Ванда Новак бывала на сборах сорока пяти уже много раз. Обычно такие встречи проводились ежегодно и назначались очень заранее. Нынешняя спешка её удивила и насторожила.
Из Копенгагена, где она теперь проживала, они с Петерсеном вылетели ещё ночью. В Пригороде Парижа у сорока пяти был куплен особняк, способный разместить всех с комфортом.
Но Ванда спать не стала, она просто бросила чемодан в своей обычной комнате, прошла по коридору и громко постучала в комнату Андрэ. Потом ещё раз постучала, толкнула незапертую дверь и убедилась в отсутствии доктора.
Вот тоска. До утра так и не уснула и первой отправилась в зал обычного сбора.
Вызнать у сэра Томаса, который прибыл засветло, ничего не удалось. Старик многозначительно улыбался просил набраться терпения.
К полудню их набралось 23. Почти все остальные, кто успевал на встречу, подъехали в течение следующего часа. Не было лишь Карлоса, чей самолёт из Аргентины должен прилететь только к четырём, и почему-то Андрэ, уж он-то мог бы приехать вовремя. Из Парижа в пригородный особняк сорока пяти было не больше часа езды.
Наконец подъехала машина. В зал вошёл Андрэ. Вслед за ним вошла молодая женщина и мальчик-подросток.
Женщина была ничего себе. Примерно одного возраста с Вандой. Правда низкого роста. Но худенькая, симпотная. Одета она была стильно. Костюм, состоящий из пиджака и шортиков. Было хорошо видно, что ножки у незнакомки стройные. И одеты эти ножки в чулочки чуть выше колен и короткие ботиночки. Но в целом особо красивой её было не назвать.
А вот мальчик был красавцем из красавцев. Ванда прямо пожалела, что она уже больше не подросток.
– Знакомьтесь. – Представил Андрэ своих спутников. – Доктор Валерия Василенко и её сын – Герман.
– Русские? Оба-на. Коммунистов в их компании ещё не было. Видимо что-то в этой русской было, потому что мужчины приосанились и стали буквально лучиться гостеприимством. Женщины же наоборот, пялились на Германа, Ванда даже немного взревновала.
– Прошу вас, просто Лера. – голос у русской оказался низким и хрипловатым.
Она села на указанный стул и вопросительно посмотрела на Андрэ. «Зачем я здесь?» – говорил её взгляд. Но объяснил всё не доктор.
Заговорил сэр Томас.
– Добрый день доктор Василенко. Я сейчас объясню вам, для чего вы здесь, кто мы такие, и для чего собрались почти полным составом. Поверьте, не было у нас до сих пор гостя более важного.
В общем, рассыпался перед дамочкой, будто она монаршая особа.
А потом понёс обычное: нас сорок пять, мы способны возвращаться и проживать свою же жизнь. Мы возвращаемся, чтобы овладеть знаниями и навыками, потому что у нас есть миссия.
Всё это Ванда слышала не раз, поэтому она перестала слушать и стала разглядывать русскую.
Та сидела с каменным лицом, даже после слов, что она – одна из нас, выражение не изменилось. Никакого тебе восторга, никакого изумления. Тебе говорят, что ты особенная, а ты и бровью не ведёшь? Странно это.
И вдруг случилось нечто ещё более странное. После слов старикашки, что де она – особеннее даже нас особенных, что она – Великая, докторша расхохоталась. Громкий и заливистый смех заставил всех остолбенеть, а сэра Томаса замолчать.
– Доктор Мартен, – обратилась она к Андрэ, – Вы всё же решили, что мои проблемы достойны психушки?
Она огляделась и продолжила:
– Спасибо хотя бы за то, что больницу выбрали комфортную.
– Что вы, доктор, у меня и в мыслях не было. – залепетал бедный Андрэ и растерянно обвёл взглядом присутствующих.
– Тогда что? Секта? Я вроде своего согласия на вступление в секту не давала.
– Прошу вас, выслушайте, – заблеял аристократишка. – Буквально пять минут, и вы всё поймёте.
Но русская не унималась:
– Огромное спасибо, я уже наслушалась. Если вы не намерены нас задерживать, мы пойдём.
Положение вдруг спас Герман. Он мягко коснулся рукой спины матери и сказал тихо:
– Пожалуйста, мама. Дай ему договорить. Ведь всё же логично, разве нет? То, что мы видим вовсе не будущее, а прошлое.
Герман в прошлой жизни учился на дизайне. Но, во-первых, он не доучился. А во-вторых, ещё в прошлой жизни понял, что такой профессией могут себя прокормить только дети высокопоставленных чинуш.
Кем быть в этой жизни, а то, что он проживает вторую жизнь, он поверил сразу, мальчик пока не решил.
Творческая личность в нём не умерла. Не так давно он получил от мамы в подарок набор для резьбы по дереву. Изумительной красоты. И так здорово у него стало получаться, словно дерево его слушалось. Панно его работы мама вешала на стену и всегда с гордостью показывала гостям. И действительно работа была филигранной. Было чем гордиться.
В остальном, Герман был подросток, как подросток. Девочки, компании, языковая школа, куда мама уже вторую жизнь упорно его запихивала. Английский давался ему без труда, французский мальчик люто ненавидел. Начал было учить испанский, но не хватило усидчивости.
И вот в 13-ть он вдруг стал языковым ассом. Теперь он понимал, почему. Чопорный англичанин с имечком Томас Мор (вот умора), рассказывал, что они связаны телепатически с сорока пятью людьми совершенно разных национальностей.
Герман понимал, почему его мама так упорствует в своём неверии. Тринадцатилетнему подростку поверить в этакую мистику гораздо проще. А мама узнала обо всём уже в преклонном возрасте. А чего, ей скоро тридцать. Уже немолода. Вот и кажется, что над ней подшучивают. Поэтому сидит и отмалчивается. Вопросы в основном задаёт он, Герман.
– Так вы говорите, сэр Томас (вежливым нужно быть всегда), что мы владеем телепатией?
– О нет, конечно же нет. Вы связаны телепатически лишь с определёнными людьми. И почти все они находятся в этой комнате.
Герман был слегка разочарован. Было бы круто читать чужие мысли, особенно девчонок. Хотя вон та пухленькая полячка, кажется Ванда, глаз с него не сводит. Тут и без телепатии всё ясно.
– Вот вы всё время говорите о неком Событии, – продолжал любопытствовать Герман. – А что это за событие?
– О Событии у нас нет никаких данных, увы. Историки тщательно протоколируют жизнь своего клана, но о Событии ничего писать нельзя категорически. Это первое правило, которого должен придерживаться историк. Ваш покорный слуга, и многие мои предшественники, не могут даже намекнуть, что должно произойти. Гриф наивысшей секретности, если хотите. Это знают только Великие.
– Так вы же вроде сказали, что Великие – это мы с мамой (объясните, кстати, с чего вы это вообще решили). А мы ничего ни о каких событиях не знаем. Правда, мама?
– Правда. – нехотя выдавила Валерия.
– О, вы и не должны пока ничего знать. – утешил сэр Томас. – Прежде всего, вы, так сказать, не в полном составе. Вас должно быть пять.
– Пять? – изумился Герман. – Откуда же возьмутся ещё три?
– Не три, а два. Вас уже трое. Вы с мамой и ваш биологический отец.
Репликой об отце сэр Томас попал в самую точку. И не просто в точку, а в самую болевую точку Германа. Отца он никогда не видел, но очень сильно этого хотел. В прошлой жизни отец у него был другой. А вот с этим, первым, от которого мама родила в этой жизни, Герман знаком не был. Мама встречалась и рассталась с ним ещё до его, Германа рождения. Ну кто же знал, что у маман в прошлом была такая насыщенная жизнь?
Бабушка рассказывала, что в детстве его отец играл с ним часто, но Герман этого не помнил абсолютно. Мама упорно молчала и на вопросы об отце никогда не отвечала. Будто его, Германа, нашли в капусте.
Он с надеждой посмотрел на мать. Но Валерия этот взгляд проигнорировала. Выражение лица стало решительным и суровым. Мальчик знал, что с такой мамой лучше не спорить.
Понял это и сэр Томас. Потому что не стал упорствовать и продолжил: Что касается вашего предыдущего вопроса…
Герману польстило, что к нему обращаются на «Вы». «Настоящий аристократ» – рейтинг сэра Тамаса в его глазах повысился.
– Так вот, – продолжил сэр Томас. – Все в этой комнате возвращались после смерти к жизни, а некоторые и по несколько раз. Все мы заводили семьи, и нет ничего более желанного, чем возможность вернуть наши семьи в новом своём рождении. Но, как бы мы этого не хотели, члены наших семей остаются обычными людьми. Они рождаются, болеют, умирают. И единственный шанс их вернуть в новой жизни, это – создать заново ту же семью. Но результат не гарантирован. Например, что дети родятся теми же, что в прошлой жизни. Раньше или позже произошло зачатие, и вот ваше чадо уже не родилось.
Герман с умным видом кивнул, мол, понимаю.
– Но Великая – дело другое. Не так ли, сэр Томас?
Старик кивнул.
– Именно. Великая и только она может родить ребёнка возвращенца. Поскольку ты тоже – возвращенец, мы знаем, что Великая – твоя мать, а не Ванда, к примеру, которая родилась в тот же год и день, что и доктор Василенко.
Карлос не просто летел самолётом из Аргентины, он его вёл. Ибо был пилотом экстра-класса.
За свои жизни он научился летать на всём, что держалось в воздухе и не падало. Полёты были его единственной страстью. Самолеты и вертолёты были для него, как машина для профессионального гонщика. Карлос не летал пока только в космос. Но не оставлял такой надежды. Все остальные летательные аппараты за его три жизни были им уже освоены.
Полёты и небо, всё, ради чего стоит жить. Даже выходные у него были особенными: планеры, дельтапланы, парапланы, зиплайн.
На общее собрание он приехал с опозданием. По правде говоря, Карлос мог бы приехать и вовремя, но он был не любитель собраний, на которых нужно сидеть с серьезным видом и решать серьезные вопросы. Не его это, Карлоса, не его. Так что он прямо в аэропорту Шарля де Голля выпил по паре рюмок со своими приятелями-пилотами, кому в тот день уже не нужно было в рейс.
В зал, где шло собрание сорока пяти, он вошёл по-своему, по-карловски. Закричал громко «ола», и тут же начал обходить весь зал, чтобы поприветствовать собравшихся.
Женщин он целовал в обе щёки и каждой говорил «mi amor», даже пятидесятилетней норвежке Хильде Эйкен с ее лошадиным лицом. Мужчинам он хлопал по плечам и спинам, обнимал их, как старых друзей.
Чернокожую Алишию (фамилия у Алишии была непроизносимой – Нтшангасе) из Южной Африки, Карлос долго целовал в губы. Уже не первую жизнь у них с Алишией были отношения.
Сэр Томас как всегда скривился, не одобрял он подобной фамильярности. Он решил наконец прервать затянувшееся приветствие:
– Карлос, познакомься с нашей гостьей. – это доктор Валерия Василенко из Киева.
– Донья Валера – бурно приветствовал Карлос новенькую. И тут же расцеловал её в обе щёки.
– Ты нас прервал, Карлос. Мы как раз вводили наших новых членов в курс дела.
– Я попросила бы не называть нас вашими новыми членами. – холодно поправила аристократа новенькая. – Пока мы только согласилась вас выслушать. Хотя в целом мне уже всё понятно. Есть пока один непонятный мне момент. Чего вы ждёте от меня?
– Эээ, – сэр Томас слегка замялся. – понимаете, Лера, вас сейчас трое, а должно быть пять. Нам нужно познакомиться с отцом этого мальчика.
И старик указал на Германа.
– У этого мальчика нет отца. – отрезала удивительная докторша.
– Но Донья Валера, – не выдержал Карлос, – это же невозможно. Отец есть у всех. Даже у Иисуса.
И вот тут Лера впервые вышла из себя:
– У-него-нет-отца. И больше эту тему мы обсуждать не станем. Доктор Мартен, будьте добры, отвезите нас в отель.
Они с сыном встали и вышли из зала. Андрэ виновато оглядел присутствующих и потрусил за семьёй Василенко.
– Что здесь вообще происходит? – удивился Карлос. Он чувствовал себя виноватым, за то, что вызвал гнев новенькой.
– Ох, Карлос, если бы ты почаще присутствовал на собраниях, не было бы нужды тебе всё объяснять. – раздраженно отмахнулся сэр Томас. – Борис, что ты выяснил?
Борис Вельф родился в Восточном Берлине и прожил там всю жизнь. Родители у него были русские, и он единственный понимал этот язык. Потому именно ему и было поручено узнать всё, что можно о семье Василенко.
И ещё потому, что был он компьютерщиком экстра-класса. Не было девайсов, которые он не мог бы взломать. Конечно в 1995-м особо не разгуляешься. Только появился Pentium 166 MMX, 32Mb RAM, 2GB HDD, у видеокарты памяти как таковой вообще не было, она хавала оперативку. Windows 95 считался невероятно крутым.
Но интернет есть, и то хлеб. Компьютер, подключённый к интернету – мечта любого хакера. К счастью, мадам Василенко имела таковой. И инфу оттуда Борис вытащил в считанные минуты.
– Пока немного. Времени почти не было. Родилась в СССР на территории нынешней Украины. В семилетнем возрасте уехала с родителями в Сибирь. После школы поступила в медицинский в Киеве.
– Да бог с ним, с медицинским. Что там с отцом?
– Её школьная любовь. Как всегда: поцелуйчики-амуры. Потом детишки заигрались, и она залетела в 16 лет. Аборт делать отказалась, поэтому родители отправили её к родственникам в Украину. Чтобы соседи не судачили. Или чтобы не видеть этакий позор. После окончания школы партнёр приехал к любимой. Там же поступил в вертолётное училище. В октябре 13 лет назад, родился сын. Отец ребёнка на Лере не женился. Окончил училище и вернулся в Сибирь. Работает по полученной профессии. Это пока всё.
– Вертолётчик значит, – задумчиво протянул сэр Томас и повернулся к Карлосу. – Ну что ж, амиго, у тебя есть работа.
Хильда Эйкен была писательницей любовных романов. Творила она под псевдонимом Лагерта. Это собственно указывало на предмет, который из жизни в жизнь описывала норвежка. Всегда, в каждой своей юдоли, темой её романов были викинги. И их подружки.
В одной из жизней Хильды по роману Лагерты был снят сериал под незатейливым названием: «Викинги». Хильда не была сценаристом всей мыльной оперы. Она прописывала там только любовные сцены. Остальное ваяли семь её коллег. Талантливых коллег, как и сама же Хильда. Поэтому сериал вышел довольно рейтинговым.
Фру Эйкен никогда не была замужем. Не было у неё и пылких любовных романов. Причина была не одна. Главная причина её неудач на личном фронте была в том, что она была очень нехороша собой.
У неё был богатый внутренний мир, как у любых хороших писателей. Но всё дело в том, что Хильда показывать эти свои лучшие стороны не умела. Она не могла раскрыть свой мир другому человеку. Но была при этом отличной слушательницей. Можно было не боясь разбудить её посередине ночи, и пожаловаться на непутёвого мужа. Хильда никогда не возражала против этих рассказов. Ибо они и были источником её вдохновения.
Второй причиной не сложившейся личной жизни был племянник Хильды Бьёрн. В каждой жизни он оставался без родителей. Сестра писательницы и её муж каждый раз погибали, когда Бьёрну исполнялось всего три года. На воспитание его в каждой жизни брала Хильда. И отдавала мальчику всю свою нерастраченную любовь.
Но любовь к племяннику была не той, что она описывала в романах. Такие чувства не могли быть предметом вдохновения. Поэтому у Хильды был нюх на чужую страсть. А уж несчастная любовь в реальной жизни заставляла трепетать её сердце больше, чем укол адреналина.
Сегодня она это и почувствовала: большую, всепоглощающую страсть. В этом Хильде можно было верить. Любовь она чувствовала лучше, чем гончая зайца.
Валерия Василенко была влюблена. Это Хильда знала наверняка. Влюблена несчастливой любовью. Болезненной, разрывающей на части. Такая любовь оставляет шрамы на всю жизнь. Но какой бы она не была болезненной, всё же была, а этим не многие могут похвастаться.
Женщины, познавшие несчастливую любовь, мечтают о том, чтобы её никогда не было в их жизни, ровно в такой же степени, как женщины, никогда не любившие, мечтают о любой любви, пусть и несчастливой. Хильда мечтала, ещё как мечтала. Но за неимением своей страсти, она была вынуждена вдохновляться чужими чувствами. Ей кровь из носа нужно было разговорить строптивую украинку. Что-что, а это она умела делать в совершенстве.
Она позвонила мадам Василенко прямо из парижского особняка. И через час дамы уже сидели в ресторане при H?tel du Louvre, где остановились Валерия с Германом.
Это был классический отель, идеально расположенный между Лувром и Оперой Гарнье в классическом здании 19-го века. Норвежка его знала и любила старинную архитектуру этого дома. Потому решила, что встретиться именно здесь – знак хороший.
