188
Вопросы истории. 2000. №3. Москва. Политический архив XX века. Донесения Л. К. Куманина из Министерского павильона Государственной думы, декабрь 1911 – февраль 1917 года. С. 1 – 28, 2 – 29.
189
Симанович А. С. Распутин и евреи. Воспоминания личнаго секретаря Григория Распутина. Репринт. воспр. изд. 1928. Тель Авив, Просвещение, 1980, стр. 171—172.
190
Милюков П. Н. Воспоминания. Москва, Политическая литература, 1991, стр. 446.
191
Пуришкевич В. М. Дневник члена Государственной Думы. Рига, изд. National Reklama, тип. Дзинтарс, 1924, стр. 80.
192
Там же, стр. 79.
193
Там же, стр. 80.
194
Там же, стр. 80.
195
Там же, стр. 80—81. «При виде меня два сидевшие там солдата сразу вскочили. – „Ребята, – обратился я к ним – я убил… При этих словах они как-то вплотную придвинулись ко мне, как бы желая схватить… – …я убил, – повторил я, – убил Гришку Распутина, врага России и царя“, – при последних моих словах один из солдат, взволновавшись до последней степени, бросился меня целовать, а другой промолвил: – „Слава Богу, давно следовало“. – „Друзья, – заявил я, – князь Феликс Феликсович и я надеемся на полное ваше молчание. Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?“ – „Ваше превосходительство, – с укоризной обратились ко мне оба, – мы русские люди, не извольте сомневаться, выдавать не станем“» (там же, стр. 81—82). «Через десять минут городовой был введен солдатом в кабинет. Я быстро окинул его взглядом с ног до головы и сразу понял, что это тип служаки стараго закала, и что я допустил ошибку, позвав его к себе; но делать было нечего, приходилось считаться со случившимся. – „Служивый! – обратился я к нему. – Это ты заходил несколько времени тому назад справиться о том, что случилось и почему стреляют?“ – „Так точно, ваше превосходительство!“ – ответил он мне. – „Ты меня знаешь?“ – „Так точно, – ответил он вновь, – знаю“. – „Кто же я такой?“ – „Член государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич“. – „Верно! – заметил я. – А этот барин тебе знаком? – указал я на сидевшаго в том же состоянии князя Юсупова“. – „И их знаю,“ – ответил мне городовой. – „Кто это?“ – „Его сиятельство князь Юсупов“. – „Верно! Послушай, братец, – продолжал я, положив руку ему на плечо. – Ответь мне по совести: ты любишь батюшку царя и мать Россию; ты хочешь победы русскому оружию над немцем?“ – „Так точно, ваше превосходительство, – ответил он. – Люблю Царя и отечество и хочу победы русскому оружию“. – „А знаешь ли ты, – продолжал я, – кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией?“ Лицо городового сразу оживилось. – „Так точно, – говорит, – знаю, Гришка Распутин“. – „Ну, братец, его уже нет: мы его убили и стреляли сейчас по нем. Ты слышал; но можешь сказать, если тебя спросят: „знать не знаю и ведать не ведаю“ Сумеешь ли ты нас не выдать и молчать?“ Он призадумался. – „Так что, ваше превосходительство, если спросят меня не под присягою, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, раскрою всю правду. Грех соврать будет“. Я понял, что всякие разговоры не приведут ни к чему и, узнав от него, что дежурство его кончается через полчаса, и что полицмейстером этого района является полковник Григорьев, человек, насколько я знал, очень порядочный и хорошей семьи, я отпустил его с миром, решив положиться на судьбу в дальнейшем» (там же, стр. 84—85).
196
Боханов А. Н. Правда о Григории Распутине. Против фальсификации российской истории. Москва, Русский издательский мир, 2011, стр. 467.
197
«23 марта 1917 г. Вчера вечером гроб Распутина был тайно перенесен из царско-сельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на прогалине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснутся его руками, вследствие его разложения и не без труда втащили его на костер. Затем, все полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика „старца“, друга царя и царицы, „божьего человека“. Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом» (Палеолог Ж. М. Распутин. Воспоминания. Пер. с фр. Ф. Ге. Предис. П. С. Когана. Москва, Девятое января, 1923, стр. 120).
198
Источник. Документы русской истории: приложение к российскому историко-публицистическому журналу «Родина». 1998. №3. Москва. «Позорное время переживаем». Из дневника великого князя Андрея Владимировича Романова. С. 47.
199
Распутина М. Г. Почему?: воспоминания дочери. Москва, Захаров, 2005, стр. 347.
200
Фирсов С. Л. Православная церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб. РХГИ, 1996, стр. 205—206.
201
Позднышев С. Д. Распни Его. Париж, 1952, стр. 229.
202
Красный архив. 1931. Т. 6 (49). Записки Н. М. Романова. С. 102.
203
Там же, стр. 103. «Бешеный поток проклятий, сорвавшийся с великокняжеских уст, подхватил „свет“. Вспышка ненависти к Царице, как расплавленный металл, наполнила чувства салонной аристократической знати. „Не желаем терпеть власть узкой, больной психопатки“, кричали повсюду с зубовным скрежетом. „Не желаем, чтобы нами управляла своенравная, властолюбивая, сумасшедшая немка“ … „Не желаем, чтобы шайка авантюристов позорила Россию. Протестуем, протестуем, чорт побери“ … „Vous vous croyez une Marie Therese, mais vous vous trompez. Vous devez ne vous occuper que des enfants et des meres“ [Вы считаете себя Марией Терезой, но вы ошибаетесь. Вы должны заботиться только о детях и матерях], – написал Царице в обширном, на тридцати страницах, дерзком послании, обер-егермейстер Иван Петрович Балашев. Второго января Государыню посетила обер-гофмейстерина Е. А. Нарышкина. Начавшийся Новый Год не сулил ничего добраго. Царица была разстроена, раздражена, чувствовала упадок сил. Она жаловалась на людскую несправедливость, неправду, и неблагодарность. Она негодовала на высшее общество, но больше всего на членов династии, демонстративно не пришедших поздравить Государя. На глазах ея то и дело навертывались слезы. – Мне так безумно жаль Государя. Он такой мягкий, добрый, кроткий, сердечный, отзывчивый, полный самоотречения. Он работает сверх сил человеческих; ему нужен душевный покой, а они отравляют ему существование… Нарышкина искренно, от всей души, жалела несчастную, измученную, издерганную и уставшую женщину. Хотела утешить, но и не могла скрыть правды. – Государыня, мы переживаем время очень тревожное и неспокойное. Все озлоблены. Чернь ведет себя возбужденно и дерзко. Положение очень опасное. Вы знаете мою преданность и любовь к Государю и к Вам. Это облегчает мне сказать то, что повелевает долг. Против Вас в обществе царит слишком острое недовольство и раздражение. Можно опасаться непоправимых последствий. Это будет ужасно. Я осмеливаюсь подать совет Вам и Государю: „уступите Думе; пойдите навстречу пожеланиям страны. Вам будет лучше“. – Нет, нет и нет, – с жаром воскликнула Царица. – Si nous cedons d’une ligne, demain il n’aura plus d’Enipereur, plus de Russie, plus de rien… Il faut etre ferme et montrer que nous sommes les maitres [Если мы уступим в чем-то, завтра у него больше не будет ни власти, ни России, ни чего-либо еще… Мы должны быть твердыми и показать, что мы хозяева]. Я знаю, меня многие ненавидят. Ну что ж, Бог нас разсудит… Крупныя слезы заполнили ея голубые глаза и она снова заплакала» (Позднышев С. Д. Распни Его. Париж, 1952, стр. 229—230).
204
Мельник Т. Е. Воспоминания о царской семье и ея жизни до и после революции. Белград, изд. Всеславянскаго книжнаго магазина М. И. Стефанович и К?, 1921, стр. 20—21.
205
Врангель Н. Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Вступит. ст., коммент. и подгот. текста А. Зейде. Москва, Новое литературное обозрение, 2003, стр. 333.
206
Василевский И. М. (Не-Буква). Николай II. Петроград – Москва, Петроград, 1923, стр. 139—140.
207
Там же, стр. 140.
208
Юсупов Ф. Ф. Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова: (правда и вымысел о гибели «великого старца»: сборник). Сост., коммент. В.М, Хрусталев. Москва, АСТ, 2014, стр. 135—136.
209
Красный архив. 1923. Т. 4. Семейная переписка Романовых. С. 157.
210
Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Воспоминания. Париж, 1927. Репринтное произведение. Москва, ИПО Профиздат. Агенство «КомпьютерПресс», 1990, стр. стр. 50.
211
Rodzianko М. The Reign of Rasputin. L.: Philpot, 1927. P. 236; Эткинд А. М. Хлыст. Секты, литература и революция. Москва, Новое литературное обозрение, 1998, стр. 617.
212
Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. IV. Москва – Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 21—22. Полный текст. «Если разбирать положение страны в последние годы монархии (в особенности последний год), мы увидим картину полного государственного несчастья. Финансы расстроены, товарообмен нарушен, производитеяьность страны – на громадную убыль; необходимость полного напряжения сил страны сначала не сознана властью, а когда не замечать этого стало нельзя – не было уменья сойти с „приказа“ старого, казенного трафарета. Пути сообщения в полном расстройстве, что чрезвычайно осложнило экономическое и военное положение. Двоевластие (ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим беспорядкам (помнится, на сети фронта коэффициент вагонов на версту был 17, а внутри страны – 6). Зимою 1916 г., вследствие заноса, под снегом было 60.000 вагонов с топливом, продовольствием и фуражом. Наборы обезлюдили деревню, остановили. землеобрабатывающую промышленность; ощутился громадный недостаток рабочей силы, пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев. Распределение их было случайное, без плана и особого учетного для себя органа. В совете министров часто упрекали друг друга в „захвате“ себе пленных в ущерб другому ведомству. Призыв инородческого населения Закаспийской области привел к бунту, ибо проведен был без согласования с особыми условиями быта народов и того края. Общий урожай в России зерна превышал потребность войска и населения, между тем, система запрета вывозов сложная, многоэтажная, реквизиции, коими злоупотребляли, и расстройство перевоза создали местами голод, дороговизну товаров и общее недовольство. Упорядочить дело было некому. Всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много, но направляющей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работою министров. Верховная власть перестала быть источником жизни и света. Она была в плену у дурных влияний и дурных сил. Движения она не давала. Совет министров имел обветшавших председателей, которые не могли дать направления работам совета. Министры, подчас опытные и энергичные, обратились в искателей и ведомственных стражей. Хорошие начинания некоторых встречали осуждение и сверху, и снизу – и они уходили. Дурное не указывалось, ошибки не ставились на вид, работа не шла; а жизнь летела, она требовала ответа; в меха старые нельзя было влить нового вина. Идеалы правых сводились к созданию живой двигательной силы из единой воли царя. Эти идеалы, в сущности, встречали его симпатии (хотя форм он не нарушил бы). Но строй уже не допускал такого импульса; со стороны монарха получался конфликт с Думою, 87 статья и нарушение прав народных представителей. Дума не могла работать – она критиковала власть, критиковала жестоко, а власть ставила ей в укор отсутствие законодательной работы и, защищаясь, прибегала к перерывам, указывая на то, что критика власти поднимает настроение страны. Получилось так: правительство делает ошибку, Дума другую, правительство – третью и т.д., работы же, столь необходимой в минуты крайности, – власть не давала. Эту работу захватили общественные организации: они стали „за власть“, но полного труда, облеченного законом в форму, они дать не могли, и их усилия тоже были не достаточны по условиям дня. Положение угрожало катастрофой: она должна была наступить, как думали некоторые, – после войны, но наступила раньше. Все слои населения были недовольны. Многим казалось, что только деревня богата, но товару в деревню не шло, его не было, и деревня своего хлеба не выпускала. Говорят, даже прятали. Но и деревня без мужей, братьев, сыновей и даже подростков тоже была несчастна. Города голодали, торговля была задавлена, постоянно под страхом реквизиций; в лесном деле, например, убыль определялась на 40% (частной заготовки). Единственного пути к установлению цен – конкуренции – не существовало; товара было мало, цены росли; таксы развили продажу „из-под полы“, получилось „мародерство“, не как коренная болезнь, а как проявление недостатка производства и товарообмена. Земледельцы, лишенные винокуренья и стесненные твердыми ценами с частым запретом продажи, были очень недовольны. Искусство, литература, ученый труд были под гнетом, рабочих превратили в солдат, солдат – в рабочих. Армия устала, недостатки всего понизили ее дух, а это не ведет к победе, которой тоже не хватало. Духовенство было недовольно: умные архиереи это понимали, а выборный от прихода священник не проходил: б. царь согласился на обеспечение духовенства деньгами, но реформу прихода откладывал. Евреи, в особенности, и инородцы вообще были не полноправны. Счастья не было никому. Бывший царь это инстинктивно чувствовал. Лозунг правых – „царь и народ“ был ему близок, но импульс к этой работе был дан не в ту сторону – сложность жизни требовала уже сложных форм управления, а воля 6. царя, направляемая правыми влияниями, шла к этой заботе путем, так сказать, революционным, будучи не в силах сделать что-либо одна. В общей разрухе последних месяцев министерство внутренних дел сыграло печальную роль. Министр, призванный к власти не сво6одным выбором 6. царя, а под влиянием, так называемых „темных сил“, быстро утратил популярность и не служил к укреплению доверия к правительству. Неопытный в громадном деле он допускал большие технические ошибки управления и бездействие власти, объединяющей все дела страны. Министерство же стало управляться другими людьми, стоящими во главе отдельных его частей. В среде самого правительства к нему относились недружелюбно, и это не сплачивало кабинета. Между тем именно министерство внутренних дел более других могло бы служить для этой цели, так как все министерства имеют к нему касательство. Министр приобрел, в известной мере, расположение 6. царя, и через него отчасти шли наверх правые влияния. Уход его и некоторых других министров, может быть, отодвинул бы наступление кризиса, но меры эти не встречали сочувствия 6. царя: это считалось уступкою невозможной во время войны. Надо все же сказать, что мера эта вряд ли бы остановила кризис надолго, так как люди, из которых могли быть избраны новые министры, дали бы те же общие явления, характерные для правительства „конца“, который наступил столь неожиданно. Думаю, что никто из министров не понял глубины движения, по крайней мере, я разговора об этом не слыхал. Протопопов» (С. 21—23).
