бросило в жар.
Ключи от дома?! Какого чёрта?!
– Зачем тебе ехать троллейбусом, не пойму? – донёсся до ушей его недовольный голос. – Подожди меня в библиотеке. Постараюсь свалить с пары пораньше.
– Да в чём проблема?! – с усталым раздражением воскликнула она, обернувшись. – Я просто хочу пройтись в наушниках! Побыть одна!
Ну и как тебе? Как тебе на моём месте, скот?
Прикрыв глаза, Уланова запихнула ключи в карман старомодной куртки и покачала головой – так, словно не хотела, чтобы эта фраза вылетела в виде крика.
Но и молчать, видно, не хотела тоже.
Внезапно заметив их компанию, Уланова ощутимо напряглась – но лишь на миг.
Её глаза быстро коснулись соседок по комнате и остановились на Марине.
Выпрямив спину, Марина с вызовом посмотрела в ответ.
Надеюсь, ты стыдишься своего прикида на фоне моего платья.
Прикида Уланова, похоже, не стыдилась: в её взгляде не было и намёка на зависть или ревность. Кивнув в духе сухого «привет», она секунду поколебалась, отвернулась и зашагала к выходу.
Хоть бы каплю этой ревности и зависти ты, сволочь, забрала у меня!
Сердце захлебнулось возмущением, обидой и тоской. Возвращать кивок приветствия Марина и не подумала: это было единственным, в чём она сейчас могла победить.
Но драная сучка даже не заметила её триумфа; она уже была за дверьми.
Сглотнув острый ком, Марина стиснула руки и вдохнула, пытаясь успокоиться.
– Олег! – проигнорировав наглый выпад своей паскудной девушки, крикнул Свят. – Я провожу Веру, займи места!
– Варламов займёт, – меланхолично отозвался Петренко, сгребая на поднос посуду.
Свят обернулся на него со смесью досады, смущения и гнева – но снова промолчал.
Неплохо тебя там воспитывают, чёрт.
Скрипнув зубами, Марина отправила в рот громадный кусок бисквита и закашлялась; идеально подведённые глаза вмиг заслезились.
Лина смотрела с молчаливой жалостью, а Настя – с раздражённым «а я тебе говорила, жри и пойдём!» Стукнув кулаком в грудь, Марина подняла лицо к потолку и мелко заморгала, загоняя слёзы назад. Перед глазами всё ещё стоял убийственноспокойный взгляд «девицы Гатауллина». Она могла бы одарить их стол царственным кивком в тот миг, когда смотрела на соседок по комнате.
Но нет – она поприветствовала именно меня.
* * *
– Ладно, ты был прав, – угрюмо протянул Внутренний Спасатель. – Бога всё же нет.
При виде Марины, впрочем, в груди копошилось не раздражение, не злорадство и даже не усталость – а какое-то простое и обыденное, но ещё не ясное чувство.
Оно будто даже не относилось к ней, а было компасом, что куда-то его направит.
Затолкнув поднос с посудой в маленькое окно, Олег направился к столу, над которым Шацкая жонглировала проклятиями в адрес Улановой.
– Ты всё блеяла, что она нам ничего не сделала! Защищала её! Сиди теперь, любуйся!
– Тебе, Настя, она действительно не сделала ничего, – отозвалась Ангелина.
Её лицо выражало усталую и пугливую настороженность – будто она была вынуждена ежеминутно выравнивать общий микроклимат.
Когда уже эта простодушная пампушка поймёт, что этот шабаш не для неё?
От Лины явственно летела крепкая и заботливая энергия материнства.
Казалось, она готова лелеять и пестовать всех и каждого, кому это необходимо.
Шацкая же летела над универом энергией козьего дерьма, которое подбили ногой.
– С ума сойти, – откашлявшись, сипло бросила Марина. – Так его приструнить, чтобы он со мной даже не здоровался. Это надо уметь.
Небрежно опустившись на свободный стул, Олег без приветствия произнёс:
– Его не приструняли.
Марина демонстративно отвернулась, ковыряя ложкой остатки пирога.
У вас предвзятость растолстела; хватит есть бисквиты.
– Он сам решил не здороваться, – сохраняя флегматичное выражение лица, сообщил Олег, избегая желчного взгляда рыжей. – Почему ты не на него злишься?
