В кабинете отчетности уже работали со средними цифрами. Когда я дал послушать ответы сотруднику, он сказал, что ничего не может с этим поделать. Таковы правила.
– На сколько он ответил, если бы этот ответ звучал перед классом?
– Ну, я думаю, на четыре. Ответ не полный, но, по все критериям, – он заглянул в бумажку у себя на столе, – четыре.
– Хорошо, – развернулся я и вышел из кабинета.
Я отправился к директору школы.
– А вы активный ученик, – сказал директор, выслушав меня. – Но правила есть правила. Петя мальчик неплохой, но у него психологические проблемы. Семья, знаете ли. Мы не вправе указывать семье, – бормотал неохотно сухощавый мужчина лет пятидесяти, катая пальцами по столу карандаш.
– Семье? – удивился я.
– Да. Мальчик очень любит своего папу. Папа очень добрый, играет с ним, многому учит, берет с собой на рыбалку. Но только когда трезвый. А вот когда пьяный… Я всех подробностей не знаю, только случайно услышал от ребят, что он его начинает дрессировать и часто кричит «в глаза смотри, смотри мне в глаза». В общем, пьянство отца тоже воспитывает мальчишку.
– В правилах школы должны быть оговорки для особых учеников.
– Но он не числиться как особый ученик.
– Вы сами сказали, что у него психологические проблемы.
– Да, но он должен проходить программу как и все дети.
– Он и проходит. Поменяйте ему условия прохождения устного экзамена.
– Мы не можем на каждого распыляться.
– Это особый ученик.
Я в упор смотрел на директора, который периодически поглядывал на часы, видимо, спеша домой.
– Я соберу учителей и мы подумаем, что можно сделать.
– Спасибо.
Из-за того, что я провел целый день в школе, я не сделал свои упражнения и чувствовал себя некомфортно. Мне казалось, что у меня болит нога. Настроение у меня было тоже не очень. Вся та ситуация, в которой жил Петя, все его окружение было безразличным к нему. Папа, который занимался дрессировкой, мама, которая позволяла это делать. Учителя и директор, которые не хотели внести вклад со своей стороны, чтобы его жизнь хотя бы в школе была справедливее. Всем было все равно. Родители отметились в этой жизни как родители, учителя отрабатывали свою зарплату, директор следовал правилам. Петя в свои пятнадцать заглядывал в глаза как щенок и ходил в школу, в которой в спокойствии можно было читать книги. Поздно ночью, когда я лег спать, я лежал в своей кровати, смотрел в темноту и думал, какой же я счастливчик. Я жил в семье, в которой не все равно не только на себя.
В следующую пятницу я сидел на стадионе и ждал своих учеников. В скором времени я увидел знакомые лица. Почти половина из них опять осталась на площадке с турниками. Ко мне подошло восемь человек.
– З-з-здравствуйте, – сел возле меня Петя.
Остальные тоже поздоровались и присели. В моих планах по учебе, которые мне выдали в институте, я должен был своим обаянием уже привлечь внимание не меньше, чем у половины группы. Кажется, мне удалось догнать мой учебный план. Я встал, чтобы всех увидеть, и сказал:
– Поскольку цель моего обучения здесь научить вас чему-то хорошему и прекрасному, давайте поговорим. Расскажите мне, что вы понимаете под справедливостью.
Кажется, я попал прямо в цель с первой темой, потому что те, кто пришел, стали на перебой рассказывать, что они подразумевают под справедливостью. А потом начали спорить между собой. У меня с трудом получилось вставить несколько предложений, после каждого из которых опять начинались бурные споры. Ребята вели себя настолько шумно, что на половине урока к нам с площадки с турниками пришло еще пять человек.
После урока я зашел в кабинет отчетности и узнал, что вопрос с Петей был решен, и что за устный экзамен по географии ему поставили четыре. Судя по всему, этой четверке я обязан появлением на моем уроке дополнительных учеников.
Вечером, когда я вернулся домой, я сел расписывать план занятий и понял, что тридцати двух уроков, которые остались у меня, мне не достаточно. Тридцать два часа – это слишком мало, тридцать два часа – это ничто. Совсем недавно я не понимал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его много. Теперь я не знал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его слишком мало.
– Чем ты так занят? Тебя не дозовешься, ужин остывает, – ворвалась в мою комнату Вера и уже заглядывала в мои бумажки. – Воля, сочувствие, вина… Ты готовишь отряд священников?
– У нас нет церквей для них, – буркнул я.
– Так я чувствую, что скоро будут, – прикоснулась она ладонью к моему лбу.
– Пойдем, – одернул я ее руку.
– Как там Петя? – спрашивала Вера, выбегая за мной на улицу.
– Х-х-хорошо, – ответил я, присаживаясь в беседке.
– Бедный парень, его еще и учитель дразнит.
– Как директор? Исправился? – спросил папа, придвигая к себе тарелку.
– Исправился, – ответил я.
– Серьезно? – округлились глаза у Веры. – А ты не так прост, Эмиль.
– А что сказал Петя? – оторвался папа от тарелки, услышав такую новость.
– Ничего. Но сегодня на занятии у меня было от восьми до тринадцати человек.
– Они размножались у тебя на глазах? – не понял папа.
– Клеточное деление, – посмотрела на папу мама.
– Ты кого-то разрезал пополам? – продолжила каламбур Вера.
– Сначала пришли восемь человек, но на половине занятия с турников приползло еще пять человек.
– Это успех, – посмотрел папа на маму.
– Это уважение, – сказала мама, глядя на меня.
– О чем ты с ними говорил? – хитро улыбалась мне Вера.
– О справедливости, – посмотрел я на нее.
– Самое время, в пятнадцать лет это то, что нужно, – отметил папа.
– И в тридцать лет это то, что нужно, и в пятьдесят, и даже в восемьдесят. Ну и как, у них что-то получилось? – спросила мама.
– Они старались.
– Можно вечно смотреть, как течет вода, как горит огонь, и как люди ищут справедливость, – философствовала Вера.
– Может тебе стоит поговорить и с моими коллегами? – разговаривал папа с тарелкой супа. – А? – перевел он взгляд на меня.
– Мне? – сделал я непонимающий вид. – Мне кажется, они слушком умны, чтобы говорить о справедливости.
– Угу, и слишком хитры, чтобы вообще говорить.
После того как папа узнал, что со мной почти не работали в институте, никто ничего не показывал и особо не рассказывал, папа стал выяснять, в чем проблема. Он один из руководителей института, хотя и не особо любит там появляться, но старательно работает над теоретическими материалами, чтобы как можно быстрее и продуктивнее работали учителя. Все остальное время он посвящал своей исследовательской работе, потому и не ходил в институт. Потому что он туда не ходил, он пропускал многие моменты, отсутствие наглядных примеров для учеников в том числе. Сейчас он ходил туда три раза в неделю, скандалил со своими соруководителями и делал наставления подчиненным. Он не любит обилие отчетов и считает, что это отвлекает учителей, потому он надеялся на то, что сотрудники будут устно сообщать ему о своих проблемах. Но сотрудники оказались молчаливы, потому он расписал себе график таких же молчаливых проверок и приходил с ними на занятия без предупреждения. Это быстро дало свои результаты. Мне, наконец, выдали материалы для изучения и пригласили на открытый урок, где я должен был набраться опыта.
– Как там экспериментальный участок? – спросил я Веру.
– Отлично, мы его активно изучаем.
– И мы взяли еще один участок, – сказала мама.
– Этого мало? – удивился папа.
– Этот слишком хорош. Нам его не с чем будет сравнивать. Потому мы взяли пустырь недалеко от нас, там, где вы раньше играли в футбол.
– Там где даже палку невозможно вставить в землю? – спросил я, улыбаясь.
– Именно. Сейчас мы готовим почву, чтобы высадить деревья по периметру участка. Для начала нам надо закрыть его от выветривания. Потом мы будем прикрывать его от палящего солнца. Скорее всего, листьями и травой с хорошего участка. Но пока из-за ветра там ничего не будет держаться. Нам нужна защитная полоса.
Через несколько недель, как раз когда мне сняли гипс, я отправился вместе со всеми высаживать деревья и кустарники. Поскольку я еще ходил на костылях и находился на реабилитации, мне разрешили придерживать деревья во время того, как засыпали их корни землей. Недавно прошел дождь, но и до этого мама, Вера и Саша ходили сюда поливать и рыхлить землю для будущей посадки. Деревья и кустарники мы садили в несколько рядов.
– Интересно, как быстро они здесь погибнут? – спросил я, возвращаясь с третьего дня посадки. В этот момент мы высадили около половины саженцев.
– Будем следить, – говорила мама, – если повезет с погодой, то большая часть приживется. Если нет, мы кое-что постараемся полить. Но что-то в любом случае погибнет. Скорее всего, нам придется несколько раз садить деревья.
Всю неделю мы садили деревья, а потом ставили улавливатели влаги между ними для дополнительного полива. Неделя прошла очень быстро и снова настала пятница. Ко мне на занятия все так же приходило то восемь, то десять человек. Мы уже рассмотрели с ними, что такое целеустремленность, организованность, терпеливость. Они были на удивление активны на занятиях, а некоторые даже после занятий искали информацию в библиотеке. Судя по разговорам я понял, что та часть класса, которая во время моих занятий сидела на площадке с турниками под предводительством Кохи, была очень хорошо осведомлена о всех темах и деталях моих уроков. Они предпочитали игнорировать меня и выбирали своими учителями своих одноклассников. Меня это вполне устраивало. У меня не было проблем, занятия проходили спокойно и без конфликтов, а информация была донесена до всех. Но я отставал от своих заданий. По идее до этого времени я должен влюбить в себя практически всех своих учеников. Но я был нелюбим и не собирался подходить к шайке Кохи и общаться с ними, как рекомендовал мой папа. Это был их выбор, и я готов уважать его, даже если я не оправдаю надежд института. Мне было откровенно на них наплевать, хотя они и пытались подпортить результаты моего труда, подкидывая довольно странные идеи ребятам. Мне не составляло труда ставить все на место за две – три минуты. Это был неравный бой, у них не было того опыта, который был у меня. С детства мои родители учили меня всему, что они знали. А знали они очень много в отличие от родителей тех ребят, которые были у меня в классе. Они были безразличны своим родителям, их отправили в школу, чтобы они не мешали. Я был как тот первый экспериментальный участок, надежно прикрытый со всех сторон родительским воспитанием. Ребята же напоминали второй участок, их постоянно хлестал ветер и выжигало солнце. У них была очень большая проблема. Они были одни. В это время я считал, что учить надо только тех, кто этого хочет и не думать о тех, кому интересно что-то другое.
В выходные, когда мама и Вера пошли проверять посаженные нами деревья, мы с папой готовили ужин.
– Ну, что, ты подходил к ребятам на турниках? – спросил он меня, когда все наши разговоры о еде, продуктах и рецептах закончились.
– Нет, и не собирался.
– Почему?
– Не вижу в этом смысла.
– У тебя разве нет задания привлечь внимание всех?
– Есть. Но что я могу сделать, если они не хотят?
– Сделать так, чтобы они захотели, это твоя основная цель учебы.
– Гонятся за мальчиками-переростками, которые ничего не хотят делать?
– Ничего?
Я открыл рот и тут же закрыл его. Они ведь знали, что мы обсуждали на занятиях, значит, что-то они все-таки хотели.
– Если ты не хочешь подходить к ним, сделай так, чтобы они подошли к тебе. Не можешь сделать так, чтобы они пришли все вместе, переманивай по одному. Ты учишься быть учителем, человеком, который без внимания окружающих не может сделать ничего в своей жизни. Узнай, что ими движет, их мотивацию. Сейчас тебе кажется, что надо голову сломать, чтобы найти к каждому подход, но это не так. Сейчас у тебя только два типа людей: одни хотят с тобой говорить, другие – нет. Как только ты разберешься со своим первым классом, все будет только упрощаться, ты перестанешь видеть в них конкретных людей, а поймешь, каким идеям они служат. Если ты сейчас их бросишь, это будет значить, что ты сдался, даже не начав.
Я ничего не ответил. Мне не хотелось с ними общаться. Они в моей жизни были чем-то инородным. Возможно, на меня так повлияло первое занятие и их глуповатые хихикающие лица. Между нами была стена, и я не желал что-либо с ней делать.
Мы расставляли на столе в беседке тарелки, когда вернулась наша прекрасная половина семейства.
– Вы что, опять сажали деревья? – спросил папа, увидев, какие грязные руки у Веры и мамы.
– Мы решили, что надо прикрыть землю у корневищ, потому ходили за травой, чтобы использовать ее.
– Думаю, пока мы все накроем, деревья успеют засохнуть, – говорила Вера, усаживаясь за стол.
– Не успеют, но нам надо постараться сделать так, чтобы погибло как можно меньше деревьев. Не хочется, чтобы все растянулось на столетие, – говорила мама, насыпая себе салат.
– А ты думаешь, все будет быстрее? – удивился папа.
– Зависит от того, как мы поработаем вначале.
– Я могу вам помочь, – отозвался я.
Честно говоря, я готов был хоть сейчас идти и укрывать корни деревьев. Мне хотелось сменить обстановку, чтобы меня не преследовали мысли о моих учениках. Отец раззадорил меня своими наставлениями и в моей голове боролись человек, желающий всех победить и человек, желающий, чтобы от него все отстали.
После ужина я отправился на берег моря. Уже взошла луна и вокруг все заливало светом. Я зашел по пояс в воду и долго стоял, покачиваясь в такт волнам. Эти волны будто успокаивали мою ногу. Нога постепенно набирала мышечную массу, но ныла, чесалась и постоянно чувствовалась какая-то ломота. Мне надо было поскорее восстанавливаться, и мне нужно было искать новую байдарку. Так хочется сбежать на остров.
На следующий день я пошел с мамой и Верой на участок. Костыли не давали мне особо разгуляться, потому помощник из меня был так себе. На участке уже было немного травы, которую они принесли вчера.
– Оставайся здесь, а мы сходим еще за травой. Надо обкрутить немного травы вокруг ствола, вот так, – мама показала мне, как завязывать кольцо из длинной травы, чтобы ее не унесло ветром.
– Вы правда хотите все это накрыть? – недоумевал я.
– Нет. Но нам в любом случае придется накрывать здесь землю, если мы хотим, чтобы все получилось. Потому несколько раз в неделю мы будем снова приходить и делать это. Трава держится за деревья, деревья меньше сохнут из-за тени от травы. Потом тень начнут отбрасывать деревья, еще от травы насеятся семена. Если мы хотим, чтобы все происходило быстрее, надо помочь растениям. А мы очень хотим, – улыбнулась мама.
Они оставили меня и пошли за травой, я стал накрывать землю вокруг деревьев, сидя на небольшом жмутке травы и ерзая от дерева к дереву, потому что приседать и вставать мне было тяжело. Солнце обжигало землю, вокруг был песок. Из-за того что на нем ничего не росло, он сильно утрамбовался. Как только я остался один, я опять стал думать о школе. В этот раз все не казалось так трагично и раздражающе. Я успокаивал себя разными мыслями. С одной стороны мы были в чем-то похожи с этими ребятами. Я не хотел общаться с ними, они со мной, это было похоже на поведение баранов. С другой стороны, бараны – это животные, а значит, их надо приручать. И если они меня приручать не собирались, то значит, я должен приручить их. Я обкрутил вокруг очередного дерева траву, там мне попались семена. Я вытрусил их из семенной коробочки на ладонь и стал рассматривать. Маленькие, черные, не больше миллиметра. Из них вырастала целая сеть длинных отростков, не меньше метра длиной. На этих отростках были еще отростки покороче, а на вторых еще короче. Все отростки были густо покрыты мелкими листьями и цветочками. Миллиметровое семечко увеличилось в миллионы раз на плодородной почве, которую ему оставили предшественники. На пустой земле семечко расти не хотело.
– Медленно работаешь, – услышал я Верин голос.
Я обернулся. Они принесли по большому мешку полусухой травы.
– Кажется, собирается дождь, – посмотрел я на небо.
– Полчаса у нес еще есть, – высыпала мама содержимое мешков. – Остальное придавим камнями, чтобы не разлетелось.
Дождь пошел, когда мы уже заходили через калитку. Папа колдовал над ужином в беседке.
– А вот и мои борцы с выветриванием явились. Как успехи? – говорил папа, жуя зелень.
– Мы вызвали дождь, – ответила Вера, моя руки.
