Поэтому Горцы не торопятся восстанавливать дороги и ни о чем не беспокоятся. Но что если разрушится Предгорье? Устоять ли им от набегов орд кочевых общин? Деваться горцам будет некуда, только уходить вверх на горы, а там жизни нет. Перейти перевал и спускаться к морю тоже дороги нет. Там, внизу, живут морские кочевники, их доселе никто близко не видел. Никому вреда они не приносили, живут себе мирно, имеют отличные корабли, которых наблюдают горцы со своих вершин. Корабли уходят куда-то за черту линии моря и приходят назад в бухты один или два раза в год. Но кто знает, что они за люди. Приморский Соленый царь отказался поддерживать Ситту, сославшись на сезон рыболовства и заготовки соли.
Полуденный ветер трепал весенние степные травы, в которых лежали искалеченные воины противников. Они стонали от своих ран и ждали помощи. Раненных лошадей развели стражники, одни пошли в стан степных кочевников, другие в стан Предгорья. Не добившись в битве превосходства, послы сторон договорились забрать раненых с поля боя до вечерней зори. Чтобы ночью никого на поле боя не было.
– Они имеют явное преимущество!– Тахир с силой сбросил с себя латы и махнул с раздражением и неистовством со стола кубок с вином, который попал в друга и Первого помощника – Ярса.
Ярс промолчал, только вытер с лица попавшие капли.
– За неделю войско стражников потеряло группу, а они, – и Тахир вскинул руку в противоположную сторону от поселения.
– Ни одного! Слышишь?! Ни-од-но-го!!! Каааак?
– Забрали погибших?
– Да.
– Всех?
– Всех.
– Иди.
Уставший от неудачного сражения Ярс приказ понял, он знал, что в таком состоянии лучше с вождём не затевать спор.
– Позови колдуна! – крикнул прислужнику князь.
В юрту, обитую кожами и ткаными коврами, вошла горбатая тёмная фигура колдуна, не вошла – вплыла.
– Слушаю, Ваше Превосходство, – вкрадчиво произнесла фигура в закрывающем голову суровом балахоне.
Тахир молчал. Вращая на указательном пальце серебряное кольцо с чёрным агатом, вскинул на колдуна свой взор. Тот отпрянул, настолько взгляд молодого Князя был полон раздражения и злости.
– Что скажешь, а? Что там твоя вода показала? Кровь? Так это не кровь противника, а наша кровь! Почему у них ни один не пал, а моих принесли на ношах? Ты что думаешь, что я плохой глава моих воинов? Или эта неудача опять от неудачного времени?
Князь схватил одной рукой за отворот мантии горбатого колдуна и заглянул в его лицо. Лицо колдуна не источало ни страх, ни ужас. Оно было бело и холодно, и опущенный взгляд ничего не говорил. Ни одна морщина не дрогнула, тогда как крепкая рука князя сдавливала одежду вокруг шеи жреца богов. Аттюк схватился за сильные руки разгневанного господина и пытался высвободиться. Но тот держал хитон из суровой ткани смертельной хваткой.
Обнажились руки трепыхающегося колдун, и Тахир увидел пятна покрывающие их. Они были мерзкими как гнилая рыба, пятна чередовались между собой, то темно коричневого цвета, то белесого, то нормального человеческого цвета, они создавали причудливый узор и вызывали жуткое отвращение к носителю. Молодой человек отдернул руки как от проказы. Еще раз заглянул в лицо колдуну, внятно, что бы тот слышал, сказал:
– Я больше не верю тебе, – проговорил сквозь сжатые зубы князь. – Только по тому, что ты всегда был верен моему отцу, я ещё терплю тебя. Но в смерти моей матери я всё равно вижу твоё участие. Ты им не помог. Хоть и доказать этого не могу.
Колдун молчал. А Тахир продолжил:
– Ты мне обещал богатый край! Ты, водил меня вокруг да около, непонятными дорогами, теряя и людей и скот. Мои самые сильные и лучшие воины по каким-то непонятным причинам остаются там, за воротами Отора, когда более слабые в умении твари имеют превосходство над ними. Не ты ли утверждал, что все звезды расположились для удачного сражения со стражей Ситты?
– Может надо лучше сражаться? – прервал молчание колдун.
– Что? Ты мне указываешь, на мои ошибки? – крикнул глава общины.
– Нет, Вы самый лучший воин и глава Отора! – поклонился льстиво колдун.
– Ладно. Видно не добьюсь от тебя никакой пользы. Иди и вылечи раны моим воинам!
Князь обвинял своего мага в неудачах, а сам не понимал, что надо было слушать не его, а своё сердце. Колдун вышел из шатра князя. И тут на его лице появилось то, что могло бы не понравиться ни Нижним, ни Верхним богам. Это была снисходительная ухмылка демона.
Глава 3
Аттюк вернулся в свой шатер подобно фурии, скинул с головы капюшон, на входе зацепил древко со штандартом общины.
– Щенок! – кинул он, в сердцах, оскорбление в адрес своего вождя. Ничего. Я еще верну себе свое!
Он нервно набросал в кожаный мешок каких-то пузырьков с растертыми порошками, взял свою клюку, пнул ногой, стоящий возле входа штандарт, тот отлетел в сторону и развернулся. На шелковой поверхности, вышитый золотом показался герб кочевников Отора – Степной Сыч. Его проницательный взгляд смотрел в глубину святилища мага. На позолоте резвились тени от горящего посреди шатра очага. Но этой красоты раздосадованный волшебник не увидел. Он удалился залечивать раны бойцам за его, Аттюка, будущее.
На вид ему было лет 70, но на самом деле колдуну перевалило немногим за 55 вёсен. Старости ему добавлял торчащий горб. Этот еще не совсем старый мужчина так скрючен, что похож на свою клюку. Он высовывал свой нос из-под головной накидки и был похож на черепаху, которая медленно высовывает голову из своего панциря. Лицом был так же ужасен как та черепаха. По рукам и лицу колдуна расползались пятна коричневые и белёсые, что делало его еще более неприятным. Ярс все время насмехался над ним:
– Нашему священнослужителю надо перед наступлением давать задание ходить в разведку. Ха, он так смешивается с природой, что, даже если он стоит и не двигается, то можно подумать про засохшее дерево. Так можно выведывать всякие тайны у противников – просто ставить в углу Аттюка!
Женщины сторонились его как чумы. Хотя в молодости ему было не занимать темперамента. Поговаривали, что он крутил роман со служанкой покойной жены владыки.
При странных обстоятельствах эта женщина исчезла со стана. Она должна была присматривать за течением родов у хозяйки. Её долго искали, но так и не нашли. Не мудрено затеряться в степи, кишащей изголодавшимися тварями.
Свой дар и служение миру Духов отец передал сыну по долгу. Маг общины Отора был самым толковым Мудрецом среди кочевников. В молодом возрасте Аттюк удалился в Страну Без Глаз, где, как рассказывал, мог научиться всем магическим хитростям. Но по возвращении, в стане как-то не заметили изменений. Ни знаний, ни мудрости не прибавилось. Чем он в тех землях занимался не известно.
Колдун имел сложный противоречивый характер. Он был больше склонен к служению своему демону, чем князю и народу. Но на деле старался изо всех сил показать, что ему очень дорог сан служителя. На народ ему было наплевать. Ему нравилось ощущение тайной власти, которой наделил его отец.
Перед смертью старый маг сказал последнее пророческое слово Воеводе: «Союз Сизого Сыча и Хрустальной Лани наделит тебя таким могуществом, которого эта земля ещё не видела!»
Сын услышал эти слова и запомнил. А когда сам пришёл попрощаться с умирающим отцом, то получил единственное странное предупреждение: «Берегись Серебряных струй, ибо они подхватят тебя и увлекут в бездну, откуда нет выхода!»
Молодой владыка Тахир, почему то верил этому бездарному колдуну. Ведь он так живо рассказывал о Предгорье, как будто сам там был. Какая же сила – это умение общаться с богами миров…
Но если бы Аттюк имел хоть рисовое зерно тех знаний, которыми владел его отец, то Отор не был бы таким беззащитным хотя бы перед теми сущностями из Сухоречья. А так – голодные и мерзкие твари регулярно проникают в жилища жителей и подкидывают неприятностей в общину.
– Очень странный у нас колдун, – натирая свой меч, сказал Ярс в компании ночных дозорных. Недаром ли он ест хлеб в общине? Пустите меня послужить этим нашим богам. Может, я лучше договорюсь с ними.
– А как же быть с лечением? Ты сможешь так же зашить раны?
– Пф, так раны зашить и я смогу! Вон после сражения все как один зашиты словно колбаса, – сетовал Ярс. Ни одна девушка не захочет взглянуть на это уродство. Ой, только не говорите, что шрамы украшают. Я ему нос сам расквашу, если он коснется, нет, если просто глянет в сторону моего прекрасного лица!
И провел руками, манерно так, по своим русым волосам, откидывая их за спину.
– Считаешь, что иметь знания мага – это легкое дело? – спросил дозорный.
– А ты считаешь, что знания спускаются как туман на степь? Тогда я пойду немного полежу на куче сена, может чего и перепадет, – Ярс поднялся и только занес ногу на право идти к стогу сена, как напарник дернул его обратно наземь.
– Спать собрался? Ага, да! Сиди здесь и неси караул. А то придет твоя зазноба из Сухоречья и поцелует за твою великолепную шею своими гнилыми зубками, к утру ты станешь не только пятнами как Аттюк, но и посинеешь от ненасытной любви.
Дозорные рассмеялись.
Один из стражников нагнулся и загадочно так спросил:
– А нашего князя тоже Тварь поцеловала?
– Это ты почему так решил?
– Так это, мы когда мылись в озере, я видел на его правом предплечье пятна коричневое и белое.
– А тебе кто позволил подглядывать за князем?!
– И Ярс приставил острие клинка к подбородку любопытного дозорного
– А, я-я-я случайно видел. Мы коней мыли, и он впервые закатил рукава, хотя этого никогда не делал. Всегда ходит полностью одетым – жара-не жара. А вдруг это заразно…
– Так и есть.
– Ни-ко-му, что видел. А то ножичком так – ап! И в овраг, за стан! Уяснил?
Глаза Ярса засверкали языками пламени, он прищурился злобно.
– Тьфу, на тебя! Слово даю! И убери ножичек, – ответил товарищ.
Ярс выровнялся, задёргал бровями и произнес, поглаживая латы:
– Жрать хочется!
Глава 4
«Как мягко ложатся тени на эти тканые ковры, устеленные кругом в моём шатре. Цвета их в затухающем очаге уже казались не такими насыщенными, тени от огня колыхались по округлым стенам, рождая причудливые фигуры то ли животных, то ли духов. Я бы хотел заснуть сразу, но никак не могу. Что-то очень далёкое и неосязаемое пытается со мной поговорить. И я не знаю, что оно хочет. Зовёт или шепчет. Этот зов я чувствую с каждым днём всё отчётливее. Какая-то тяжесть в груди.
Мама. Как мне тебя не хватает. Я бы тебе сейчас показал, как вырос, как веду хозяйство, как всё держу под тотальным контролем. Я бы тебе точно не рассказал, про мои провалы, но ты бы их точно заметила. Только не надо меня жалеть. Я других стараюсь не жалеть, что бы, если придётся, принять потерю, не долго печалиться, а сжав зубы продолжать жить. Как ты там? Мне тебя не хватает. Твоих тёплых ладоней, которых я никогда не чувствовал и твоей улыбки, которой никогда не видел.
Я один. Ни брата, ни сестры, за которыми я бы мог присматривать, нет. Я вырос холодным и жёстким. Меня просят улыбаться. А чему улыбаться? Кому? Отец вон так печалился, что не выдержал без тебя. Разве он замечал меня? Я словно колючка на пустыре. Вроде существую, но так бесполезен. Каких стоило усилий, чтобы добиться его милости хотя бы поговорить как отец и сын. Чтобы я не делал, все мои дела критиковал и вечно был недоволен.
Вокруг меня вился только этот Аттюк со своей невыносимой заботой Крестного отца. Его общество меня раздражает, я бы хотел больше времени проводить с отцом. Что мне досталось от отца? Что мне осталось от тебя? Даже одежды твои отец сжёг вместе с тобой. Украшения раздал людям, амулеты… Я, по крайней мере, видел, что он хоть кого-то любит и за кем-то скучает. Этот амулет сделал отец для тебя. Серебряная чеканка Степного Сыча с хрусталем вместо глаз и на груди алый камень, ограненный в виде сердца. А на груди его ношу я. Никогда не снимаю. Тоже хотел бы тебе сделать подарок, но… Я тебя даже не видел. Мама, что такое любовь?
Неужели это боль? Все говорят: что понять, когда пришла любовь надо увидеть Духа в виде струящейся воды исходящей от человека. Говорят, что эти струи, проникая в человека, приносят ужасную боль. Нет, я не готов это испытывать. У меня хороший меч, если даже эти струи будут терзать моё тело, я их разрублю, как барана. Да, так и будет!
Мам, покажи мне её. Любовь»
«Как я уснул, не помню.
Что это за неизвестное волнение разливается по груди, тепло так. Что это, сон?
Будто иду я по дороге, и луна освещает её. И знаю, что надо идти именно туда. Сизая долина вдруг сменилась лесом. Возникли странные деревья, я таких еще не видел. И вроде дорога была ровной, но идти мне становилось всё труднее, ноги увязали в песке. Смотрю, а рядом идёт ещё человек. Легко идёт, хотя тяжёлую ношу впереди себя несёт. Я ему говорю: “дай помогу!” Он мне: “Ты со своей ношей как справишься?”
И тут чувствую за спиной свою ношу. Дышать трудно, такая тяжёлая. Попутчик глянул на меня и так же легко пошел впереди меня. Я хочу его догнать, потому что в лесу одному идти стало жутко. С деревьев стали капать капли крови, а под ногами будто хрустели кости. Попутчик сначала побежал вперёд, потом вернулся.
–Предупреждаю, впереди лежит камень, переступишь его – пойдёшь дальше, а не увидишь его, зацепишься, – убьешься!
– Спаси тебя боги!”, – говорю ему. И опять иду, внимательно смотрю под ноги, а тьма сгущается и уже ничего не видно. А попутчик кричит, размахивая руками:
– Смотри внимательнее!
Капли крови стали капать на мою голову, и я почувствовал их запах, капли застилают уже глаза, а я отчаянно пытаюсь их стереть с лица, чтобы не проглядеть камень. Но камня всё нет.
– Камня нет! – закричал я.
– Есть! – донёсся до меня нежный женский голос. Я остановился, прислушался.
– Мама? Мама! Это твой голос? Это ты?
– Не-е-ет, – прошептал голос и смолк.
И-и, э-э-эх! Я ничего не вижу! Что делать? Куда идти? Вижу деревья, сменились стенами из валунов. Они блестели в лунном свете от влаги. Это они, камни. Сейчас внимательнее. Но плохо видно. Фонарь бы. И тут же нежный голос издалека:
– У тебя есть уже фонарь, а ты не пользуешься.
“Где фонарь? У меня были заняты руки. Стой, а зачем мне эта ноша? И я её скинул. Стало легко. И тут я почувствовал, на груди тепло. Глядь, а на шнурке висит амулет, из глаз его струится свет и освещает дорогу. И тут мне стало легко, и я побежал изо всех ног. И вдруг, я цепляю ногой что-то. Камень, как я его не заметил! Руками и ногами я закрутил в воздухе как мельничными лопастями, я выглядел по-дурацки, как ребёнок, свалившийся с печи.
Но эти шутовские движения спасли моё равновесие, я попрыгал на одной ноге и остановился. Пригляделся, а камень превратился в лужицу и исчез.
Я взглянул на амулет. И тут появился попутчик, но лицо у него уже было совсем не такое, как ранее, а какое-то искажённое, перекошенное. Он показал пальцем на амулет:
– Отдай! Это не твоё!
– Не-е-ет!
