Я иду вперёд,
сердце катится,
день мой мимолёт-
но прикается.
Задержись, судьба,
не снежи ночкой,
счастье не каба-
лой-златиночкой.
Я не story я,
не истец-момент,
по колени я
реческих календ.
Им и вер кладу
пре стояния,
и себя краду-
чась зрю знание.
Не велик урок,
да поведанный,
не в слезах промок-
ший, но беданный.
И открытий о-
бычных нижется
не каре старо-
модных книжица.
Пусть хрупка скрижаль,
но вся светится,
не тенями саль-
ными метится.
Вот уж точно не
не оставь раз ум,
два не исполне-
ний привычных дум.
Я видел королев
Я видел королев из деревень,
Простушек в городском неадеквате,
Смешливых тенью на пустой плетень
И ушлых в неиспользованном хвате.
В сухом остатке горький оселок
Всё тех же неисчезнувших сомнений,
Осадок убедительных не мнений
И памяти пожухнувший брелок.
Награды неиспользованной встречи
И вылитые выгребные речи.
Всё не избыток поданного чувства
На блюде обольщений и надежд,
И приснопамятности брошенных одежд
Лишь жалкий слепок грешного искусства.
Апостол
Немилосердие ни опытов ни строф,
Страстных усилий тернии колючи
Не тельных неиспытанных голгоф,
Пути, где не по сеньке шапок кручи.
Но был бы он… и верен и раним,
Не кровь ласкает жеваные раны,
Апостол-дух и горек и гоним,
Да всё не кинет мысленные станы.
Не спит больной до третьих петухов,
Всё чертит смыслы на песке горючем,
И вспоминает шествие волхвов
На языке своем и древнем и могучем.
В нём гневный слог изыденных мытарств,
В нём вечери предательской паскудство,
В нём человеческих полупродажных барств
Распятое священным звуком блудство.
Храни, святой, звезду и небеса,
Дарованных божественною вестью,
В них слёз пролитых чистая роса
И «возлюби», рождённое не местью.
Терзай, так лучше, и не успокой
Ни счастьем горшим ни бедой приветной,
Ты не махнешь блаженною рукой,
Но и не станешь тенью незаметной.
Неверна
Уходишь, время… ты не бесконечно,
У каждого свой имоверный круг,
Ты, может быть, для легковерных вечно,
Но для неверных позволенье мук.
Ты гонишь волн безопытную прихоть,
А опытной снедаешь берега
Бесчеловечных лет и их же вихрить
Пытаешься в советника-врага.
Ты почему-зачем и есть ли души
У не коснувшихся твоих железных рук,
Они умеют бессердечье слушать,
Его, как твой, непохоронный стук.
Его незримые, не божеские ласки
И в темя-время страшный поцелуй,
Когда ты рвешь прижившиеся маски
И шёпотом скрежещешь, – «Не балуй».
Твоя абстракция «неверны» мне знакома,
Ты тень несостоявшихся богов,
Готовая уйти и вечно дома,
Любительница адовых кругов.
Но ты ли дух подводишь под распятье,
Но ты ли крестишь, – «Боже, им прости»,
Когда роняешь смертные проклятья
На временно кончаемом пути.
Ведь нет тебя! И кто божествен больше,
Последний вздох, распнувшийся молчать
Иль небеса живых, их не бывает горше,
Когда клеймит их мертвая печать.
Распятый стих
Что мне делать с твоим телом,
Между делом,
Между делом,
С нерасцвеченной душой,
Рисовать задачки мелом,
Где и в частности и в целом
Выбор, в общем, небольшой.
Что мне делать в перерывах,
Где на ивах,
Где на ивах
Сон туманов над рекой,
Где на стихотворных нивах,
В исжеланных переливах
Сердце светится строкой.
Что мне делать на бестелье,
Где на мелье,
Где на мелье
Бьётся одинокий чёлн,
И дрянное пустомелье,
Будто раковин безделье
Не вылюбливает волн.
Что мне делать не с тобою,
Не любою,
Не любою,
Виноватой без греха,
Расставаться меж собою
Не рабом и не рабою
До распятого стиха.
Живая и мертвая
Поэт, поэт… ты пуст и малоценен,
Ты на поверку брошенности слов,
Ты для себя и потрошён и венен,
А для других воспоминанья снов.
Необязателен, не грозен, не практичен,
Ты сотрясаешь terrости пустынь,
В которых умерла людская стынь
Душ, чей посыл и нагл и эпичен.
Ты кажешься, а им бы быть потреб
И спелно и насытно и утробно,
Каких ты служишь непотребных треб
Иль приторных иль вовсе несъедобных.
Ты сам в себе рождаешь эпохал
Вселенных дней, не звездами рождённых,
Ты чаще слов густых язвительный нахал,
И этим оживляешь утомлённых.
Но есть иная, бедная стезя,
В ней путь наверх почти умалишённых,
Там с истиной не согрешить нельзя,
И собственно, посты там отрешённых.
Но только там касание огня
