– Ни сигарет у тебя, ни жизни мирной, – разгонял Вадим.
– А у кого она щас мирная?
– Так как получилось—то? – спрашивал Тимофей.
– Бухали, короче, с одними васьками, с деревни они какой—то к нам в Клетку заехали.
– С какой деревни?
Александр на секунду задумался.
– Да фиг его знает, за Большевиком… что там есть?
– Октябрьское? – предположил Тимофей.
– Да! Точно! Оттуда. Тебя они, кстати, знают, – кивнул на Вадима подросток.
– Кто это?
– Этот… Гриша Медведь.
– Медведев? Так ты с ним схлестнулся? – Андропов округлил глаза.
– Нееет, – хохотнул Нигматулин. – Там «рама» такая.
– Вот, вот. Ты бы здесь уже не стоял.
– Он—то за мир топил, – продолжал свой рассказ Александр, – а вот с ним люди…
– Сколько вас было—то? – вновь перебил его Вадим.
– Их трое, и я с пацанчиком, не знаешь ты его.
– А кто такие? Как звать—то их?
– Ну, вот я и говорю, – вспоминал Александр, – один – Миша… Шляпин или Шаляпин, фиг его пойми. Второй – Трал.
– Тралов что ль? – воскликнул Андропов. – Лёня?
– Да, походу. Напоролись и давай буро?бить. Бычьё сельское. Вообще на пустом месте.
– Ну да, ну да, – бормотал Вадим, – они там, в этом поселке, такие. Синячьё.
– Не, этот—то – Медведь – нормальный вроде тип.
– Да чё «нормальный»? Он в моменте видит, что их больше, да и поздоровее они, вот и преподнёс себя, как мирового. В уши вам нассал. Знаю я его, с сестрой его встречался. Целочка она, конечно, та еще, – улыбнулся он, отвлекшись на секунду, – так он меня каждый день грузил: смотри, Вадим, за Малу?ю голову сниму, – пробасил парень, на свой манер имитируя голос описываемого.
– Ну, черт его знает…
– А на чем они сюда приехали? – спросил молчавший до этого Тимофей. – На чем уедут? Где останутся?
– Да на попутке какой—то. У них в Я?сенках кенты хату снимают, там они и заночуют.
– Ну и пойдем туда! – выпалил Вадим. – Размотаем их!
– Не втроем же, – замялся Нигматулин. – Человек пять еще подтянуть.
– Сколько?! – усмехнулся Андропов. – Какие пятеро?! Они там бухие победу свою празднуют. Биту возьми. А ты такси набери, – кивнул он Шаламову.
– Лишние уши, – ответил тот, – лишний язык.
Недолго поразмыслив, все согласились, и компания направилась к месту пешком.
– Сколько человек квартиру снимают? – уточнял Тимофей.
– Двое, вроде.
– Значит, всего пятеро…
– Да насрать, сколько их! – горланил Вадим. – Положим всех! А мы щас, прикинь, Санёк, бамбилу нагрели.
– В натуре?
– Ну, да! – Андропов достал из кармана комок купюр. – И мобила еще у падика схоронена, забрать нужно будет.
__________________________________________________________________
Семён развлекал Мышку рассказами о несчастных случаях на стройке, перебирая градации её эмоции шока. И громкая музыка, казалось, была лишь оправданием для того, чтобы кричать ей в лицо. Впрочем, та была не против. Шевчук же метал остроумными тостами, подливая дамам с каждым бокалом все больше виски в колу.
– Вспомнила, где я тебя видела! – воскликнула бойкая Тучка.
Она сидела рядом, грудью вжимая Станислава в спинку дивана каждый раз, когда поворачивалась.
– Ты в ДК выступал на майских.
Стройняшка села с краю, из—за чего Стасу приходилось перекидываться через стол, чтобы донести до нее свое красноречие. Ведь донести он его хотел именно до нее.
– Да, – подтвердил Шевчук, подмигивая брюнетке, – меня часто приглашают.
– На гитаре играешь?
– Я много на чем играю, – улыбнулся он. – Этому миру ужасно не хватает поэзии, не находите?
– И ты, значит, несешь её в массы?
– По мере своих скромных сил, – ответил Стас. – Человеку надобно хлеба и зрелищ. Я вижу вокруг себя сытых людей, но кто насытит их жажду прекрасного? Ведь это тоже потребность. Потребность, которую следует удовлетворять. И лучше делать это со вкусом, культурно и изысканно, а не этой низкопробной попсятиной.
– Ну, ты задвинул! – присвистнул Семён.
– Выпьем за это! – подытожил Шевчук, поднимая бокал.
Но едва глотнув, он ощутил, как по его ноге в известном направлении весьма недвусмысленно скользнула женская рука.
– Может, это, – чуть не поперхнувшись, подскочил Стас, – потанцуем? Что скажите, девчонки?
Тучка и Стройняшка согласились. Шевчук, приобняв, вывел спутниц на танцпол и принялся без грамма стеснения лапать брюнетку в танце, но как только он терял свою бдительность, будто чудом в его руках оказывались внушительные бедра её пышной подруги. «Нужно перекурить», – подумалось ему. Станислав вышел в туалет, ополоснул порозовевшее лицо, закурил, глядя на табличку «не курить», и хотел уже было возвращаться, как в мужскую уборную вошла Тучка. Она втолкнула парня в одну из кабинок и, сев на крышку унитаза, начала расстегивать ему джинсы. Тот от неожиданности потерялся.
– Ты себе не представляешь, – заявила она, – только сегодня брекеты сняла. Страсть как охота отсосать кому—нибудь.
Стас судорожно соображал. С одной стороны, он ничуть не был против стать этим «кем—нибудь», но определенно рассчитывал поучаствовать в чем—то подобном в компании Стройняшки. С другой стороны, отказ в такой ситуации ее, наверняка, обидит, после чего она уйдет сама и прихватит с собой подружек. Положение было патовым, а девушка меж тем справилась с ремнем и принялась за пуговицу.
– Яяя не могу! – остановил её Шевчук.
Тучка подняла на него недоумевающий взгляд.
– Почему?
– Я… – гей, – залепил вдруг Станислав, сам еще себе не веря.
– Что?
Она поднялась.
– Что—что, – прибавил Стас уверенности в голосе. – Удивлена?
– Есть немного.
– Ну, а ты думала, мы как единороги что ль? Все о нас говорят, но никто нас не видел. – Стас развел руками, зачехлив свое достоинство. – Вот он – я, обычный человек, – курю, пью, танцую. Только не с теми. Так что спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь. Только это, – он застыл в дверях на выходе, – сама понимаешь, давай между нами.
Гордый этим внезапно выдуманным маневром, Шевчук ринулся на танцпол выискивать Стройняшку.
__________________________________________________________________
Через некоторое время друзья подошли к девятиэтажному дому в восточном микрорайоне города. Припоминая рассказ обидчиков, Александр зашел в нужный подъезд и, поднявшись на нужный этаж, шепотом заговорил:
– Кажется здесь.
– Стучи.
– И что сказать? – замялся Александр. – Зашке?рятся же.
– А если так? – Тимофей безостановочно и настойчиво забарабанил в дверь, громко завопив вдобавок: – открывай, сосед, горим!
Неспешная поступь в помещении обернулась суетливой возней, щелкнули сувальды, и, как только в темный подъезд прыснула струйка квартирного света, Шаламов, дернул дверь настежь, а Вадим, со всего размаха сунув в грудь открывшему ногой, ворвался внутрь. Следом зашли Тимофей и Александр. Слева – желтые двери санузла и ванной, справа свисающий лист обоев. В квартире нестерпимо несло сигаретным дымом и крепким алкоголем, в комнате, куда Нигматулин зашкибот волочил жильца, хрипел шансоном старый центр. Там Вадим уже избивал второго арендатора. Шаламов, убедившись, что в квартире больше никого нет, закрыл входную дверь и зашел в зал. В узкой комнате стоял раскладной не плохого дизайна диван уже разбитый временем, столик с небрежно разложенной закуской, переполненной пепельницей и покосившаяся тумбочка, с потолка свисала грушевидная шестидесятиватка, освещавшая желтоватым светом этот бардак. Под дверью, выводившей на балкон, валялся свернувшийся личинкой парень, которого, нависнув над ним, охаживал битой Вадим.
– Хорош! – одернул его Тимофей.
– Чё «хорош»! – взревел тот, в гневе искривив губы, уставившись на Шаламова глазами, заплывшими пьяной злой пеленой.
– Хорош, я сказал! – остановил он так же Александра, неумело пинавшего вжавшегося в проем меж диваном и стеной жильца.
Казалось, будто он больше злился из—за того, что не выходит сделать тому больнее, чем есть. Только сейчас, при освещении, Тимофей разглядел последствия инцидента на лице Нигматулина: багровеющую гематому под глазом и запекшуюся кровь в светлых, почти белых волосах на виске.
– Хорош, – тем не менее повторил он, – па?лево разводим.
Тот, которого избивал Александр, выглядел вменяемым. Шаламов присел на корточки и похлопал его по спине.
– Встань! Говорить будем.
Не сразу, но все—таки ему удалось добиться желаемого. Когда жертва нападения несмело села на диван, Тимофей спросил:
– Как зовут?
Вопросы приходилось повторять несколько раз, но арендатор все же сообщил, что—то похожее на «серёга».
– Хорошо, Серёга, – Шаламов старался выглядеть дружелюбно на фоне своих спутников, разыгрывая всем известный прием. – Медведев, Тралов, Шаляпин – знаешь таких?
Несчастный замямлил что—то про «пацаны, не бейте», чем спровоцировал обратную реакцию Вадима и Александра, да так, что Тимофею пришлось их вновь удерживать.
– Где друзья твои? – продолжил он после. – Нам с ними очень нужно поговорить.
– Ууушли.
– Когда?
– Днём, днём ушли.
– Ночевать они здесь будут?
– Ннне знаю, – замотал головой Сергей, так что с разбитого носа кровь брызгами разлетелась по полу.
На вид ему было около тридцати. Опухшее бардовое лицо, мясистые, поломанные уши, лопнувшие губы. Он сидел в потянутом сером свитере, извалтуженных в чем—то штанах, рваных носках. Его вид не вызывал ничего, кроме брезгливой жалости. Шаламов оглядел своих, и, казалось, это ощущение разделили все. Он приподнялся, вытянул из дешевой пачки на столе сигарету, закурил и подытожил:
– Ждать тут без толку, может, они тёлок каких выцепили и прут.
– Ну да, – согласился Нигматулин.
– Слышь что ль, чёрт грязный! – вспенился Вадим, ткнув в грудь недругу битой. – Передай свиноте своей, найдем – уроем.
__________________________________________________________________
Далее все пошло, как по маслу. Тучка, насупившись, села с краю и принялась, уткнувшись в телефон, вкидывать алкоголь, как не в себя. Шевчук, незаметно наглаживая ножки её подруге, пошёптывал ей на ухо всякую влажную ересь, а Семён расчехлял портмоне, что банкомат. Доведя компанию до нужной кондиции, Станислав уже планировал девалютизировать второго пилота себе на такси и умчать со Стройняшкой восвояси, как вдруг произошло следующее. Пока Стас, пользуясь минутой уединения, вжимал брюнетку в угол дивана, вырывая страстные поцелуи один за другим, в неожиданно образовавшейся тишине, какая бывает после внезапно оборвавшегося трека, сидевшая у барной стойки Тучка, что, видимо, стала свидетелем интимной близости меж Семёном и Мышкой, влив в себя очередную рюмку водки, выдала:
– Юль, да чего ты с ним сосёшься?! Друган его – гомик! И этот, небось, из этих!
На танцполе повисла гробовая тишь, в которой взревел Семён:
– Че—го?!
