среди притаившихся граций,
в звенящем пространстве галантного века —
силенциум! – его библиотека.
Просветитель
«Мой путь давно пытались запретить,
и этот путь не вдруг открылся мне:
решив в наш век кого-то просветить,
я должен показаться сам во тьме.
Я должен знать края, границы тьмы,
влиять на чьи-то «светлые» умы,
не надевая мантии, как встарь.
Мой образ – вечный пламенный дикарь.
Я знал неиссякаемый исток,
но он исчерпан: слишком много лжи.
Вы, прочитав, сказали: «он жесток»,
но вы узнали, как не стоит жить.
В любой невежде жив философ свой.
Он вздрогнет с провокаторской стрелой».
* * *
Возможно тебе, одетому в плоть и кровь,
такое подчас заштопывать и пороть?
Такое сказать порой и такой порой?
Так делает каждый третий или второй.
Это случается с каждым, пока есть тень
для путников всех дорог,
всадников всех мастей,
и даже детей, кому шепчут «баю-баю»,
где-нибудь у истории на краю,
в затмении света, и отблесков, и темнот.
Для всех, кто поёт по нотам и мимо нот.
Это разбег и скольжение на снегу.
Я человек, и я всё равно солгу.
Не стремление к белым истинам букваря,
но высокое, тихое, сильное, как заря,
движение к правде, похожее на глоток
звёздно-снежного ветра,
на падающий листок,
на стояние в хрупкую изморозь на мосту,
чтобы, как в Рождество, увидеть свою звезду.
Ты,
кричащий незримо
восторгами смелых глаз:
мы движемся к правде,
и правда случится в нас.
* * *
Сплетенье слов… опять безумства… бог мой!
Ты будешь жить, мой маленький двойник.
Герой из тех, что Андерсен и Гофман
оставили в страницах старых книг.
Ему дано быть слишком эфемерным,
безжизненным и хрупким, как кристалл,
самолюбивым, слабым и манерным.
Он мог бы стать таким, но он не стал.
Он мог бы стать, но он был слишком против.
Он будет защищать смешных и кротких,
и в грустный миг с улыбкой на губах
рассеет миф «бессилие – судьба».
Побег
Пусть мой образ никто не хранит.
А. Кутилов
Не нравится тело, давай уйдём из него,
где нам не грозит застывшее «ничего»
чёрных, как мокрая ветка, как грачья ночь,
там нет осложнений мысли в бегущих прочь
глазах, чуть подёрнутых завистью, знавших нас.
Впрочем, нет смысла ловить восхищённость глаз.
Пусть властные мира делят большой пирог,
пускай их везёт мерседес или носорог,
важно, во что же застыл их кипящий сплав?
Ты не застынь с ними, лучше спасайся вплавь.
В воду, в которую входят один лишь раз,
вряд ли войдёшь безропотно в смутный час.
Полно ходить ведущей не вверх тропой,
пока не проснулся вместо тебя другой.
Другой, чьи часы конечны, как «всё равно»,
другой, кто не знает смутное злое дно
изгибов тончайших, ведущих куда-то вниз,
мечтающий про удобство и гуманизм.
Право и лево – реальности дерзкий мим.
Если есть тело, не знаешь, что делать с ним.
Скучно и страшно видеть свои черты
в век компромисса, тайны и немоты.
