Энрике Флюенс "Охота на Джейн"

Глава 4

Джейн. – окрикивает меня мягкий мужской голос. Я оборачиваюсь и вижу перед собой Филиппа Берга.

Что? – вырывается у меня возглас удивления. – Филипп.

Никак не ожидала, что он ко мне подойдет после того как получил книгой по голове.

Фил. Для друзей я просто Фил. Зови меня так.

Кончик губы приподнимается, придавая лицу Филиппа озорной оскал. Правый глаз почти полностью закрытый челкой волос, и Филипп его щурит. Но взгляд приветливый. Обиды за удар книгой в них нет и в помине.

– Привет, Фил. – соглашаюсь я и невольно улыбаюсь. Все мое нутро загорается безумством. Будто тонкая грань удерживает мое озорство, растущее внутри, пульсирующее и обжигающее чувство подурачиться. Я словно попала под чары Филиппа, невидимую ауру или гипноз. Как еще объяснить то, что сейчас я ощущаю? Мысли несутся бурей в моей голове. Мне хочется что-то выкинуть озорное, неприличное, пробежаться по школе или выпрыгнуть в окно.

Значит, теперь мы друзья, Фил?

Пойдешь со мной «выпить кофе» в город? – не колеблясь, спрашивает он.

Выпить кофе? – тон моего голоса не скрывает искреннего удивления.

Кофе. Пирожных поедим. Я угощаю. Если боишься набрать лишних калорий, выберем из диетического меню.

Я не боюсь.

Отлично. Тогда как на счет субботы утром? Ты свободна?

Я кивнула, прикидывая, чем вообще я собиралась заняться в субботу. Мысли мои, словно заволокло туманом. Я боялась громко дышать перед Филиппом. Щеки мои пылали. Нужно было сказать что-то еще. В голову ничего не подворачивалось подходящего.

– В субботу… я ничем не занята.

Слова Фила повторялись в ушах.

Диетическое меню? Где это есть диетическое меню? – нашлась, что спросить я и тут де пожалела об этом. Прозвучал мой голос невесело, почти с вызовом. Само подозрение казалось невежливым.

– Увидишь. – таинственно прищурился Филипп.– Ладно, мне пора.

Его поджидали друзья Джером Гиллис и Дорн Лесинг. Они ушли, оставив меня в растерянности. Я не могла поверить, что он позвал «выпить кофе» меня.

– Ух-ты, Джейн! – задыхаясь от восторга, шептала появившиеся из ниоткуда Луна. – Вот это да! Филипп пригласил тебя на свидание! Ущипни меня. Я, наверное, сплю.

Я и сама удивилась. И свершившемуся чуду и тому, как Луна нагло подслушивала мой с Филиппом разговор, должно быть, прячась за дверь.

– Давай я тебя ущипну.

– Ой, Луна! – подпрыгнула я.

– Значит, ты не спишь. – залилась смехом Луна и пустилась бежать по коридору. Я – за ней, намереваясь ущипнуть проказницу в ответ.

Когда мы вбежали в класс, Джон Лерред учитель физики неодобрительно смерил нас взглядом и сделал замечание:

– Бегать по школе не позволительно. Садитесь на свои места, пока я Вас не наказал!

Начался урок. Пока учитель рассказывает о «динамике», я и Луна то и дело переглядывались и многозначительно поднимали брови.

Интересно, теперь можно сказать, что я и Фил встречаемся? Я – его девушка, он – мой парень или пока это только дружба?

И на следующем уроке я тоже все прослушала. Сосредоточится на новой теме «Отражение философских идей в живописи» у миссис Ларквист не получалось. Перед взором все еще стояла лукавая полуулыбка Филиппа, когда он говорил со мной на перемене. Он и теперь посматривал на меня на уроке. Я припомнила, что шея у Филиппа порозовела, и голос звучал громче обычного. Может, чтобы скрыть дрожь? Точно, он волновался, зовя меня «на кофе». Я ему нравлюсь. И какая же я дура, что сразу этого не поняла?! Ой!

Миссис Ларквист, ведущая урок, не сводила с меня требовательного взгляда. Другие ребята тоже обернулись ко мне. Она задала мне вопрос, а я его и не слышала. Вставая из-за парты, я почувствовала, что щеки мои запылали.

Судорожно я искала помощи. Посмотрела на Луну. Та удивленно уставилась в книгу перед собой. На помощь подруги рассчитывать не приходилось. На экране для проектора была выведена картина. Конечно, миссис Ларквист что-то спросила о ней. Репродукция была мне знакома, я точно видела ее прежде, но кто художник и как называется полотно, я не помнила.

– Миссис Вольфстрем, – прозвучал строгий голос учительницы, – Вы меня слушаете? Тогда повторите то, что я сказала. Хм, может, тогда назовете черты письма? Это Вы сможете увидеть.

– А, простите, миссис…

– Особенности художественного письма этого шедевра.

– Да, конечно. Здесь яркие отблески света в небе и на воде. Мягкие тона.

– Парящие изгибы? – подсказывала мне миссис Ларквист.

– Парящие изгибы. – и тут меня осенило. Это особенности, характерны для итальянской живописи эпохи ренессанса. – Это картина кисти Леонардо Да Винчи.

Весь класс захохотал. Громогласнее всех «гыкала» Моника Моррисон. Она извернулась со всей парты в первом ряду, чтобы насладиться моей ошибкой. Миссис Ларквист постучала указкой по столу и тут же воцарилась тишина. Учительница строго взглянула на меня. Разочарованно покачала головой и сказала тихо:

– Мисс Вольфстрем, к следующему уроку подготовьте доклад по венецианской живописи.

Я потупила взгляд в парту, не в силах поднял глаза на любопытных однокурсников, все еще искоса поглядывающих на меня.

Вот и отблагодарила меня миссис Ларквист за то, что я пахала на нее летом. Могла бы и простить.

Учительница продолжила лекцию:

– Тициан Вечеллио. К своим тридцати годам стал лучшим живописцем Венеции. Стиль Тициана похож на стиль Джорджоне. Посмотрите. Отметьте тонкий колорит в этих работах. – Миссис Ларквист переключала слайды в проекторе. – Поэтичность в полотнах, лирическая созерцательность.

На слайде «Любовь земная и небесная» учительница сделала остановку, словно, залюбовавшись. На фоне закатного пейзажа сидят венецианская девушка в роскошном платье с мандолиной и обнаженная Венера. Венера держит чашу с огнем. Девушка сосуд с водой. Крылатый Амур играется в источнике.

– Картина олицетворяет всепобеждающую любовь. – заключает миссис Ларквист и переключает слайд.

Я толком и не поняла, причем тут любовь? Разве что Амур и Венера должны намекать на это?

– А вот шедевр Тициана. «Се человек» 1543 год. Он написан на евангельский сюжет. На ступенях лестницы стоит Пилат и со словами «Се человек» предает Христа на растерзание толпе. Ко вторнику жду от вас эссе на тему: «Что я вижу в шедевре «Се человек»».

Возгласы досады заставили учительницу повысить голос:

– Минимальный объем четыре страницы. И чтобы не списывали друг у друга. Я проверю. А от мисс Вольфстрем я жду еще работу и по «Венецианскому стилю». На этом урок окончен. Мой совет, не откладывайте на потом и сегодня же отправляйтесь в библиотеку. Список литературы на доске.

«Ее совет!» Миссис Ларквист бросила на меня такой осуждающий взгляд, как будто я когда-то ей доклад задолжала. Не справедливо.

Мои мысли возвращаются к Филиппу. И я нахожу в этом удовольствие. Как он пригласил меня на кофе, что говорил, какой у него был взгляд, голос.

Мне и до этого нравился Филипп. Изгиб скул придавал лицу мужественный и в тоже время изящный вид. Светло-золотые волосы легонько ниспадали на уши, а спереди зачесанная на правую сторону челка прикрывала одну бровь и правый глаз. Прическа выглядела модной, завитки волос лежали послушно и ни один волосок не выбивался. Неужели Филипп пользуется лаком для волос?

Походка у него неторопливая. Голос приятный. Ощущалась в нем некая притягательность, которую я никак не могла разгадать. Будто аура, как легкий ветерок, наполняли класс, когда он появлялся.

Девчонки так и испепеляли его жадными взглядами. А если он вдруг посмотрит в их сторону, громко смеялись как ненормальные или дурачились.

Он мог позвать любую из них в кафе – никто не отказался бы. Все девчонки, ну почти все, только и мечтают об этом – сама слышала. И год назад и вчера. Филипп первым подошел ко мне и… "пригласил на кофе".

Да-а, врагов среди особей слабого пола у меня только прибавилось. Взять хотя бы Ребеку Ланс и Монику Моррисон. Обычно они терлись около Филиппа, развлекали разговорами, кокетничали. Теперь я стала их врагом номер один. Они не смогут простить мне того, что я их обскакала.

Засыпая, я все думала: почему Филипп пригласил меня?

Должно быть, и я обладаю некой привлекательностью.

Как то Луна отметила, что у меня пышные волосы, одно загляденье и цвет натуральный. Неужели, она не замечает, что волосы у меня крашенные?

На мою оценку – я серая мышь и вовсе не красавица. Некоторые учителя из моей старой школы хвалили меня за ум и сообразительность. А баллы по предметам ставили мне средние.

А какой я сама вижу себя в зеркало?

Прямые каштановые волосы ниспадают на плечи. Мой натуральный цвет волос серый. Я регулярно их крашу, чтобы не выделятся. Да и насмешки в старой школе по этому поводу меня достали. Не хочу, чтобы еще и в колледже ко мне привязалось прозвище "серая мышь".

Глаза у меня голубовато-золотые. Вечером в полумраке умывальной комнаты, когда я смотрюсь в зеркало, в зрачках, будто, сверкают золотистые блески. Я часто сама любуюсь неуловимым блеском моих зрачков. Должно быть, так свет отражается.

Чертами лица я не выделяюсь от других девушек нашего колледжа.

Я самая обычная.

Хм, есть еще кое-что: не раз я замечала, что у меня отменный слух. Я могу разобрать о чем перешептываются мои сокурсники на уроках или что шипит Моррисон мне в спину. Впрочем, последнее под вопросом. Моррисон может нарочно шепчет оскорбления так, что бы я их услышала.

Что думают обо мне парни? Эх, чего скрывать, не обхаживали меня своим обществом. Но, если подумать, я точно не такая как все, не Моррисон, что бюст выпячивает вперед, не Ланс, что волосы свои наглаживает, демонстрируя, какие они длинные и пышные. Рядом с этими акулами я скромница. Тут сомневаться не приходиться.

И все-таки я лучше всех моих одноклассниц, ведь Филипп Берг пригласил меня (назовем это на зависть Монике Моррисон) на свидание.

Глава 5

Сны бывают разными. Он детских и милых, в которых ты счастлива и все вокруг прелестно. Вот хочешь сладкого, получай торт. И улыбки мамы и бабушки, блеск слезинки суровых папиных глаз. Сейчас твой праздник – день рождения. Все счастливы и я счастливее всех.

А бывают хмурые сны. В них темно и неуютно. Порой идет дождь и ты одна. Опаздываешь на урок или не подготовилась к экзамену. Мучаешься в таком сне. Но это еще кошмар. Самое ужасное в кошмаре то, что ты не ведаешь, что находишься во сне. Поэтому страха не оберешься до утра. Даже если закричишь ночью и проснешься, кошмар останется рядом. Только лучик солнца убьет его, загонит в темный угол комнаты.

Интересные сны, таинственные, полные волшебства и приключений – редкие гости, которым я рада и жду с распростертыми объятиями. В их компании можно и припоздниться, опоздать на завтрак.

Жаль никогда не знаешь заранее, когда такой сон придет.

Есть сны о влюбленности. В них обязательно приходит красивый юноша. Кажется, вот он – твоя судьба. За ним на край света пойду и до конца жизни проживу и в счастье и в горести… А по факту, лишь до зари. Пуф! И нет твоего принца. Очень жаль.

Так хотелось с ним еще побыть рядом. Интересно, ему тоже грустно, когда он проснется?

Ведь я знаю своего принца из сна. Он Филипп Берг. Неожиданно мне приснился он, парень, которому на голову я уронила книгу.

Какие только сны ни бывают. Вот и моя подруга иногда подтверждает эту мысль, рассказывая о своих романтических, а порой и страшных дебрях сновидений.

Среди бесконечного переплетения снов у них есть общая черта. Они таят. Каким бы ярким ни было событие во сне, оно меркнет при пробуждении, испаряется, и о нем забываешь. Даже если не хочешь. Вот такие они, сны. Легкомыслие у них на уме и никаких манер. Уходят по-английски.

С некоторого времени меня стали посещать другие сны. Другие – мягко и вежливо названые. Жуткие и чужие – ближе к истине. Будто я – это и не я, а какой-то дедушка. И мысли у меня старческие. Даже управлять ими я не способна. Мысли сами появляются и вертятся на уме. То собрание важное, то кого-то убили, а порой, я хочу некого человека отыскать, выследить и… Казнить, кажется… Вот жуть!

Я бы сочла такое кошмаром. Но вот после пробуждения я все помню. День, неделя прошли, а я помню самый первый такой сон. И второй и…

Должно быть, я подолгу засиживалась в библиотеке летом. А чем еще было заняться после обеда и пустом колледже? Задремать за книгой.

Художники, скульпторы, романисты и историки, первооткрыватели и ученые – все добивались успеха и признания в довольно почтенном возрасте. Неудивительно, что мне старики снятся. Но почему я одна из них? Не хочу быть старой и мужчиной.

Но хотя бы Кембридж посмотрела. Эх, мечта, а не колледж!

Глава 6

Сегодня ночью мне приснился сон, который переплюнул все кошмары, когда-либо снившиеся мне. Необычайно натуралистичный и страшный сон. И мыслила я своеобразно: твердо и уверенно в порыве достичь своей цели – найти и убить.

Я вскакиваю. Вокруг – тьма и прохлада ночи. Мое дыхание резкое и хриплое. Я приподнимаюсь на жестком лежбище. Спина и шея болят от деревянной скамьи. Под потолком в маленькое решетчатое окошко проникает желтые отблески одинокого уличного фонаря. Меня пугает место, в котором я проснулась. Но задуматься о том, как я здесь оказалась некогда. Я облокачиваюсь о стол, протискиваюсь вперед. Тяжелая дверь открывается. За ней длинный каменный туннель. Где то в его конце теплится огонек света. В кромешной тьме и каменном холоде он как огонек зовет меня к себе. Я торопливо иду к нему.

"Солт… Солт…" – бормочет некто под самым ухом.

За поворотом решетчатая дверь и лестница наверх. Я поднимаюсь наружу из подземелья.

"Солт… Тьфу…" – тот же голос. Разраженный и запыхавшийся.

Квадратная деревянная дверь. За ней освещенный пятачок круглой башни. Я выскакиваю из-под винтовой лестницы и устремляюсь в арочный свод.

Широкий проход с полуколоннами напоминает церковь. В нем светло как днем, хотя я чую ночную сырость и терпкий аромат яблонь и земли.

Вот я застываю перед дверью. На табличке надпись. Взгляд скользит по ней мельком и я не успеваю прочитать что на ней написано. Кажется, там есть слово профессор.

Мои пальцы роются в кармане. Я смотрю на сво брюки и черные туфли. Морщинистые пальцы сжимают ключ. Мои пальцы! Я отпираю дверь и сажусь за стол в темном кабинете.

Что я тут делаю?

Вечная минута ожидания пока загрузится компьютер, и кабинет расцветает зелеными красками от монитора. Силуэт бардового шкафа выступает к столу. Позолоченные буквы на корешках книг наводят на мысль о многотомном собрании сочинений, которое подарили на юбилей.