Лет десять назад, в первые годы образования Политеха, работало в нем множество выпускников Союза.
– А мы народ простой, нетребовательный, – говорит Хулио. – Ребята могли занятия провести, пообедать вместе со студентами в кафе, вместе с ними и на солнышке на травке растянуться подремать, а затем снова отправиться на занятия… Другие сотрудники Политеха морщились: для них прежде всего в преподавателе были ценны отглаженный костюм, галстук, начищенные ботинки, поданный женой обед и припаркованная в тени машина. Их раздражали валявшиеся на травке выпускники Союза. Ребят повыгоняли вон. – Но ничего! – говорит Хулио. – Мы новые силы соберем! Мальдонадо нас поддерживает.
Ректор, действительно, поддерживал. Активность Норберто была поразительна и распространялась не только на область политики. Мальдонадо был еще и поэтом. Его революционная поэма «Война и любовь» на одном из латиноамериканских конкурсов получила награду, о чем он непременно информировал всех при первом же знакомстве. Hу, если не при первом, то, значит, при втором. А в студенческие годы Норберто исследовал разницу между двумя изотопами кобальта, и потому называл себя исследователем. Преподавал ректор на факультете зоотехники и прекрасно разбирался в латинских названиях букашек. Оратором он был исключительным, и если в его речь вторгался оборот « и наконец, чтобы закончить, упомянем о…», то это означало, что выступление продлится никак не меньше часа. Еще Норберто был горячим поклонником Кубы, думается, потому, что никогда там не был. Он возглавлял общество эквадоро-кубинской дружбы.
Его жена была обворожительна, Мальдонадо обожал жену и своих двух детишек, в то же время мечтая смотаться от них куда-нибудь на долгие годы, чтобы с оружием в руках отстаивать свободу, скажем в Никарагуа или Гватемале или в какой-либо другой стране, неважно где, главное – отстаивать свободу!
Когда ему случалось заходить в незнакомые аудитории, то на приход невысокого человека в куртке обычно никто не обращал внимания, но когда представляли – «ректор Политехнического университета Риобамбы Норберто Мальдонадо» – аудитории взрывались аплодисментами.
Норберто был способен понять выпускников Союза, растягивавшихся вместе со студентами на травке, а если он и не растягивался сам, так только потому, что было некогда. И он старался быть справедливым, этот левый ректор. Когда в Политехе не хватало денег, чтобы выплатить зарплату всем, Мальдонадо отдавал приказание заплатить прежде всего рабочим Политеха и оставлял служащих и преподавателей ждать поступления денег.
Х Х Х
Римский Папа в Латинской Америке! Папа в Эквадоре!
Газеты, журналы, каналы телевидения взрываются религиозным фанатизмом и сходят с ума, люди на улицах плачут от счастья. Папа! Сам Папа в Эквадоре!
Норберто Мальдонадо приглашен на встречу интеллектуалов страны с Римским Папой, и как ректор, он обязан приехать на встречу, но всем известно, что Норберто атеист.
– Что ж тут поделать! Никуда не денешься! Вот и поцелуешь Папе ручку, когда протянет! – подначивает Мальдонадо Хулио.
– Пожму! – обещает Норберто.
Пожать протянутую Папой для поцелуя руку в католической стране при телевизионной трансляции встречи?… Мне Норберто не казался способным на такое.
Ему повезло: не пришлось ни целовать, ни пожимать Папе руку. Интеллектуалов, спешащих припасть к руке наместника Бога на земле, собралось столько, что Мальдонадо легко удалось затеряться в их толпе.
Х Х Х
В отличие от Политеха Гуаякиля, в Политехе Риобамбы нет вступительных экзаменов – достаточно записаться и заплатить чисто символическую плату. Экзамены были отменены с приходом к власти левых сил Политеха во главе с Мальдонадо. Oтсев неспособных и неприлежных ложится тяжким бременем на плечи преподавателя первого курса. А у меня как раз первый курс.
Мои студенты, служащие банков, супермаркетов, хозяева тиенд, магазинов и мастерских, старше студентов дневных факультетов и старше меня. В каждой группе их человек семьдесят. Oни не вмещаются в маленькие аудитории, и некоторым во время занятий приходится стоять. Mногие лишь моргают глазами и смотрят на меня как на диковинку – откуда такая взялась?
Я стараюсь изо всех сил, из кожи вон лезу, тщательно готовлюсь к лекциям, особо трудные с языковой точки зрения фрагменты вызубриваю наизусть, темп занятий выбираю не быстрый, но и не замедляю, чтобы не было скучно, кроме строгих формулировок математических понятий даю образные представления, теоремы доказываю эмоционально, выстраивая доказательства как короткий детективный рассказ. Зачем меня Хулио предупреждает, что факультет Экономики и Управления считается конфликтным и пользуется дурной славой среди преподавателей, и что студенты требуют к себе большого уважения и небольшой строгости? Зачем он меня просит быть осторожной? Я не придаю особого значения словам Хулио.
Х Х Х
Не был нужен в этом провинциальном городке отсталой страны, по крайней мере на этом факультете, тот уровень знаний высшей математики, который я попыталась задать!
За первой реакцией удивления последовало у студентов осознание, что экзамен не за горами…
Кто-то кричал, что только поднявшись по знаниям до уровня развитых стран, Эквадор сможет преодолеть отсталость, а кто-то втихомолку ходил и собирал подписи. Чувствуя свою правоту, несмотря на то, что дорожила работой, я отказывалась снижать уровень требований.
Была лекция, на которой присутствовал всего лишь один студент. Остальные сбежали в знак протеста против прошедшей контрольной: большинство с ней не справилось, а этот студент решил все задания правильно!
Я полностью отчитала для этого студента лекцию, а вызывая его к доске, лукаво спрашивала:
– Кто хочет выйти решить задачу у доски?
Студент поднимался с улыбкой со своего места и выходил к доске.
Коллективный побег, однако, не предвещал ничего хорошего. Появилась листовка с изложением сути конфликта, выпущенная студентами.
– Послушай, – сказал мне Хулио, – ты ничего не понимаешь и не скоро научишься понимать. Студенческие забастовки, обращения в Высший Совет Политеха, регламентированное право потребовать замены преподавателя – это неполный перечень возможностей наших студентов, и даже если им не удастся доказать некомпетентность преподавателя, все равно на его репутацию ложится пятно. Ты должна понять, факультет Экономики и Управления не наш!
– То есть как – не наш? В каком смысле? Чей же он? – удивляюсь я.
– На нем сидят маоисты!
– Кто на нем сидит?
Все левые силы Эквадора в противовес центру и правому крылу объединены в один фронт, FADI , но в FADI не вошла одна из левых партий, MPD , членов которой прозвали маоистами.
– Почему маоистами, Хулио?
Китайский социализм одно время был партийным идеалом MPD, но после поездки руководителей этой партии в Албанию, китайский идеал социализма сменился его албанским вариантом – настолько великолепно приняла Албания делегацию – и стало вернее членов MPD называть теперь албанистами, но маоистами было привычнее.
– Если они придут к руководству Политехом, нам придется двумя руками держаться за свои рабочие столы! – говорит Хулио.
– Вне зависимости от того, плох ты или хорош как специалист?
Вместо ответа Хулио пожимает плечами:
– Ты ничего не понимаешь в политике!
– Ты прав, я ничего не понимаю в политике.
Вражда левых течений мне кажется пустой. Ведь речь в Эквадоре не идет о строительстве социализма, его китайского, советского или албанского варианта, и представления местных политиков о социализме зачастую весьма отдалены от реальности. И время ли выбирать образец? Если и будет когда-нибудь, что сомнительно, в Эквадоре социализм, он, наверняка, будет эквадорским. Есть проблемы более насущные: долг США, голод низших слоев населения, слабо развитая промышленность, однобокая инфраструктура…
– Хулио, а что если в Эквадоре никогда не будет социализма? Может не стоит ссориться с маоистами?
– Ты ничего не понимаешь в политике!
Х Х Х
Сегодня мы опаздывали в Политех, автобуса долго не было, и мы взяли такси. В машине я положила руку Хулио себе на колени. Кожа у Хулио тонкая, пальцы длинные, узловатые. Я глажу его запястье, затем подношу его руку к лицу и кусаю губами. Я люблю эту руку, я очень ее люблю, и в груди у меня такая мучительная нежность. А Хулио такой сдержанный, уверенный… Я во многом, это правда, не разбираюсь, но во всем разбирается Хулио! Как мне хорошо, как мне спокойно, когда он рядом!
Хулио отнимает свою руку от моих губ и привлекает меня к себе. Мимо окон проносятся эвкалипты.
Х Х Х
– У нас студенты могут очень многое! – не уставал объяснять мне Хулио. – И кроме того, маоисты факультета быстренько сообразили, что не зря Норберто проводит тебя без конкурса в Политех: ты верный голос за нас! Но ничего! У нас тоже есть свои ребята на факультете! Зал взревел, когда я заявил на собрании: «Маоисты закончились, когда я опустил свою ногу на землю Политеха!»
Последнюю фразу Хулио повторяет на испанском, и по-испански, мне кажется, она звучит еще сильнее: «Quando puse mi pie al suelo del Politеcnico, ?se acabaron los maoistas!»
– А этого… – Хулио называет фамилию, – я выгоню! Три раза не сдаст экзамен, и все!
– А если он разбирается в предмете?
– Конечно, если отвечает блестяще, – соглашается Хулио, – он пройдет, потому что в открытую игра не ведется, но ты же сама знаешь, всегда можно найти, чего не знает студент!
И Хулио, действительно, выгнал одного студента, а я в своих требованиях стала мягче, и… «закончились маоисты»! Вскоре же меня перевели на дневной факультет Механики, где я легко прижилась.
Х Х Х
Мы с Хулио остановились посмотреть: уличный театр давал представление. Балаганно разряженные юноши и девушки призывали основать Партию Эквадора Демократически Организованную (el Partido Ecuatriano Democratico Organigado), сокращенно ПЭДО (PEDO). Они скандировали:
– ПЭДО! ПЭДО! Да здравствует ПЭДО! ;Viva PEDO! Вступайте в ряды ПЭДО!
Юноши и девушки призывали жителей записываться, но все смеялись и никто не записывался. А я не смеялась: что же тут смешного?
– Пэдо (pedo) по-испански означает, – пояснил мне на руссом Хулио, – те газы, что выходят из человека снизу, когда тот съест что-либо недоброкачественное.
– ПЕДО! Да здравствует ПЭДО! Вступайте в ряды ПЭДО!
Теперь и я смеялась вместе со всеми.
Х Х Х
Живем ли мы с Хулио вместе? Он – то у родителей, то у меня. Я не имею права просить, но прошу:
– Хулио, мне нужно заплатить за эту квартиру, за прошлый месяц я тоже не платила, и со служанкой, что присматривала за моим сыном, я не рассчиталась, она ждет. А в тиенде, где я беру продукты, на меня уже косо смотрят, мне нужно погасить долг.
Я знаю, Хулио выплатили сразу вместе несколько задержанных прежде зарплат. А мне не платят: я же не оформила документы.
Хулио задумывается. Повисает пауза. Я классически сажусь Хулио на колени, обнимаю, целую в висок, провожу рукой по волосам. Еще недавно я рассмеялась бы, представив себя в подобной роли, и не поверила бы ни за что, если б кто предсказал подобное, а сейчас у меня замирает сердце в ожидании ответа.
– Ты заплатишь?
– Сколько? – выдавливает Хулио, его не радует перспектива сразу же расстаться с деньгами, которые он ждал несколько месяцев.
Я называю сумму.
– Хорошо, – соглашается Хулио и добавляет, помедлив – и давай жить вместе.
Х Х Х
А вскоре одна моя студентка, сорокалетняя пампушечка, мать шестерых детей, предложила мне взятку за хорошую оценку на экзамене – учить она ничего не учила! Я отказалась от денег и золотых украшений, но не устояла, узнав, что в хорошем районе она сдает дом.
– Это же не взятка! Мы ей будем платить! – сказала я Хулио.
– Сколько в месяц? – поинтересовался он .
– Забыла спросить! Наверное, сколько заплатим!
– Учти, я против взяток! – сказал Хулио.
Но вещи мне он помогал перевозить и вскоре привез свои.
Х Х Х
–Сеньора, я слышала, вы ищете служанку! – молодая беззубая мулатка, явно с Косты, в грязном пончо и тесных джинсах стоит у дверей.
– Вы родом откуда? – я боюсь, что из Эсмеральдаса.
– Из Манаби, – говорит женщина.
– Проходите!
– Я сейчас… – мулатка уходит.
Возвращается она с двумя детьми. Где она их оставляла? За углом? Грудного мулатка держит на руках запеленатым в видавшие виды одеяльце, а другой, возраста моего сына, оборванный и сопливый, стоит рядом и ковыряет в носу.
