Крутится мельница в сумрачных жерновах.
Всё перемелет, получится звёздный путь.
Я не могу быть бесстрастной в своих словах —
может быть, там, на орбите, когда-нибудь.
Всё понимаю, но я не могу молчать.
Нужно кристальной вершины и глубины!
Пусть нам песком засыпает следы печаль,
а в небесах золотые сверкают сны.
Из детства
Пить вперемешку с гордостью
капли дождя, и вот,
это случилось осенью,
мне был двенадцатый год.
С кем-то поссорилась. Первая
нежно-суровая мысль:
«Зачем нас природа сделала
смешными?» – хотелось взмыть
в то бесконечное, облачнозвонкое. Отъединить
с плотски земной перепонкой
вечно непрочную нить.
Звенели звезды-горошины,
плыл голос издалека:
«Нежная моя, хорошая,
так не играй пока».
* * *
Я бьюсь об заклад: вы можете стать эфиром.
У самой пропасти, в облике не порфирном.
Забывшие звук обыденности и парада
и ложь речевого разумного аппарата.
Секунды стучатся, гулки и монотонны.
Вы – переводчик с небесного.
Обертоны – из колебаний воздуха и мембраны.
Они не парадны, и может быть, не отрадны.
Как покорять сердца первобытной флейте?
Зигзаг, анданте или синкопа, трель ли?
Нота у края дрожит камнепадом, пунктиром.
Я обещаю: вы можете стать эфиром.
Беглянка из времени «Y»
Я молча смотрю. Мигают часы на стенах.
Сто мыслей, несвоевременных, несовременных:
как падала в снег, разбивая о лёд колени,
как слышала в смехе симфонии поколений,
как видела «раздвоение», «растроение»
двуногих упрямцев, не верящих в исчезновение
своих идеалов и вынужденных скрываться;
как мир повернулся спиной, а тебе только двадцать;
как знала, что тон не зависит от камертона,
а любить платонически – выше идей Платона;
как писала слова молитвы на льду нечётко
и кричала толпе, как может кричать девчонка:
«Пускай дан орлу полёт, а пингвину – ласты,
последний взлетит!» – и меня не любили схоласты.
По-прежнему верю в то, что однажды приснилось
(пусть небо за тысячелетье не изменилось!)
И мой инструмент – это резкий смычок Эвтерпы.
И век восемнадцатый выше, чем двадцать первый.
И в тонкой одежде абсурда и грёз пришедших
я лучший друг всех истинно сумасшедших.
Пусть пух откровений не крепче бетонной фальши,
мне хочется верить, что всё повторится дальше.
Отрывок из поэмы Вольтера «Jean qui pleure et qui rit»
(«Жан, который плачет и который смеётся»)
Je dis au mont Etna: «Pourquoi tant de ravages,
Et ces sources de feu qui sortent de tes flancs?»
Je redemande aux mers tous ces tristes rivages,
Disparus autrefois sous leurs flots еcumants;
Et je redis aux tyrans:
«Vous avez troublе le monde
Plus que les fureurs de l’onde,
Et les flammes des volcans.»
Enfin, lorsque j’envisage
Dans ce malheureux sеjour
Quel est l’horrible partage
De tout ce qui voit le jour,
Et que la loi supr?me, est qu’on souffre et qu’on meure:
Je pleure.
Я спрошу у горы:
«Отчего этот взрыв?
Почему эта лава
в твоих недрах, ответь?»
Я у моря спрошу:
«Отчего наш обрыв
и несчастный тот берег
теперь под волной»?
А тирану скажу:
«Ты изволил посметь
волновать этот мир как движенье коры,
как вулкана прорыв,
