3. Погрузка частей Филькина Витольда Ивановича для вывоза на свалку.»
Какие расценки я поставил за указанные работы, я уже не помню.
А потом я прибежал к нашему Главному вечно нетрезвому бухгалтеру Фёдорычу.
– Фёдорыч, – заговорщицки прошептал я, – хочешь пари на ящик коньяка?
– Ящик коньяка?! – оживился страдающий похмельем Фёдорович, – а что за пари у тебя?
Когда я изложил Фёдоровичу пари, тот за валидол схватился. Но жажда похмелья взяла верх над страхом дисциплинарного взыскания. «Все равно у тебя ничего не выйдет,» – сказал Главный бухгалтер и поставил свою подпись под составленным мною умопомрачительным нарядом.
У кабинета Фильки я перевёл дух. Филька продолжал по телефону мурлыкать с «лапочкой», – удачнее время не найти!
– Витольд Иванович, наряд подписать, – протянул я сумасшедший наряд Главному инженеру, – Главный бухгалтер уже подписал.
Филька, не отрываясь от трубки поставил свою подпись под нарядом, даже краем глаза не видя, что он подписал!
Я пулей полетел к кабинету Главного бухгалтера. Но Фёдорыч, ожидая неминуемого служебного расследования после подписания такого документа, спрятался в кустах напротив конторы. «Ну ладно, завтра я тебя найду» – подумал я и бросил наряд на стол в своей каптёрке. И ушёл, забыв запереть дверь.
На моё несчастье в балдёжку заглянул Баклушин, уже разрезавший однажды по пьянке новый автобус. Прочитав наряд, он мигом сообразил, что на его основании он может серьёзно нахулиганить безо всяких последствий для себя. И, вооружившись газорезом и нарядом, он отправился к Филькину.
– Иваныч, мастер дал наряд Вас разрезать, – успел изречь Баклушин, но тотчас был схвачен Филькиным за шиворот и отведён в кабинет Негодяевича.
– Опять сукин сын нажрался, разрезать меня пришёл! – возмущённо заявил Филька Негодяевичу.
Шеф обнюхал Баклушина и, не найдя искомого запаха, спросил:
– А в чем, собственно, дело?
– Да вот, наряд мастер дал… – невинно отвечал Баклушин, протянув наряд Негодяевичу.
Негодяевич прочитал наряд и положил под язык валидол.
– Иваныч, – обратился он к Фильке, – ты наряды когда подписываешь, их читаешь?
– Конечно! – воскликнул Филька.
– Ну ещё раз прочитай, – Негодяевич протянул Фильке моё произведение.
Филька прочитал и попросил валидол…
На следующий день я появился в конторе, намереваясь востребовать ящик коньяка и уволиться. Но, едва я вступил на территорию шараги, как почувствовал что-то неладное. Встречавшие меня как-то опасливо косились. Вдобавок ко всему на горизонте вдруг замаячили беременные силуэты моих кандидатур.
Пока я соображал, что происходит и, что мне делать, откуда не возьмись, меня окружили мужики в белых халатах.
– Клизма? – поинтересовался один из них, – Пройдёмте…
Я ещё не понимая, что же, всё-таки, происходит, понял, что надо бежать и рванул, что было сил. Но тотчас на меня навалились мужики в белых халатах. Я дрался и кусался, но был скручен в бараний рог. На меня навалилась чья-то задница, в отчаянии и ярости я хорошо её укусил и взвыл от боли: задница оказалась то моя!
Меня связали и куда-то понесли. Я в ужасе подумал, что эти гады хотят меня сдать моим кандидатурам и заорал на них:
– Козлы! За сколько вы бабам продались?!!
После чего мне заткнули кляпом рот.
Но мужики в белых халатах совершенно не собирались сдавать меня и даже стали отгонять от меня появившихся кандидатур, которые норовили трахнуть мне чем-нибудь тяжёлым между ног. Меня посадили в какую-то закрытую машину и долго-долго везли. Наконец, машина остановилась в каком-то дворе, мужики извлекли меня из автомобиля и повели в здание, на котором красовалась табличка «Психиатрическая больница».
Врач, с интересом глядя на меня, начал заполнять историю болезни. В истории болезни уже был подшит какой-то листок, приглядевшись к которому я узнал свой наряд на разрезку Филькина.
Дописался…
Хроника бытового идиотизма
Пока я не попал в психиатрическую больницу, я и не предполагал, как там мало настоящих психов.
Конечно, настоящие психи в больнице были (хотя, по моему, их и вне больницы не меньше), но гораздо больше тех, кто косил под психов, чтобы не попасть в места куда более нехорошие, чем психбольница. В палате, в которой я лежал, было двое друзей – Венька и Митька, косившие под психов, чтобы не быть призванными в армию. Сначала они пытались симулировать психические расстройства, но их быстро раскусили и заставили делать в квартирах врачей ремонт, после которого пообещали оформить заболевание, не позволяющее призываться в армию. В палате лежал и Некто, находящийся во всесоюзном розыске за разбойное нападение на инкассатора. Этот уже много лет прятался по психушкам от правоохранительных органов, поэтому приобрел богатый опыт и не пытался симулировать шизофрению или белую горячку, а сразу предложил главврачу построить дачу и такое предложение было с благодарностью принято.
Лежал в палате ещё один Сумасшедший работник НИИ. Был ли он действительно сумасшедшим или косил – не могли понять ни я, ни врачи. Он попал в психушку, поскольку пытался повеситься, когда его в сотый раз в год пытались направить перебирать гнилую картошку на овощебазе. В палате он занимался диссертацией, которую ему не давали делать в НИИ из-за постоянных поездок на уборку картошки в совхозе или переборку картошки на овощебазе.
– Ну, наконец то, нормальное время появилось! – приговаривал Сумасшедший работник НИИ, – а то все картошка, картошка, картошка… С ума сойти можно!
Такие речи вызывали у врачей серьёзные подозрения, что Сумасшедший работник НИИ косит под психа, чтобы не ездить на картошку.
Вот кто, по моему, действительно был настоящим психом, – это Сумасшедший партийный работник, который, тронулся умом от ужаса, обнаружив, что потерял партбилет. Когда кто-нибудь из врачей заходил в палату, он прятался под кровать, поскольку ему казалось, что пришел секретарь райкома партии оторвать ему уши или что-нибудь ещё за такое чудовищное нарушение партийной дисциплины.
Ну а кто был я? Я считал себя психически здоровым, из чего врачи делали бесспорный вывод, что я психически больной. Сначала от такой логики я чуть с ума не сошёл. Но вскоре после моего помещения в дурдом, в него стали помещать должностных лиц, с которыми общались мои беременные кандидатуры. Так, в больницу попал работник райисполкома, ведавший распределением жилья, который постоянно прятался в сортирах, и кричал: «Нет у нас квартир! Нет и не будет, дуры беременные!!!» А, вот, в психбольницу кандидатуры проникнуть не смогли, ибо на её охране стояли такие железобетонные санитары, что их боялись даже врачи, которых боялись ничего не боящиеся психи. И тогда я подумал, что лучше пока побыть временно психом, чтобы по-настоящему не стать им. И, поэтому, я продолжал говорить, что я здоровый, врачи продолжали считать меня больным и, поэтому, продолжали меня держать в дурдоме.
В отличие от общаги, где я раньше пребывал, в дурдоме было намного спокойней, потому что буйных психов здесь не содержали. А, поскольку, буйных не было, телевизор фунициклировал постоянно, никто никому его на голову не надевал.
Кормили такой же бякой, как и в общепитовских столовках. Правда, давали ещё таблетки какие-то, но их все выбрасывали.
И главное – на работу не надо ходить! Даже дачи врачам не надо перекапывать. Дело в том, что почти все психи и косящие под психов работали то у врачей дома или на дачах, то дома или на даче родственников и знакомых врачей. Тем, кто хотел быстрее из психушки вырваться – обещали выписать из психушки сразу после выполнения работ или грозили никогда не выписать. Тем, кто хотел подольше проторчать в психушке, – обещали никогда из неё не выписывать, или грозили выписать сейчас же, если откажется работать. И ведь не пожалуешься – психом, как-никак считаешься, глупости, скажут, выдумываешь. В общем, заставляли работать всех, кроме законченных идиотов, которых пускать в свои дома и дома своих друзей врачи боялись, дабы не натворили чёрти-чего. Не работал и я по той простой причине, что ничего кроме ручки держать не умел, а такие врачам не нужны (сами такие).
В общем, в психушке оказалось жить лучше, чем не в психушке. Хорошо, одним словом. Но все хорошее кончается, как правило, с хорошей пьянкой. И моя жизнь в психушке тоже.
И так совпало, что пьянка совпала с историческим событием – меня всё-таки привлекли к общественно-полезному труду! Правда, не на даче или дома у лечащего врача, а – в лечебном учреждении. Перед каким-то праздником райком обязал больницу повесить какой-то большущий транспарант. В штате больницы юридически были оформлены какие-то художники-оформители, на них выделялась и куда-то девалась зарплата, но фактически их никогда с момента юридического возникновения не было. Пока никаких художественно-оформительских работ не было, то не было и никаких проблем. А тут проблема возникла и никак не решалась, пока у главврача не лопнуло терпение и он решил, что случай крайний и надо задействовать и того, кто кроме ручки ничего в руках держать не умеет.
Мне выдали ведро краски, кисть, лист с текстом, который я должен написать или на, худой конец, намалевать, а также двух профессиональные пьяниц из наркологического отделения, обязанных повесить транспарант, когда я на нём напишу или намалюю. Неприятно, но никому не пожалуешься – психом, как никак считаешься… Полдня я кое-как нарисовал большущие буквы «В СССР….», а вот что дальше, я не мог вспомнить и не мог найти лист с текстом. Тогда в СССР был большой напряг с туалетной бумагой, и, наверное, лист с текстом кто-кто использовал по соответствующему назначению. Может быть, я напряг бы оставшиеся извилины и вспомнил, но всё окончательно испортили профессиональные пьяницы из наркологического отделения, которых главврач отрядил повесить злополучный транспарант. Даже в отделении, будучи под надзором санитаров-держиморд, они умудрялись лечиться от злоупотребления спиртных напитков без отрыва от их употребления. А тут, вырвавшись из под надзора медперсонала, пустились во все тяжкие, тем более, что появилась уважительная причина – надо вспомнить текст, что без бутылки в России сделать невозможно.
После двух бутылок водки на троих идеи о том, что было надо писать на транспаранте, не появилось. Пришлось к мозговой атаке подключить остальных дураков и симулянтов моей палаты. И, наконец, после, того, как опустели четыре бутылки, у Митьки появилась свежая мысль:
– По, моему, там что-то про нас должно быть написано, – сказал он.
– То есть, про дураков, – уточнил Некто, находящийся во всесоюзном розыске.
– Что вы! – воскликнул Сумасшедший работник НИИ, – «Дурак» – это разговорно-бранный термин. Есть такое вполне литературное понятие, как «Идиот».
– А «Идиот» – это звучит гордо! – осенило Веньку.
– Постойте, постойте, товарищи, – вдруг подал голос Сумасшедший партийный работник, который от водки осмелел и забыл про партийных работников, грозящих ему отрывом ушей, – в наглядной агитации, то бишь, в транспаранте, должна быть идеологическая составляющая, так сказать, какой-нибудь «-изм»!
И тут до меня дошло:
– Если должен быть «-изм», то, значит это слово: «идиотизм»!
– Логично! – воскликнул Сумасшедший работник НИИ.
– Да, идеологическая составляющая усматривается, – согласился Сумасшедший партийный работник, пристально усматривая что-то в стакане, наполненном водкой.
Помню, мы все выпили по случаю удачного завершения мозговой атаки ещё по стопарику водки. И больше ничего я не помню…
После того, как ящик водки был опустошён, самые стойкие из нашей компании – вечные клиенты наркологического отделения – подняли на предусмотренное для такой цели место огромный транспарант, на котором красовалось «В СССР – ИДИОТИЗМ!»
На транспарант никто не обращал внимания дня два. Главврача куда больше, чем порученный мне транспарант, волновала дача, которую никак не мог закончить строить Некто, находящийся во всесоюзном розыске. Я после попойки никак не мог выйти с похмелья. А остальным так примелькались всякие транспаранты и лозунги над головами, что очередной, они, наверное, и не заметили.
Но дня через два в психбольницу приехал Товарищ в штатском и, показав на вахте удостоверение, от которого санитары вытянулись в струнку, прошёл к Главврачу. Ему Товарищ в штатском также показал своё удостоверение, от которого у Главврача вырвался наивный вопрос:
– И чем же ваше учреждение могло заинтересовать такое учреждение, как наше?
– Да, представьте себе, есть чем заинтересовать. Хотя бы вот этим, – и Товарищ в штатском указал на красовавшийся над психбольницей транспарант «В СССР ИДИОТИЗМ!»…
После того, как к Главврачу вернулся дар речи, он скороговоркой залепетал:
– Да это всё психи! Ведь здесь одни психи! Всякий бред пишут!
– Такой «бред», как правило, пишут нормальные люди, – мрачно заметил Товарищ в штатском, – Кто конкретно это написал?
Кто именно это написал, достоверно установлено не было. Но всем было известно, что поручали написать мне.
Когда меня привели в кабинет Главврача, я ещё не знал, что именно написано на транспаранте, но я сразу понял, что написано что-то не то, ибо Главврач сразу заорал:
– Ты что написал, засранец! Тебе это поручали написать!? Совсем с ума сошёл!!!
– Доктор, успокойтесь, – осадил его Товарищ в штатском, – в психбольнице сходить с ума не только можно, но и нужно. На то психбольница и создана, чтобы граждане сходили с ума в установленном законом месте.
– А ты, друг, – это Товарищ в штатском обратился ко мне, – скажи-ка кто тебе поручал написать вот это? – и он показал на транспарант, от содержания которого я сам испугался.
– Да вот он… – и я кивнул на Главврача.
– Понятно… – зловеще изрек Товарищ в штатском.
Главврач упал в обморок.
А через час меня выписывали из психушки.
– Теперь тебя даже в дворники не возьмут, – пообещал лечащий врач, вручая мне больничный, в котором аршинными буквами был написан диагноз «Шизофрения. Прогрессирующий дебилизм».
А вот Венька и Митька искренне завидовали мне: «Теперь в армию не возьмут!».
– Да я от армии ещё раньше откосил. «Белый билет» у меня уже есть…
– А диагноз все равно хороший, – вдруг удивил меня Некто, находящийся во всесоюзном розыске, – если кого прибьёшь, то сразу на этот диагноз кивай: эта отмазка классная! В тюряге не закроют, а в психушку посадят.
От перспектив, открывавшихся после выписки из психушки с таким многообещающим диагнозом у меня по-настоящему стала «съезжать крыша», которую вернул на место внезапно возникший Товарищ в штатском.
– У тебя, друг, проблемы? – обратился он дружелюбно.
Я только развёл руками.
– Могу помочь, – сказал Товарищ в штатском и предложил сигаретку, – но и ты помочь должен…
Помощь моя заключалась, во-первых, в том, что я должен сообщить Товарищу в штатском о пациентах психбольницы, которые говорят всякие гадости про власть.
– Так они психи, всякую чушь могут нести, – усомнился я в целесообразности данного поручения.
– Как показывает практика, гадости про власть говорят, главным образом, вполне нормальные люди, – развеял мои сомнения Товарищ в штатском, – Главное, сообщи мне, а моё дело разобраться псих он или нет.
– А вы психиатр? – задал глупый вопрос я, на что в ответ последовал вопрос не менее интересный:
– А ты, друг, кажется, значишься шизофреником?
И вопросы задавать расхотелось.
Во-вторых, я также должен был сообщить Товарищу в штатском о психах, которые вызывают подозрения, психи ли они.
– Есть такие! Есть! – воскликнул я.
И сдал Товарищу в штатском Веньку и Митьку, которые косят от армии, и Некто, находящегося во всесоюзном розыске. Но Товарищ в штатском только отмахнулся от моей информации, как от назойливой мухи:
– Да пусть менты этой ерундой занимаются!
Его интересовали те, кто косят под психов «по политическим мотивам». Что это значит – я побоялся спросить, но вдруг вспомнил, что…
– Меня же выписали! И больничный дали с диагнозом…
– Если ты согласен, то считай, что никуда не выписан и больничного с диагнозом нет!
– А Главврач? Он же…
– Увезли в больницу с инфарктом, – успокоил меня собеседник, – хотел я, чтобы он мне помог, а он с таким здоровьем оказался…Психи, наверное довели. Пришлось за помощью к тебе обращаться. Так ты согласен, дружок?
А куда мне было деваться? Возвращаться с сумасшедшим диагнозом туда, где бродили мои сумасшедшие кандидатуры и откуда меня отвезли в сумасшедший дом? Так и с ума можно сойти! И я согласился.
Взамен за мои услуги Товарищ в штатском обещал ликвидировать все записи, подтверждающие моё психическое заболевание, а также уволить меня по приличной статье из УТТ и привезти оттуда мои документы.
