Девчонки хихикали. Санёк махнул рукой и пошёл за дровами.
После ужина Татьяна Терентьевна устроила «разбор полётов».
– Кто что хочет сказать про сегодняшний день? – спросила она.
Ребята притихли. Санёк приготовился, что сейчас его заклеймят позором раз и навсегда, как неспособного к туристической жизни.
– Я хочу сказать! – вдруг поднял руку Петя Плавченко. За фамилию и заодно и за фигуру ребята прозвали его Поплавком.
– Говори, – разрешила Татьяна Терентьевна.
– Почему мне такой матрос достался? Не матрос, а недоразумение какое-то! – это он про Василису.
– Ты о чём?
– Она же порогов боится!
– Все порогов боятся. Это опасные места, к ним нельзя легкомысленно относиться, – ответила руководитель.
– Так она же глаза закрывает!
– Это когда брызги… – тихо сказала Василиса.
– И до воды веслом не достаёт, – завершил обвинительную речь Петя.
– Я же не виновата, что такая маленькая… – оправдывалась Василиса. На самом деле ей было тринадцать, просто росточком не вышла.
– Так… Петя, а ты что предлагаешь? – спросила Татьяна Терентьевна.
– В «трёшку» её отправить, в серединку, пусть как багаж едет! – заявил Поплавок.
– Нет, нет! – закричали девочки из обеих трёхместных байдарок. – Мы только сработались! И мы меняемся. Как она в «трёшке» выгребет, если в «двушке» не может?
– Видишь, они не хотят. Какие ещё будут варианты? – спросила Татьяна Терентьевна.
– Греби, Поплавок, за двоих, ты сильный!
– Ты бы Василиску хоть подкармливал иногда, она бы и выросла!
– Никто такого матроса к себе не возьмёт!
– Я возьму! – вдруг сказал Санёк неожиданно для всех и для самого себя в том числе.
Ведь он только подумал о том, что хорошо бы оказаться в другом экипаже, с кем угодно, только без Селены, а выходит, что вслух сказал.
– А ты справишься?– спросила Татьяна Терентьевна. – Капитаном идти придётся…
– Не знаю. Но я попробую.
– Ладно. Будем вас страховать.
В сумерках, проходя по лагерю, Санёк услышал, как возле одной палатки шептались девчонки:
– Из-за этого Доломитова столько времени потеряли…
– Да, теперь или впахивать придётся, или без днёвки останемся…
– А мне кажется, Доломитов симпатичный… и Василису он спас.
– Сегодня спас, а завтра утопит. Или мухоморами накормит.
Девочки захихикали.
– Он же не нарочно, он просто не знал…
– А он что, тебе нравится? Обломись, не видишь, у него селеномания в острой форме!
– А у тебя селенофобия, – быстро нашлась собеседница.
Санёк постарался пройти тихо, чтобы его не заметили, но сухие ветки предательски захрустели под ногами, и девочки замолкли, уставившись на него.
– В медицинский собираетесь? Ну-ну… – сказал Санёк и пошёл дальше.
Его провожал дружный смех.
2. Жизнь продолжается
На следующий день сразу после завтрака продолжили сплав. Теперь Санёк сидел на капитанском месте и руководил экипажем в составе миниатюрной Василисы.
– Привет, Доломакин! С повышением! – крикнул, проплывая мимо, Веня.
– Я Доломитов, – ответил Санёк, – Это горы такие – Доломиты. В Италии.
– Байдарки ломать перестанешь, – будешь Доломитовым. А пока – Доломакин! Пока, Доломакин! – и «трёшка», слаженно загребая вёслами, легко заскользила вперёд.
Венины матросы, Катя и Аня, радостно заверещали:
– Догоняй, Доломакин!
Василиса, для которой Санёк соорудил сиденье повыше, чтобы до воды доставала, в основном молчала, старательно пытаясь правильно грести. Саньку приходилось подстраиваться под её ритм, чтобы не стукаться вёслами, и загребать сильнее, чтобы не отставать от группы. В миниатюрности Василисы был свой плюс – байдарка меньше давала осадку на нос, что хорошо сказывалось на её ходовых качествах и маневренности.
Немного попривыкнув к управлению, Санёк с удивлением заметил, что догоняет байдарку, идущую впереди. Это был экипаж Поплавка и Селены. Поравнявшись с ними, Санёк услышал знакомые голоса:
– Да куда ты гребёшь? Правее бери! Нет, это слишком! Левым назад! Сейчас в берег впилимся!
– Топляк не видишь? Отгребай быстрее! Р-р-ряз! И-и, р-р-ряз! И-и, р-р-ряз!
Санёк и Василиса прошли мимо. Сказочные карельские красоты открывались по обеим сторонам реки. В заводях отражались стройные высокие сосны, выбеленные солнцем пригорки пестрели пятнами мхов, мимо с треском пролетали большие золотисто-зелёные стрекозы.
Пройти в этот день надо было много, чтобы наверстать время, упущенное вчера. Хорошо, что никаких серьёзных порогов не предвиделось, лишь иногда встречались небольшие шиверы, которые можно было проскочить с ходу, по основному потоку.
Зато приходилось много грести. Приноровившись к Василисиному ритму, Санёк грёб почти машинально, стараясь не думать о ноющих мышцах рук. Пытался отвлечься. И приходили ему в голову разные мысли. Например, о том, как это странно, что всё, к чему он привык – дом, родители, школа, друзья, да и вообще вся Москва, – где-то там, далеко-далеко, а он сам – здесь. И это «здесь» какое-то неустойчивое, размытое, не имеющее даже точки на карте, поскольку река течёт, лодка плывёт, и где сегодня группа поставит палатки, неизвестно. Чувство это было необычное, непривычное, но, кажется, не плохое. Даже наоборот, все ощущения были свежими, голова ясной, а в душе пробуждалось что-то новое, до этого неизвестное даже ему самому…
Санёк чувствовал себя крохотной песчинкой, заброшенной невесть куда. В Москве он никогда не ощущал себя таким маленьким. Там вокруг всегда были люди, – друзья, родители – в их отсутствие – интернет-сообщества, телевизор, а на улице – просто случайные прохожие.
Когда окружение его не устраивало, он включал музыку в наушниках и словно отгораживался от всех, переносился туда, к любимым исполнителям. И опять был как бы не один.
А здесь телефон пришлось выключить, чтобы не разрядился раньше времени, батарейки в плеере сели ещё в поезде, и осталась вокруг – тишина. Тишина была наполнена множеством звуков: плеском воды под веслом, шелестом ветвей над головой, голосами неизвестных птиц… а ещё в тишине в голову приходили мысли. Не чужие мысли, навязанные песней, интернетными роликами или звуками телевизора, а какие-то другие, свои. Слушать их поначалу было мучительно: они не складывались во что-то цельное, постоянно метались между «сейчас бы включить…», «да когда ж, наконец…», «что я здесь делаю?», «обед ещё точно не скоро…» и прочими несвязными обрывками.
Вот пришло же в голову отправиться в этот поход! Если бы ему полгода назад сказали, что он из-за какой-то пусть даже и красивой девчонки будет кормить комаров за восемьсот километров от дома, он бы не поверил.
Теперь отношение к нему Селены, похоже, было ещё хуже, чем в школе… И стоило ради такого поворота менять тёплую московскую постель на жёсткий туристический коврик? Хотел побыть героем, а оказался «чайником», как называют всех новичков, творящих свои программные глупости в процессе получения нового опыта.
Другие ребята в группе были ему почти незнакомы. Перестав концентрировать внимание исключительно на Селене, Санёк начал присматриваться к остальным. Мальчиков всего четверо: он сам, Петя-Поплавок, Веня Братушкин и Боря Бобров. Все, кроме него, даже смешной Поплавок, уже ходили в походы и гораздо более опытны. Но примкнуть к кому-то из них на правах подшефного Саньку не позволяла гордость – выгребать, так выгребать самому. В принципе, у него это более-менее получалось. На первой стоянке, когда собирали байдарки, он узнал много нового. Оказывается, все металлические части лодок – это не просто «трубочки» или «железяки», а стрингера (прямые, продольные) и шпангоуты (поперечные, округлые), причём шпангоуты делятся на бимсы (замкнутые) и полубимсы (разомкнутые). От этого всего у Санька гудела голова, но, потренировавшись соединять их в цельную конструкцию, он вполне освоился. «Главное, – говорил Веня, – не прихватить чужой шпангоут. А то точно ничего не соберётся». До последнего момента сборки для Санька было загадкой, как на алюминиевый каркас натягивается шкура байдарки: у неё же отверстие не очень большое, а примерно как дырка на пододеяльнике, сделанная сверху и не доходящая до краёв. Но ведь алюминиевый каркас не одеяло, его так просто внутрь не всунешь, разве что одним углом. Оказалось, всё просто, каркас собирается не до конца, а отдельно носовая и хвостовая части, потом обе они вставляются на свои места, и серединка дособирается уже внутри шкуры.
Все вещи, которые едут в байдарках, сперва упаковываются в специальные гермомешки (или просто «гермушки») и в случае пробоя шкуры или вообще переворота лодки (оверкиля) остаются сухими.
Всего в этом походе байдарок было пять, три двухместные и две трёхместные. Ребята уже пытались как-то назвать свои «корабли», но никак не могли прийти к общему решению. Поэтому для простоты каждая байдарка имела номер, от одного до пяти. У Санька – номер четыре. «Борт номер один», конечно же, у Татьяны Терентьевны. А идёт она обычно сзади, замыкающей, чтобы всех видеть.
«Хорошо, что Василиса молчит, – думал Санёк. – Если бы и она пыталась командовать мной, можно было бы сразу утопиться… А так ещё ничего…»
Девочек в группе было семеро. И все они, кроме Василисы, бывалые походницы. В байдарке с Татьяной Терентьевной шла Фима, невысокая неразговорчивая девочка в очках. Она отвечала за походную аптечку. Одевалась Фима очень неброско – сплошь в серое и коричневое, и только красные резиновые сапоги выделялись на ней ярким акцентом. Сане она казалась смешной и немного странной. В байдарке Вени было две девочки – Аня и Катя. Катя была более высокой, подтянутой, с хвостом каштановых волос. Аня казалась пониже, порыхлее, с детским личиком и округлым носиком. Она с самого отъезда таскала за собой гитару, но песен у костра пока не было. Веня своих матросов постоянно чем-то веселил, и они звонко смеялись на всю реку.
Про Веню надо сказать отдельно. Ему пятнадцать, и он давно уже ходит в походы. Как узнал из разговоров Санёк, Веня где-то подцепил привычку чертыхаться. В группе любые бранные выражения запрещены, и за нарушение этого правила от строгой Татьяны Терентьевны (которую ребята за глаза называют Тэ-Тэ) можно получить персональное наказание в виде отмывания грязного жирного котла, или, как говорят ребята, кана. И теперь Веня напрягает фантазию, изобретая самые разные смешные словечки. И придраться не к чему, и всем весело.
Капитаном другой «трёшки» идёт Боря Бобров. Он единственный из ребят уже не школьник, ему восемнадцать, и он учится в гидрометеорологическом колледже. Боря числится в группе вторым руководителем, хотя никакого командования, исходящего от него, Санёк пока не заметил. В его байдарке матросы Вера и Тоня. Вера отличается крепким сложением, и, похоже, таким же характером. Она сидит впереди и может одним мощным зацепом (есть такой особенный гребок) развернуть лодку на сто восемьдесят градусов. Худенькая Тоня Топоркова отвечает за лоцию и постоянно что-то записывает или зарисовывает. В этой байдарке почти не болтают.
Официальных фотографов в группе было два – Тоня и Катя.
На собрании группы Татьяна Терентьевна сказала:
– Ты, Тоня, на отчёт работаешь. Так что фиксируй. А ты, Катя, для отчётного вечера стараешься. Так что подмечай.
«А в чём разница? – подумал Санёк, но не спросил, чтобы не выглядеть глупо. – Ну ладно, раз никто больше не удивился, то и я как-нибудь потом разберусь…»
В экипаже Поплавка теперь была Селена, и они чуть ли не всю дорогу увлечённо ругались.
«Только бы Селена обратно от Поплавка не сбежала, – рассуждал Санёк. – Мне её и на расстоянии уже многовато… Уж лучше пусть маленькая молчаливая Василиса. А вообще, интересная компания собралась, и все такие разные… Но ребята давно уже дружат, а я сам по себе… Ладно, поход не бесконечен, доживу как-нибудь».
Вечером группа разбила лагерь на живописном берегу с хорошим подходом к воде и местом для палаток. В лесу можно было найти чернику, а иногда и землянику. И всё было бы хорошо, если б не комары. Они буквально ждали момента, когда человек пойдёт в сторону леса, и набрасывались всем скопом. А в лес ходить надо было – как минимум за дровами. Относительно походов в лес и прочих отлучек из лагеря Татьяна Терентьевна на первой же стоянке объявила: «Все выходы за пределы лагеря или видимости группы поодиночке запрещены. Категорически. Минимум по два человека. Некоторые в одиночку могут за камень зайти и уже заблудиться!» «Мы не такие!», – сказал тогда Веня. «Возможно. Но проверять не будем. Правило одинаково для всех».
Санёк удивился и спросил: «А если мне надо… ну… как бы это сказать… короче, берёзу в лесу полить…» На что Татьяна Терентьевна тут же ответила: «Берёшь с собой друга, и поливаете две берёзы». Вот так. И никакой частной жизни…
На стоянке байдарки лежали на траве, как гигантские рыбы, выброшенные на берег. Санёк вспомнил, что бывают такие киты – полосатики. Как выглядели эти киты, мальчик не помнил, а вот байдарки действительно были полосатые – поверх каждого стрингера, проступающего под шкурой, тянулись длинные наклеенные полоски – леи. Это, как объяснил Веня, заботливо осматривая байдарочные днища, для прочности, чтоб шкура не протёрлась. На байдарке Санька красовалась свежая чёрная заплатка размером с ладонь. Такую же Веня приклеил и изнутри. Санёк подумал, что теперь-то он всегда отличит свою перевёрнутую лодку от остальных.
Веня ходил вокруг байдарок, цокал языком, вспоминал каких-то то ли «чайников», то ли чижиков и, как показалось Саньку, был не очень доволен осмотром, но в чём дело, мальчик так и не понял.
3. Хрючево
Когда Санёк узнал, что приготовление еды в походе – это обязанность дежурных, а его экипаж дежурит уже завтра, он почти испугался. Почти – потому что была надежда на то, что Василиса умеет готовить. Она, конечно, миниатюрная, как Дюймовочка (а ещё конопатая и с торчащими в разные стороны двумя тонкими косичками), но должны же быть у человека скрытые таланты.
Когда в обед все выбрались на берег, он отозвал Василису в сторонку.
– Василис… тут вот один вопрос…
– Какой вопрос?
– Ты же умеешь готовить, да?
– Немножко… А что?
– Нам завтра дежурить, оказывается…
– А ты разве не умеешь?
– Я?! С какой стати?
– Ты старше. А я в походе в первый раз.
