Пух тополиный растает в траве,
проседью ранней в кудрях травяных.
Мухи цветные жужжат в голове,
мухи желаний, сомнений, вины…
Татьяна Аинова
Посмотрев вслед уходящему поезду, доставившему его на нужную станцию, Антон решительно шагнул из тёплого брюха железнодорожного вокзала на сумрачную дождливую улицу, которая больше напоминала территорию заброшенного или разбомблённого предприятия.
Сколько раз уже видел он открывшийся взору неприглядный провинциальный пейзаж, но никак не мог привыкнуть к нелепому рукотворному хаосу.
Выглядела площадь и улица так, словно кто-то радикально активный, но бесталанный и не цельный по натуре, с кучей суетливых тараканов из чужой стаи в голове, мечтал особым образом обустроить эту территорию, имея в фантазиях наивную, но весьма амбициозную цепочку идей, или карьерных планов, не вынес тягот активного творческого процесса.
Похоже, горе-архитектор заболел от избытка впечатлений, может запил или просто утомился мечтать, потому и передумал воплощать в жизнь намеченный бред, оставив мятежные идеи в стадии частичной реализации, чем и удовлетворил воспалённое самолюбие.
Подобные “шедевры” довольно реалистично воспроизводят декорации бомбёжки из фильмов про ужасы войны.
Местные жители до крайности утомлённые нелепым стечением обстоятельств, обрекших их на пожизненное заключение в рамках означенной территории, не сговариваясь, решили не обращать на данное обстоятельство никакого внимания.
Зачем, если нелепая серость и скудость провинциальной жизни без того прёт изо всех щелей, как бесстыжие шустрые тараканы на коммунальной кухне.
Население региона, за редким исключением, щеголяет в облезлых шапках-ушанках, в резиновых сапогах и потёртых обесцвеченных телогрейках: не потому, что модно, или принято так одеваться – от безысходности и крайней нужды.
Антон пока выглядел несколько иначе – должность старшего зоотехника и одновременно заместителя директора в совхозе обязывала его одеваться более-менее прилично.
Пока он старался соответствовать образу сельского интеллигента, хотя материальная часть жизни зоотехника в реальности была ещё более скудной, нежели у его работников. Ставка специалиста на селе в зоне рискованного земледелия благоденствием не балует: она просто имеется по штатному расписанию, хотя наесться вдоволь, тем более приобретать обновки, не позволяет.
Напротив вокзала – казённая автостанция. К ней и направился юноша, старательно огибая на щербатом клочке асфальта, гордо именуемом городской площадью, глубокие лужи.
Под тремя старинными тополями стоял сарай, освещённый болтающимся на корявом деревянном столбе тусклым фонарём, который и значился той самой автостанцией.
Перед сараем под открытым небом был сооружён дощатый настил и две скамейки, промоченные до черноты бесконечными северными дождями, высушенный ветрами и зимней стужей.
Настил был художественно заплёван шелухой семечек, разномастными окурками, и окроплён помётом многочисленного семейства пернатых, прижившихся в густой кроне огромного днрева.
На этом пятачке сгрудились в ожидании утренних автобусов будущие пассажиры.
Антон, как принято в этих краях, поздоровался, занял очередь.
Пассажирам, купившим билеты первыми, достанутся сидячие места – это ощутимый бонус. Остальные поедут стоя, что очень непросто на районных трассах, если направления следования транспорта можно назвать дорогами в принципе.
Асфальт, да и то в чудовищном состоянии, клочками присутствовал только в самом посёлке, далее начиналась грунтовка, испещрённая вкраплениями ям глубиной в высоту автомобильного колеса: то ещё родео.
Автобуса ещё нужно дождаться, а пока можно в полной мере насладиться колоритным местным острословием, каким талантливо наделён на суровом севере каждый.
Антон закурил, жестом предложил всем присутствующим папироски. Неизбалованные достатком мужчины не стали отказываться от возможности затянуться дармовым дымом.
Этим простым действием юноша освободил себя от необходимости начинать разговор первым.
Широколицый щербатый дядька с бесцветными глазами и недельной рыжей щетиной постучал деловито папироску о корявый с чёрной каймой огромный расплющенный ноготь, ловко пережал кончик гильзы в двух местах, смачно сплюнул себе под ноги и забросил готовую к употреблению цигарку в угол беззубого рта, жестом показывая необходимость прикурить.
Зажжённая спичка как прежде пачка папирос пошла по кругу, дав начало неспешной беседе обо всём и ни о чём.
Антон кивал, словно разговор и ему грел душу, а сам водил взглядом по сторонам, пропуская суть беседы мимо ушей.
Под деревом отдыхали, свернувшись клубком, три одномастных дворняжки, вздрагивая время от времени от тревожных впечатлений сонного мира.
Выжили бедолаги, натерпелись за суровую северную зиму.
Природа просыпается после продолжительной спячки. Мыши зашевелились.
Если и не покормит кто сердобольный, можно намышковать на обед за длинную ночь.
Дворовые псы не особо привередливы.
Небо помалу светлело. Ветер уже не подвывал, а повизгивал, заставляя всё же временами скрипеть и мотаться из стороны в сторону огромные ветви старых деревьев.
Через площадь перебежала светлая кошка, озираясь по сторонам: что-то отыскала съедобное, тут же начав завтракать.
Откуда ни возьмись, прилетели три огромного размера вороны. С гортанными криками агрессоры начали наступление на добытчицу с разных фронтов.
Нападали по очереди, щипали сильными клювами, выдирали клок за клоком шерсть с загривка и возле хвоста.
Это их исконная территория. Диверсанты как завзятые рэкетиры держали несчастную под неусыпным контролем.
Бедолага сделала несколько воинственных бросков, пытаясь отстоять право насладиться скромной трапезой, но не выдержала конкуренции, заверещала в сердцах, и сдалась, оставив злодеям скудную добычу.
Не повезло.
Однако и она пережила суровую зиму, значит, наработала бесценный опыт добычи съестного: нелегко выживать, но она справится.
Разговор затих, перейдя в вялую стадию. Курево закончилось. С дерева на настил плюхнулась оторвавшаяся ветка, больно стегнув нескольких пассажиров.
С места вдруг сорвались дворняжки и поскакали навстречу подходящей со стороны улицы грузной, ярко одетой, вульгарно накрашенной даме. Они яростно приветствовали тётку хвостовыми моторчиками, сопровождая до дверей станции, обозначив тем самым её привилегированное положение.
Дама, недовольно сопя, грузно проследовала до дверей сарая, рассекая толпу огромного размера колышущимся в такт шагам сдобным телом. Оно, бесформенное тело, одышливо пыхтя прижало широкой грудью к стене бездонную сумку, порылось в её непроглядной глубине, ворча недовольно под нос, отыскало связку ключей, и отворило дверь автостанции.
Втиснувшись бочком, тело развернулось к пассажирам лицом, смерило ожидающую открытия административного заведения публику хмурым взглядом. Затем последовала возня с усиленным сопением и на пороге появилась явно официальная фигура в застиранном широченном халате с метлой-голиком.
Тётка размашисто заработала нехитрым инструментом прямо по ногам будущих пассажиров, лениво сгребая мусор за пределы настила, не переставая при этом недовольно порыкивать, неприязненно глядя себе под ноги.
Народ молчал, отступая и сторонясь – видно посчитали, что Фигура в своём праве.
Подметя настил, выпрямив для солидности спину, дама смачно хлопнула дверью, закрыла её изнутри на щеколду, и скрылась.
Надолго.
Очередь зашепталась, но никто не решился обсуждать непонятное явление вслух.
Через некоторое время, превысившее минут на двадцать означенное в табличке, висящей на стене, дверь отворилась.
Фигура, по утиному кренясь из стороны в сторону, проследовала в помещение билетной кассы, откуда спустя несколько минут дразняще запахло кофе и копчёной колбасой.
Вскоре Антон вышел из кассы, победно держа билет с сидячим местом. Невиданная удача – можно будет дремать до нужной остановки.
К автостанции уже подтягивались одинаковые как близнецы, обшарпанные, местами побитые, громыхающие раздолбанными подвесками ПАЗики, наполняя свежий утренний воздух удушливым выхлопом плохо отрегулированных двигателей.
Оказаться внутри – небывалое счастье, позволяющее изменить вертикальное положение уставшего в ожидании рейса тела на удобное сидение, причём в сухости и тёпле.
За рулём автобуса оказался знакомый водитель. Договориться, чтобы разбудил на нужной остановке, не составило труда.
Антон уселся на боковое сиденье – спереди у двигателя. Это место самое тёплое.
Юноша брёл бесцельно по цветущей разнотравьем солнечной поляне, воздух которой был пропитан манящими ароматами влажных утренних испарений цветов, деревьев, зрелой почвы и душистых трав.Устроился и моментально уснул.
Естественно, что ему захотелось танцевать, двигаться, хоть как-то выразить восторг вливающемуся в тело состоянию эйфории, чем он и занялся немедленно.
Антона нисколько не смущало собственное глуповато придурочное поведение: вот оно, ощущение безмерного счастья, пусть и недолгого, но распирающего каждую клеточку воодушевлённого радостью тела изнутри.
Вот он и жил, позволяя телу извиваться в нелепом, но радостном танце, дающем силу, подогретую естественным мужским желанием интимной близости, которой у него не случалось… да никогда собственно не случалось.Где-то внутри проникновенно звучала негромкая ритмичная мелодия, передающая дальше желание двигаться и жить.
Но ведь это был сон, не в его власти распоряжаться ходом событий в иллюзорном приключении.
Жуткая, просто невыносимо сильная эрекция настигла Антона внезапно посреди бешеного танца.
В изнеможении он упал в траву, ожидая мгновенного оргазма, но на краю поляны появилась хрупкая, вся в сиянии сказочного закатного света парящая над землёй фигурка прекрасной девочки, одетой в лёгкое коротенькое платье. Под ней, словно на водной глади в безветренный день, отражалось небо.
Девушка грациозно ступала по отражению, танцуя, кружась, почти не касаясь ногами земли, и удалялась, удалялась.
А ещё манила зовущим движением рук.
Лица танцовщицы было не разглядеть, но грация представлялась в ощущениях прекрасной и лёгкой, настолько, что юноша готов был лететь за ней хоть на край света, даже попробовал взмахнуть руками-крыльями.
Тщетно, ни руки, ни ноги не желали выполнять приказы безвольного тела.
Видение тем временем удалялось прочь от поляны. Вот оно уже почти скрылось в растворяющемся мареве.
Антон ещё видел расплывающийся контур ускользающего силуэта, но сдвинуться с места не мог: его удерживала неведомая грубая сила, которой не было возможности сопротивляться.
Затем тело и мозг одновременно взорвала внезапная острая боль… прямо в паху.
Антон мгновенно проснулся, не понимая, где находится, как сюда попал… где, где та гибкая девушка, чёрт возьми, и почему ему нечем дышать!
Автобус крепко тряхнуло на очередной дорожной ухабе. Стоящие пассажиры рухнули по направлению движения. На Антона свалилась красномордая клетчатая девчонка, угодив повторно острым локтем в то же причинное место, которое уже было жестоко травмировано предыдущим сокрушительным ударом.
Юноша задохнулся от невыносимой боли, попытался вскочить, сделать хотя бы единственный вдох.
Далее последовал следующий толчок, и ещё одна попытка лишить его мужского естества. Теперь девица угодила в самую больную точку мосластым задом.
Антон готов был разорвать девчонку на части, только не в состоянии этого сделать из-за невыносимой боли и невозможности сделать полноценный вдох.
Похоже, теперь ему точно понадобится срочная медицинская помощь.
Антон одну за другой предпринимал попытки дышать, покрываясь холодным потом. Глаза невыносимо щипало горькими на вкус слезами.
Похоже, отныне он инвалид, а о девушках – красивых, тонких, звонких, даже невменяемых и уродливых, можно будет вспоминать лишь во сне.
Минут через десять он понял – вроде пронесло: дыхание вернулось, боль медленно рассасывалась.
Насилу отдышавшись, Антон посмотрел на свою обидчицу. Перед ним, подпрыгивая на каждой кочке, стояла злая как чёрт раскрасневшаяся от напряжения и раздражения девица невысокого роста.
Лицо у матрёшки круглое, с небольшим аккуратным носиком. Клетчатое пальто, вязаная пушистая шапочка, сползшая на глаза. Вызывающе-наглый, чрезмерно агрессивный взгляд готового к наступлению ребёнка, решающего, обидеться немедленно или сначала устроить истерику.
Трясущиеся тоненькие ручонки с обгрызенными ногтями выдавали натуру крайне эмоциональную, способную к неожиданным, возможно даже агрессивным действиям.
– И нечего на меня глазеть! Я тебе не какая-то там… ишь, расселся тут, ковбой… ещё и недоволен!
Наглая террористка повернулась вполоборота и встала в гордую позу Наполеона, надеясь вызвать волну участия и сочувствия у остальных пассажиров.
Все молчали. Никто не возмущался, не думал качать права. Дорожные обстоятельства, вызвавшие переполох, вполне обыденные для этой местности.
Все пассажиры практически в равных условиях: подобная участь могла ожидать любого и каждого.
– Мне кажется, нападать, если по справедливости, положено именно мне. Ведь вы, милая прыгунья, практически искалечили меня. Ещё неизвестно, чем ваш апперкот в область ниже пояса в итоге обернётся для меня… как для мужчины. А если у меня теперь детей никогда не будет! Или будут, но какие-нибудь неправильные, с серьёзными физическими отклонениями.
Я ведь не требую с вас сатисфакции, потому что понимаю, ваша вина лишь в том, что стояли рядом, и слишком близко.
– Чего ты там квакаешь, дядя, чего с меня требовать собрался! Не, вы слышали, а, этого умника! Я больше тебя пострадала. Вероятно, навсегда теперь заикой стану. Может меня теперь никто замуж не возьмёт. Все видели, как ты меня нагло лапал.
– И во всём этом безобразии, конечно же, виноват я! Ну вы, милая, даёте… стране угля… ещё скажите, что я теперь на вас жениться обязан. Или удочерить. А может мне содержать вас пожизненно! А кто за моё увечье ответит? Давайте лучше так: вы успокоитесь и присядете мне на колени, чтобы окончательно не испортить и без того искалеченную вами мою молодую судьбу. И помолчим, пока не наговорили друг другу всякого разного. Если настаиваете, могу извиниться, хоть и не считаю себя виноватым. Плохой мир лучше хорошей войны.
– Хм, – сказала она и со всего маху плюхнулась Антону на колени, прищемив ещё раз то самое, очень-очень болезненное место.
Юноша сжался в тугую пружину, но отчего-то выдержал и эту пытку, обхватив девушку обеими руками.
Длинные распущенные волосы нагло лезли в глаза, в рот и нос, щекотили, раздражали, вызывали приступы чиха.
Антон терпел унизительную пытку, чтобы не вызвать повторения агрессии.
“Вот ведь навязалась на мою голову! Сколько людей вокруг, так нет – меня выбрала, террористка-налётчица”.
Острые ягодицы попутчицы на каждой кочке больно врезались в напряжённые мышцы Антохиных бёдер. Несмотря на маленький рост и щуплый вид девушка оказалась довольно тяжёлой и плотной.
Юноша из последних сил тренировал выдержку, затрудняясь принять решение: что же делать?
Немного погодя девица пригрелась, расслабилась. Антон тоже успокоился, перестал концентрировать внимание на произошедшем событии.
