– Просто скажи, куда ты отвез ее?
– Яр, скажи мне: какого черта тебе нужно знать, куда я отвез Наташу? Она больше не нужна тебе, забудь. Отпусти девочку.
– Нет, – не в силах стоять, я плюхаюсь на диван и откидываю голову на спинку.
– Ты сделал, что хотел. Хотел мести – получай, наслаждайся. Хотя что-то не заметно, что ты наслаждаешься.
Не такой мести я хотел, не такой. Марат садится в кресло и закидывает ногу на ногу, сканируя меня взглядом. Какое к чертям наслаждение, когда я горю, испепеляю свою душу. Теперь я точно знаю, что она у меня была.
Я заварил котел ненависти и решил искупаться в кипящей жиже.
– Наслаждаюсь, – закрываю глаза и чувствую, как сильно гудит голова.
– Вижу, – хмыкает безрадостно друг.
То, что было… Это было слишком. Не знал, что близость с девушкой может разнести душу на частицы, на молекулы, которые нереально собрать. До сих пор чувствую запах мороженого на губах.
Она на вкус, как гребаное мороженое, которое теперь нежной сладостью плескается в крови.
– Мне надо знать, где она, – открываю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на Марате.
Друг медлит, осматривает меня с болезненным выражением на лице:
– Она на городской квартире, в которой идет ремонт. Отцу не звонила.
Это причина, по которой Наташа оказалась в отцовском доме. Ее отец уехал в очередную экспедицию к черту на рога, начал ремонт, а свою дочурку пристроил к нам. Как будто моя жизнь и без этого была чересчур легкой.
Рядом со мной поселился ангел с черными крыльями за спиной и вкусом мороженого на губах.
– Она может что-то сделать с собой? – спрашиваю севшим голосом.
– Об этом надо было думать до того, как ты решил слить ее, – со злостью в голосе бросил Марат.
Я не сливал ее.
Вернее, нет, не так. Всему виной мамаша Карасика. Меркантильная сука, строящая из себя бедную овечку и разрушившая семью моих родителей.
Я должен сделать так, чтобы она исчезла из нашей жизни навсегда и забрала с собой мою сводную сестру.
Обязательно придумаю куда деть выжигающее в груди желание оставить ее себе. В конце концов, мы не родственники и не имеем никаких долгов перед общественной моралью. Но, черт возьми, ее мать уничтожила мою семью и я не могу забыть об этом.
Распахиваю глаза, подрываюсь с дивана и сметаю все, что стояло на столике. Беру статуэтку, подхожу к бару и крушу бутылки. Реву, как зверь, ломаю мебель, оставляю полосы на стенах, бью дорогущие картины.
Похрен на то, что это чужой дом. Здесь только что разбилось кое-что гораздо ценнее подделки «Оскара».
Обессиленно падаю на пол, прямо на стекло. Смотрю на руки и вижу кровь. Флешбек возвращает на час назад, и я вспоминаю нежное, чистое тело в белом платье. Красивые и до омерзения доверчивые глаза. Мягкую улыбку и тонкий голосок, зовущий меня по имени, просящий об удовольствии. Хрупкие руки, нерешительно касающиеся моих плеч.
Сглатываю ком и пытаюсь выровнять дыхание.
– Легче стало? – Марат сидит в том же кресле и следит за мной с каменным выражением на лице.
Отрицательно качаю головой и роняю статуэтку. Мой друг, как светлое Альтер-эго. Человек, который всегда говорит правду в лицо и одновременно с этим прикрывает спину, даже если я начинаю превращаться в беса.
Слышу приближающиеся шаги. Марат присаживается передо мной на корточки:
– Знаешь, Яр, ты мой друг, бесспорно. Но сейчас я уйду, а ты сам варись в этом шлаке, раз заварил его, гребаный вершитель судеб.
Друг встает и двигается к двери. Не поднимая головы, я окликаю его:
– Марат. Увези ее. Пускай она уедет.
Так будет лучше. Наташа должна спастись от меня.
Глава 3 Кажется я мертва
Наташа
Не помню, как попала в квартиру, кажется, кто-то меня привез.
Кажется, я сама назвала адрес, а может быть не произнесла ни слова. Кажется я плакала, или была так шокирована происходящим, что мозг заблокировал боль.
Кажется, мне что-то говорили, но я помню лишь звон в ушах.
Кажется, я мертва, но рефлекторно продолжаю дышать.
Квартира встретила меня пустотой. Тишина и одиночество – то, что нужно сейчас. Я бросаю на пол сумочку и стягиваю платье, на котором не до конца застегнута молния.
Спускаю его к босым ногам и ошарашенно гляжу на них. Где моя обувь? Я ушла из чужого дома босиком, оставив туфли. Долбаная Золушка.
Из горла вырывается нервный смех, потом всхлип, а после рев, перемешанный с безумием. Я иду в душевую и становлюсь по струи воды. Она теплая? Или холодная? Ничего не чувствую.
Только безумие, перемешанное с отчаянием.
Меня наказали.
За что? Наверняка кто-то знает ответ. Было бы здорово, если бы мне тоже объяснили. Но кто я такая?
Намыливаю мочалку и пытаюсь стереть с себя Ярослава, сдираю кожу до покраснения, но очищение не наступает. Он глубоко внутри меня. Пульсирует под кожей, ощущается на кончиках пальцев. Туда не достать мылом, не просунуть руку, не стереть.
Настойчиво продолжаю тереться, тело зудит и словно умоляет остановиться и перестать причинять боль. Я отбрасываю в сторону мочалку и упираюсь лбом в стекло душевой. Вода омывает, борясь с агонией.
Прикрываю тяжелые веки и пытаюсь вырезать из памяти последние часы жизни, но ничего не помогает. Выключаю воду и, обмотавшись полотенцем, выхожу из душевой. Отправляюсь в единственную комнату, уцелевшую после строительного разгрома, стягиваю плед с дивана и кутаюсь в него.
Мне холодно, волосы мокрые, но я игнорирую это, плюхаюсь на диван и молю о забвении, о забытье. Сон приходит практически мгновенно, принося с собой холодную темноту без сновидений.
Открываю глаза и смотрю в потолок. На нем красивые узоры деревьев, тени которых проявляются от диска луны. На часах четыре утра. Сколько я проспала? В телефоне несколько пропущенных вызовов от отца.
Сажусь на кровати и сильнее кутаюсь в плед. Меня трясет, но я не понимаю причину. Хочется укрыться чем-то потеплее, но в квартире нет одеял, только один плед, тепла которого мне не хватает. Иду на кухню и открываю по очереди шкафы. Готовя квартиру к ремонту, мы увезли очень много вещей. Я должна была пожить у мамы и отчима некоторое время, но ремонт остановился, потому что отца срочно вызвали на работу на другой конец земного шара.
Сейчас ничего не напоминало о том, что некогда здесь обитала счастливое семейство Карасевых.
А, может, никогда и не было счастья? Кто ж скажет теперь?
Нахожу в одном из ящиков упаковку гречки, включаю воду и кидаю один пакет.
Соли нет, масла тоже. Плевать.
Включаю чайник и нахожу завалявшийся пакетик чая. Пустая гречка и пыльный чайный пакет. Люди довольствуются и меньшим.
Пока варится мой потрясающий завтрак, подхожу к окну и смотрю на зарождающуюся на горизонте зарю. Она окрашивает красным небосвод, а в воспоминаниях вспыхивают яркие картинки вчерашнего вечера.
Помню, как шаркала пятками вдоль дороги, размазывая тушь по лицу. Что-то неистово гудело в груди. Не было страха, только сплошное отчаяние, колючей проволокой обернутое вокруг шеи.
Прижимаю ладони к лицу и с силой давлю, тихо рычу в руки.
Сажусь за стол и приступаю к трапезе. Вкуса еды я не чувствую. Наверное, потому, что чувства перегорели, не оставив после себя ни одной крупицы жизни.
А может, просто-напросто несоленая гречка и пустой чай не имеют вкуса. Насильно запихиваю в себя все это, заставляю свое тело принять еду: ему нужны силы, чтобы существовать.
Ставлю пустую тарелку в мойку и ухожу из кухни. В шкафу нахожу старые спортивные штаны и футболку. Отлично, одежда есть, гречка тоже. Протяну как-нибудь.
Возвращаю плед обратно на плечи, потому что трясти не перестает, и снова падаю на диван, после чего проваливаюсь в беспамятство. Будит меня настойчивый звонок в дверь.
Прикладывая усилия, открываю глаза и пытаюсь встать. Получается плохо, потому что комната плывет, но, кое-как преодолев себя, бреду по коридору, шаркая пятками, как старуха.
Хотя почему «как»?
По ощущениям я состарилась на пару десятков лет.
Вчера я ушла в никуда. Ушла, но, кажется, не вся. Оставила там часть себя.
Иду по коридору и мельком смотрю на себя.
Ну и жуть. Светлые волосы спутаны таким клубом, что, кажется, их проще отрезать, чем расчесать. Под глазами темные мешки, а лицо будто лишилось крови, отдает синевой из отражения. Штаны висят на тощих бедрах, растянутые в коленях, в футболке поместится две меня. Не задавая ни одного вопроса, открываю дверь и смотрю на хмурящегося Марата.
– Чем обязана? – старательно выравниваю спину и смотрю с вызовом.
Хотя кого я обманываю, какой вызов? Я еле стою на ногах. Скорее всего, как только за мужчиной закроется дверь, я свалюсь на коврик и вряд ли встану с него.
– Что с тобой? – спрашивает Марат.
Красивый парень. Слишком мрачный и угрюмый, как по мне, но есть в нем что-то притягательное. Я благодарна ему за то, что не издевался вчера надо мной и даже отвез домой.
Именно он догнал меня, усадил в салон своего автомобиля и привез сюда. Без лишних слов и вопросов.
Замечательный парень, прекрасный рыцарь, которого я не хочу видеть.
После того, что он видел, расшаркивания будут выглядеть смешно, поэтому я сразу начинаю язвить.
– Со мной все прекрасно, разве не видно? – расставляю руки в стороны и поднимаю выше подбородок.
Это стоит мне намеренных усилий, потому что тупая боль простреливает затылок.
Марат безмолвно прикладывает ледяные пальцы к моему лбу, и я со стоном прикрываю глаза. С силой сжимаю зубы, потому что едва не попросила его о большем – чтобы провел холодной рукой по лицу и шее.
– У тебя жар. Я же говорил тебе вчера: нужно обуться, – сетует он, будто не видел моего вчерашнего состояния и не понимал, что я не слышу его.
– В следующий раз так и сделаю, – пожимаю плечами и вижу, как Марат уезжает куда-то вбок, а следом выключается свет.
Глава 4 Выздоравливай. Или нет
Наташа
По моему виску что-то неприятно течет. По телу проходит волна нездоровой дрожи, и я пытаюсь повернуться набок, чтобы лечь поудобнее.
– Да не двигайся ты, – говорит недовольный голос.
Открываю глаза и смотрю на крутящуюся люстру. Усиленно начинаю моргать и понимаю, что люстра остается на месте, а вот моя голова не может обрести покой.
– Врач должен вот-вот приехать, а пока держи полотенце, – Марат берет мою ладонь и прикладывает ее ко лбу, на котором лежит мокрое полотенце. – Вот, держи, – командует он. – Где аптечка?
– В аптеке, – отвечаю монотонно и слежу за движением люстры в моем сознании.
– Класс. И как ты собиралась тут жить? – спрашивает с усмешкой.
– Я не собиралась тут жить, – безэмоционально отвечаю ему.
– Точно, – запнувшись в одном слове, говорит Марат.
Парень садится мне в ноги и резко выдыхает.
– Бред. Что мне делать с вами? Один в умате, вторая без сознания, – говорит тихо, но слышу каждое слово.
– Прости, Марат, или как тебя там… – бормочу сонно. – Ты не хочешь сходить куда-нибудь? – спрашиваю его.
– Куда? На кухню? – не понимает он.
– Можно и на кухню. Но еще лучше нахрен. Нахрен будет в самый раз, да.
Парень сначала усмехается, а потом хохочет в голос. Отсмеявшись, задает вопрос в пустоту:
