Александр Атрошенко "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7"

Свою лепту в борьбе с врагом решили внести и члены царской семьи. Императрица Александра Фёдоровна организовала особый эвакуационный пункт, куда входило 85 лазаретов для раненных воинов в Царском Селе, Павловске, Саблине и других местах. Многие из лазаретов были сооружены на собственные средства императрицы. Ее старшие дочери возглавляли комитет помощи солдатским семьям (Ольга) и беженский комитет (Татьяна). Пройдя курс обучения и сдав экзамены, императрица с дочерями поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при Дворцовом госпитале, перевязывать и ухаживать за больными и раненными. Кроме того это отражало их стремление сблизиться с простым народом, которого, однако больше интересовало откуда у императрицы средства на постройку этих лазаретов.

Вернувшись в конце августа в Петроград, Распутин обнаружил, что фактически угодил в опалу из-за своих антивоенных настроений. Сам Николай II уже жил светом будущей свободы. Добившись высочайшей аудиенции, Распутин пытался еще раз убедить царя в необходимости прекратить войну: «Я никогда ни до, ни после не видела отца таким, – вспоминает присутствовавшая при этом разговоре дочь Распутина, Матрена. / – Отец умолял Николая поверить, что не ищет собственной корысти, возражая против бесполезной войны. Более того, именно из-за этих взглядов отца недоброжелатели легко настраивали царя против него. Но не это заботит. В войне гибнут русские люди, и когда она закончится, даже победа обернется поражением. Госпиталя переполняются раненными и больными; озлобленные, искалеченные, они наводнят деревни, города. Их недовольство нечем будет удовлетворить…»[87 - Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери. Москва, Захаров, 2001, стр. 255.] Когда Распутин закончил, Николай II с явным нетерпением в голосе произнес: «Есть время слушать и время что-то делать. Нам представилась великая возможность спасти империю и доброе имя Романовых. Ты верно служишь нам, мы это знаем. Но чего же еще ты от нас хочешь? Стать царем?»[88 - Там же, стр. 255.] Такое обращение ошеломило Распутина. Последняя фраза Николая II к Распутину звучала так: «Я вынужден просить тебя не осуждать публично мои начинания»[89 - Там же, стр. 262.]. Его отлучили от двора и лишили автомобиля. Это было душевной катастрофой, Распутин вновь вступил в период «темной ночи души», непробудного пьянства.

Доводы Распутина о трагичности развязывания войны основывались не на пустом месте. Внутреннее состояние России в это время напоминало пороховую бочку. Ни в одной стране Европы не было столь резкого контраста между беззаботной жизнью аристократии и бесцветным существованием огромных масс простого народа, что вызывало социальную напряженность. Рабочие были настроены против предпринимателей, крестьяне – против помещиков и новых сельских богачей. Интеллигенция поддерживала любое оппозиционное движение, стремясь к демократизации общественного устройства по европейскому образцу. Большие волнения уже были в 1912 г., когда произошел расстрел рабочих на Ленских золотых приисках. В 1913 г. Романовы с блеском отмечали свое трехсотлетие, а в это время около 700 тыс. рабочих приняли участие в забастовках. К июню 1914 г. число бастующих возросло до полутора миллиона человек. Наиболее дальновидные российские политики – С. Витте, Н. Дурново и др. предупреждали царя, что при таком социальном напряжении в обществе надвигающаяся новая война, притом столь масштабного характера, может обернуться для России катастрофой. Но Николай II верил в свою мессианскую звезду, был убежден, что победа должна была поднять патриотический дух в народе и коренным образом изменить ситуацию отношения к монарху и династии в целом.

Главное действие боевых операций разворачивались на двух фронтах – Западном, в Бельгии и Франции, и Восточном, против России. Восточный фронт, в свою очередь, был разделен на Северо-Западный, от Восточной Пруссии до Буга, и Юго-Западный, от русско-австрийской границы до Пруста. Германия понимала трудность ведения войны на два фронта, поэтому предполагала быстро справиться с Францией на западе, после чего перекинуть войска на восток против России. Однако активные действия русских войск с первых дней войны сорвали планы германского генерального штаба. Наступления русских войск в Восточной Пруссии вынудило Германию снять часть войск с Западного фронта. В августе-сентябре Россия нанесла поражение австро-венгерским войскам в Галиции[90 - Оценка военной ситуации вел. кн. Николаем Михайловичем уже в это время была скептической: «Что касается военных действий, то я не вижу еще осязательных успехов. Да, наступают, но как-то порывами, без всякой связи, большинство генералов забывают общую цель, а думают лишь о личных лаврах. Рузский и Брусилов идут наперегонки, чтобы занять Львов: отсюда их сдерживают, желая заманить австрийцев в ловушку, но тщетно. Между тем эти австрийцы, заняв слабые пункты, где возможны прорывы, нажимают большими силами на Люблин (от 7 до 9 корпусов), где начальство принял Эверт над нашими войсками. Нет солидарности между штабами нашими – юго-западного фронта – и верховным: Янушкевич и Данилов вмешиваются во все, и нашим приходится считаться с требованиями из Барановичей, идущими вразрез с их планами. Это только цветочки, а плоды такой ужасной системы еще впереди» (Красный архив. 1931. Т. 4—5 (47—48). Записки Н. М. Романова. С. 149).].

«Николай упивался народной любовью, не понимая, что не его личная популярность, а военная лихорадка покончила с внутриполитическими неурядицами. Он был совершенно убежден в правильности своей позиции. / Насколько я помню, то был единственный период, когда царь по-настоящему холодно относился к отцу. / Николай даже был горд, что проявляет, наконец, решительность. / …Николай был опьянен даже не столько победами на фронте, сколько самим собой в образе воителя, исполненного силы»[91 - Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери. Москва, Захаров, 2001, стр. 253—254.] – из воспоминаний Матрены.

После поражения австрийцев к ним на помощь подошли германские силы, которые совместными действиями оттеснили русскую армию. Вскоре становилось ясно, что первоначальное предположение о скором окончании войны останется лишь мечтами. В конце 1914 -начале 1915 г. русские войска нанесли поражение турецким войскам в Закавказье. В конце весны начале лета силы Центральных держав, ведя стратегическую оборону на Западном фронте, вынудили русские войска оставить Галицию, Польшу, часть Прибалтики, нанесли поражение Сербии. Это случилось по причине отсутствия в русских войсках тяжелой артиллерии и несвоевременного обеспечения боеприпасами. Ставка Главнокомандующего в августе была перенесена из Баранович в Могилев. События лета 1915 г. походили на военную катастрофу[92 - Брусилов пишет: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, – как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы, не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, т.е. по капризу царя… Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивались его знакомство со своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине!» (Брусилов А. А. Мои воспоминания. Москва – Ленинград, Госиздат, 1929, стр. 71—72).]. Общественные деятели всех политических направлений требовали назвать конкретного виновного. Им стал военный министр В. А. Сухомлинов, занимавший пост с 1909 г. и неоднократно заверявший общественность и царя, что русская армия готова к любым испытаниям. Министр был отрешен от должности 13 июня 1915 г., и по его делу началось следствие. В середине июня царь провел в Ставке серию совещаний с генералитетом и министрами, пришел к заключению, что необходимо обновить высшую администрацию. В отставку были уволены несколько министров, настроенных против Распутина и Горемыкина: министр юстиции И. Г. Щеглов, министр внутренних дел Н. А. Маклаков и обер-прокурор Синода В. К. Саблер.

Русскую зарисовку этого времени сделал американский социалист* журналист Д. Рид, побывавший в Петрограде и Москве в 1915 г., в очерке «Лицо России». «Русские, мне кажется, не так патриотичны, как другие народы. Царское правительство – бюрократия – не внушает массам доверия, оно как бы другая нация, сидящая на шее русского народа. Как общее правило, они не знают, как выглядит их флаг, а если и знают, то он не символизирует для них Россию. И русский национальный гимн, это – гимн, полумистическая большая песнь, но никто не чувствует необходимости встать и снять шапку, когда его исполняют. Что касается населения, то в нем нет империалистических чувств, они не хотят сделать Россию большой страной путем захвата и, пожалуй, не замечают существования остального мира за пределами своей родины. Поэтому-то русские и дерутся так плохо при захвате неприятельской страны» – намекает автор на 1905 г. – «Но раз только неприятель появляется на русской земле, они хорошо дерутся, защищаясь

». У проживающих в Петрограде «совершенно нет определенного времени для пробуждения и сна или для обеда, и нет там раз навсегда установленного способа убивать или любить. Большинством людей романы Достоевского читаются как хроника сумасшедшего дома, но это, мне кажется, потому, что русские не стеснены теми традициями и условностями, которые управляют общественным поведением остального мира

». Другими словами, русские не стеснены никакими нравственными нормами, имея привязанность ко всему нравственно падшему. «А в Петрограде мы знали некоторых людей, которые принимали гостей от одиннадцати часов вечера и до рассвета. Затем они ложились спать и не вставали до вечера. За три года они не видели солнечного света, кроме летних белых ночей. Много интересных типов прошло перед нами. Среди них старик-еврей, на несколько лет купивший у полиции право жительства, который поведал нам, что написал историю русской политической мысли в пяти томах. Четыре тома были отпечатаны, но все они регулярно конфисковались после выхода, теперь он выпускает пятый. Он всегда грамотно рассуждал на политические темы, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в окно – не прислушивается ли какой-нибудь полицейский, так как он был уже однажды в тюрьме за произнесенное слово «социализм». Перед тем, как начинать говорить, он отводил нас обычно в угол и шепотом условливался, что, когда он будет произносить «маргаритка», это будет означать «социализм», а когда будет говорить «мак», это значит «революция». И тогда он проступал, меряя большими шагами комнату и выкрикивая всякие разрушительная теории. / …Помню, как на перроне станции, где останавливался наш поезд, я увидел арестованных. Они толпились на путях: два или три молодых «мужика» с тупыми лицами и остриженными волосами, полуслепой с горбинкой старик, похожий на еврея, и несколько женщин, одна почти девочка, с ребенком на руках. Вокруг них кольцо полицейских с обнаженными шашками.

– Куда их гонят? – спросил я кондуктора.

– В Сибирь, – прошептал он.

– За что?

– Не задавайте вопросов, – нервно отозвался он. – Если вы задаете в России такие вопросы – с вами случиться то же самое.

В Петрограде было несколько нелепых военных распоряжений. Если вы говорите по-немецки по телефону, вы облагаетесь штрафом в три тысячи рублей, а если кто-нибудь замечал, как вы разговариваете по-немецки на улице, то наказанием была Сибирь. / …Однако, несмотря на это, факт остается фактом – любой немец с деньгами мог жить, сколько ему угодно, в Петрограде или в Москве и проявлять свой патриотизм, как ему вздумается

. / …В России есть четыре вида тайной полиции, и главная задача ее заключается в наблюдении за регулярной полицией и в том, чтобы шпионить друг за другом, кроме того есть еще дворники, исполняющие обязанности консьержа, которые все состоят на правительственной секретной службе. Во времена, подобные, например, нынешнем, достаточно простого подозрения, чтобы попасть под военный суд и быть сосланным в Сибирь, если только вы не пользуетесь влиянием

. / …Из России невозможно выехать без «заграничной визы»… но, несмотря на это, за тридцатипятирублевую взятку мы достали заграничные визы и сели в поезд, шедший к румынской границе

. /

…В нашем отеле в Петрограде жила коренастая, здоровая, похожая на эскимоску женщина с жесткими волосами, подрезанными как лохматая грива шотландского пони. Звали ее княгиня N. Перед вечером она обычно приходила в чайную комнату, выбирала по своему вкусу мужчину и помахивала своим огромным дверным ключом, просто и откровенно приглашала его к себе. Русских это не коробило, но отель был полон американскими коммерсантами и их женами, и они обратились к управляющему по поводу этого неприличия. Управляющий приказал княгине выехать из отеля. Она отказалась. И вот, в истинно русском духе, однажды, когда ее не было дома, он взял и вытащил из ее комнаты постель и остальные ее вещи. Вернувшись в гостиницу, она несколько часов бегала из конца в конец по коридору, обзывая его всевозможными именами, которые только можно придумать. Затем она ушла. Через пятнадцать минут подкатил на автомобиле чиновник тайной полиции, обрушился на управляющего и довел до его сведения, что если он еще хоть один раз побеспокоит эту женщину, то попадет в Сибирь. Княгиня оказалась агентом охранки…

»[93 - Джон Рид. Вдоль фронта. Пер. с анг. И. В. Саблина, В. Ф. Корш. Предисл. А. Старчакова. Москва – Ленинград, Земля и Фабрика, 1928, стр. 1 – 206, 2 – 208, 3 – 209—211, 4 – 212, 5 – 213, 6 – 213—214.]

К середине 1915 г. «старец» вновь имел прежнее влияние в царской семье. Этому способствовало тяжелое положение на фронтах и чудесное излечение Распутиным приближенной к семье фрейлины Александры Фёдоровны А. А. Вырубовой, попавшей в железнодорожную катастрофу. Впрочем, отношение Александры Фёдоровны к нему никогда не менялось, некоторым колебаниям настроения подвергся один раз лишь Николай II.

Когда императора упрекали в том, что его дружба с Распутиным гибельна для династии, царь немедленно возражал: «Вот, посмотрите… Когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели»[94 - Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери. Москва, Захаров, 2001, стр. 234.]. В этих условиях любое направление против «старца» приобретал обратный процесс: «Вот сказала Мама: „Чем боле тебя ругают, тем ты мне дороже…“ – „А почему такое?“ – спрашиваю у Ей… „А потому, – говорит, – што я понимаю, што все худое ты оставляешь там, чтобы ко мне притти очищенным… И я тебя жалею за те муки, што ты от людей принимаешь для меня… и еще ты мне оттого дороже!..“»[95 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 362—363.]

Распутин и Александра Фёдоровна все яснее предчувствовали неминуемость надвигающейся катастрофы, притом в любом случае – победит ли Россия или потерпит поражение, неизбежно кровавое судорожное продолжение, означающее конец существующего режима: общественность была абсолютно убеждена в том, что все несчастья войны – «по вине правительства», а все фронтовые удачи – «вопреки» ему. Единственно, что могло в этой ситуации предотвратить трагический финал династии, так только сепаратный мир, не являющийся по своей сути «ни победой, ни поражением». В «Дневнике Распутина» содержится пересказ его обращения к царице: «…самый страшный враг – война. Потому, ежели все по-хорошему будет, все на своем месте, то никакой чужой, охотник в тот лес не заберется, а так двери открыты! Открыты двери! Вот. Теперь, как же уберечь гнездо? А вот как? Говорит Папа: «Не хочу позорного мира, будем воевать до победы!» А победа там тр… Он, как бык, в одну сторону: «Воевать до победы», а Вильгельм с другой. / Взять бы их, да спустить. Хоть глотку друг дружке перегрызите: не жаль! А то вишь! Воевать до победы! / А победу пущай достают солдаты. А кресты и награды енералам. Ловко! Добро, солдат еще не очухался. А очухается, – тогда што? а посему… Шепни ему, што ждать «победы» – значит терять все. Сгорит и лба не перекрестит…«»[96 - Там же, стр. 176.]

Когда династия в лице Александры Фёдоровны и Распутина искала сомнительные выходы из сложившейся ситуации, в обществе все отчетливее проявлялась патриотическая истерика, принимавшая форму национального психоза. «Анализ этого периода времени приводит к выводу, что массовый психоз проявился во внедрении убеждения о необходимости сломать и уничтожить нечто, тяготившее людей и не дававшее им жить»[97 - Воейков В. Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта государя императора Николая II. (Гельсингфорс, 1936). Москва, Воениздат, 1995, стр. 210.] – из сочинений В. Н. Воейкова.

Смена министров не успокоила общественных деятелей. Теперь они выступали за создание ответственного перед Думой министерства. В августе несколько думских и около думских групп объединились в «Прогрессивный блок», центром которого стала партия кадетов. Объединение выступало за скорейшее проведение в стране либеральных реформ, главное требованием стало создание «кабинета общественного доверия».

Пораженческая ситуация страны привела к волне недовольства. Критическая оценка и суждения о положении дел сделались общепринятыми. Эти разговоры подогревали не только собственные военные неудачи и усугубившиеся экономические трудности: нехватка сырья и энергии, свертывание производства в ряде отраслей, инфляция, расстройство транспорта, но и слухи «о предателях, окопавшихся наверху».

Зловещая тень «распутного старца» теперь стояла во главе «засилья темных сил», как бы стремившихся к поражению России, сразу стала главной мишенью всех оппозиционеров. На этот раз его уличили не только в любовной связи с царицей и ее дочерями, но также в назначении непопулярных министров, в контактах с якобы германофильски настроенными банкирами и даже в совместном с Александрой Фёдоровной шпионаже в пользу кайзера.

В конце лета 1915 г. докладную записку на имя царя о проделках Распутина представил товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский. Слух о пьяном дебоше, устроенным Распутиным в марте 1915 г. в подмосковном ресторане «Яр» разошелся по всей стране. Александра Фёдоровна убедила царя в том, что факты, приводимые В. Ф. Джунковским, либо сфабрикованы, либо намерено искажены. «В виду установленных фактов, царь, царица и г-жа Вырубова пришли сообща к заключению, что адские силы расставили их святому другу страшную ловушку и что „божий человек“ не отделался бы так дешево без божьей помощи»[98 - Палеолог Ж. М. Распутин. Воспоминания. Пер. с фр. Ф. Ге. Предис. П. С. Когана. Москва, Девятое января, 1923, стр. 33.]. После ознакомления с запиской царь написал Министру внутренних дел: «Настаиваю на немедленном отчислении генерала Джунковского»[99 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. V. Москва – Ленинград, изд. Государственное, 1926, стр. 103.]. Отставка последовала 15 августа.

Николай II ни о каком сепаратном мире слышать не хотел и наоборот считал, что подошел удобный момент, когда следовало взять в свои руки знамя борьбы с яростными силами оппозиции. 23 августа 1915 г. был опубликован приказ по армии и фронту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на СЕБЯ предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий…»[100 - ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 619. Л. 1.] Николай II возглавил армию, надеясь закончить ее победоносно и предпосылки к этому были, не хватало оперативности, слаженности действий и четкого снабжения войск всем необходимым. И напрасны были предупреждения здравомыслящих людей о том, что все последующие поражения и потери русской армии теперь еще в большей степени будут возложены на голову императора, что нельзя осуществлять контроль над страной, находясь за сотни верст от столицы и центральных правительственных учреждений, ибо это чревато полным развалом государственного управления, Николай II верил в свою миссию личной победой восстановить престиж династии, ее духовную составляющую.

Такому поступку способствовали и настроения Александры Фёдоровны. Она всерьез беспокоилась, что волевой Николай Николаевич забирает в свои руки все больше и больше власти, установив постоянные контакты с лидерами думских фракций, что он даже стал влиять на отставку и назначение министров.

Распутин, в свою очередь, также играл на сокровенных струнах ее души. Он сумел убедить ее в том, что если великий князь и дальше останется на своем посту, то это принесет непоправимый вред самодержавию и приведет к потере трона: царем станет не Алексей, а Николай III Николаевич. На самом деле Распутин видя, что дядя царя приобретает все больше и больше поддержки, испугался великого князя относящегося к нему отрицательно и постарался побыстрее от него избавиться.

Думское большинство и большая часть членов кабинета расценило увольнение антираспутинского Николая Николаевича как симптомом «шпионской» распутинской партии. В «военную звезду» невезучего императора никто не верил. Но произведенные им кадровые перемены воспринимались обществом не как исчерпывающий компромисс между властью и обществом, но как сигнал к общей смене внутриполитического курса, к прогерманизму, т.е. сепаратному миру.

Николай II возглавил верховное командование, а двоюродного дядю отправил подальше, он сменил на посту Наместника на Кавказе престарелого графа И. И. Воронцова-Дашкова. На Кавказе Николай Николаевич попытался поставить под свой контроль Кавказскую армию, но все равно руководство ею осталось в руках генерала Ю. Юденича, а на великого князя возложена была, в основном, руководство тылом и администрацией.

Уинстон Черчилль, занимавший в годы Первой мировой войны посты морского министра и министра военного снабжения, позже запишет: «Мало эпизодов Великой Войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 г. Это был последний славный вклад Царя и русского народа в дело победы… К лету 1916 г. Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в 1915 г. пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле – организовать, вооружить, снабдить – 60 армейских корпусов, вместо тех 35, с которыми она начала войну»[101 - История России с древнейших времен до наших дней. А. Н. Боханов, Л. Е. Морозова, М. А. Рахматулин, А. Н. Сахаров. Москва, АСТ, 2016, стр. 1309.].

С сентября 1915 г. русская армия уже больше не отступала, а в 1916 г. на театре военный действий произошел коренной перелом событий в пользу Антанты. Такой ситуации способствовало многократное увеличение снабжения войск отечественным вооружением, а кроме того, правительство осуществляло большие закупки различных видов вооружений за границей, начавшие регулярно поступать в Россию со второй половины 1915 г.

После тяжелых боев в октябре 1915 г. фронт остановился на линии Рига – Двинск – Поставы – Сморгонь – Барановичи – Пинск – Дубно. От России были отторгнуты Польша, часть Прибалтики, Западной Белоруссии и Украины.

В 1916 г. Германия направила свой основной удар против Франции, но после провала попытки германских войск прорвать оборону союзников в районе Вердена (Франция) стратегическая инициатива перешла к Антанте. Кроме того, тяжелое поражение, нанесенное австро-германским войскам в мае – июле 1916 г. в Галиции, армией генерала А. Брусилова, предопределило развал главного союзника Германии – Австро-Венгрии. 27 августа 1916 г. под влиянием успехов Антанты в войну на ее сторону вступила Румыния, однако ее войска действовали неудачно и в конце 1916 г. были разгромлены. На Кавказском театре военных действий инициатива продолжала сохраняться за русской армией, занявшей в 1916 г. Эрзурум и Трапезунд. Стратегическая инициатива перешла в руки Антанты, Германия оказалась в безвыходном положении, понимая, что теперь помочь ей может только чудо.

Для дальнейшего повествования следует вернуться на некоторое время назад и более подробно рассмотреть внутреннюю платформу всех внешних проявлений в русской среде.

Чувствуя давнее падение популярности монархизма в России, как среди чиновничества, боярства, так и простого люда, в высших кругах появилась идея о простом мужике, готовый жизнью пострадать за свое государя и, конечно, минуя тягостное посредничество между ними, в действительности всегда корыстную русскую служебную лестницу, получить напрямую нужную информацию и даже советы по управлению государством Романовской династии, для успокоения общества и укрепления своего авторитета. Этот взгляд поддерживали все политические круги как оппозиционные, так и лояльные. Единственное, что семья постаралась добавить от себя в эту идею, так это свое религиозное мировоззрение, дух необыкновенности, мистицизма, пронизывающий тогда в России весь народ.

«Все наши „властители дум“, столь часто ссорившиеся друг с другом и отрицавшие порой друг друга – Толстой, Достоевский, Тургенев, – все направления русской философской мысли сходились на этой идее: только простой народ, нищий, голодный, неграмотный и забитый, владеет некой сокровенной истинной. Только там, во тьме нищих изб, остался истинный дух Христа, сохраненный постоянным страданием. Только у него, у простого народа, и следует учиться христианской жизни»[102 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 73.] – подмечает идею того времени Э. С. Радзинский.

Знакомясь с историями жизни православных святых старцев, которые были исполнены множеством необыкновенностей, чудес, царская семья хотела отыскать подобную личность, на которой лежала бы «рука Божья», мудрого старца, могущего поддержать их семью, больного сына-царевича, их правление. Но повстречавшись со многими религиозными и мистическими людьми оставались пока в неопределенном выборе, не устраивающие скучностью рассуждений и несбыточностью их предсказаний. Так через близких к семье Черногорских принцесс во дворе появились: Дмитрий Ознобишин-Митя, ходивший целый год босиком, в монашеской рясе и длинными волосами, имеющий дар ясновидения; «Матрена-босоножка» – одетая в рубище босая женщина; оккультист француз месье Филипп; прославленный епископ, мистик, аскет, отшельник Феофан, который затем привел во дворец Г. Распутина; суровый Иоанн Кронштадтский, имеющий дар исцеления.

Встреча с Григорием Распутиным сразу оставила на царской чете яркое впечатление Божественного человека, посланного им свыше в трудную минуту. Этой встрече уже предшествовала другая семейная привязанность к чудотворцу месье Филиппа из Парижа, который, прикрываясь Святым Писанием, использовал всю мощь своих гипнотических чар, умело снимал постоянную тревогу Александры Фёдоровны и, наконец-то при нем произошло рождение долгожданного мальчика. Уехав в Париж, где вскоре умер, он обещал вернуться. Встреча с Г. Распутиным, вероятно, и была истолкована семьей как возвращение Филиппа к ним в ином облике.

«Пили чай с Милицей и Станом. Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губернии…»[103 - Дневники императора Николая II (1894—1918). В 2 т. Т. 2 (1905—1918). Ч. 1 (1905—1913). Отв. ред. С. В. Мироненко. Москва, Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013, стр. 68.] – записал 1 ноября 1905 г. Николай II в своем дневнике.

Григорий Ефимович Распутин (1872—1916) – человек своего народа, впитавший в себя все стороны русского духовного мировоззрения. На момент знакомства с царской семьей был молодым человеком 36 лет, скрывающий за образовавшимися морщинами и большой бородой свой настоящий возраст. В некотором умении языческого заговора и гипноза, за чудесами и в погоне за издавна модным в России религиозным явлением старчества и юродства, православным подвижничеством, представлялся святым прозорливцем, старцем-подвижником, был уроженцем Покровской слободы Тюменского уезда Тобольской губернии, семьи крестьянина, в то время за не редкостью пьющего главы семейства.

Никоновская реформа ничего существенного в религиозной мысли русского сознания не породила, но, благодаря открытому расколу церкви, с последующими гонениями, показала народу, в общем-то, несостоятельность, неоднозначность церковного учения, пример возможности иного отношения, взгляда на утверждающее властью церковный порядок. Фактически не грамотный народ и так плохо разбирающийся в религиозных догматах, стал смело выдумывать свои религиозные сказки-небылицы, все более смешивая и подменяя христианство языческими культами и влиянию совсем иных религий, что было в глубинке страны явленно без достаточного сильного противодействия церкви, лишь репрессивными методами со стороны власти, заставлявшие нововерующих уходить в подполье, создавая и цементируя там, с внешней атрибутикой христианства, фактически новые религии, на базе своего духовного невежества.

Именно в среде такой местности и родился Г. Распутин. Имея религиозные переживания и тягу к таинственности, он стал духовным странником, вследствие чего общался со всеми религиозными мировоззрениями российской глубинки. С. Л. Фирсов отмечает: «Вероятно предположить, что в течение многолетних странствий, посещая монастыри и скиты, Григорий Распутин общался не только с традиционно православными, но и с различными религиозными вольнодумцами, в том числе и с христоверами»[104 - Фирсов С. Л. Православная церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб, РХГИ, 1996, стр. 187.]. Следует отметить, что тогда такие религиозные течения, как скопцы, духоборы, молокане, бегуны и др., образовавшиеся в XVIII—XIX вв., со временем теряли мощь и постепенно сходили на нет, хлысты же оставались наиболее устойчивой массовой организацией. Соратник Ленина Бонч-Бруевич писал о хлыстах: «Хлыстовская тайная народная организация, охватившая огромные массы деревень и хуторов юга и средней части России, распространяется все сильней и сильней. / Эта секта наиболее воинственная по своим воззрениям, наиболее сплоченная и организованная…»[105 - Жизнь. 1902. №2. Май. Лондон. В. Д. Бонч-Бруевич. Среди сектантов. С. 297. Доклад В. Д. Бонч-Бруевича, о котором упоминается в поправке Мартова, был написан специально для II съезда РСДРП и назывался «Раскол и сектанство в России» (см В. Д. Бонч-Бруевич. Избранные. Сочинения в трех томах. Том I, М, 1959,стр. 153—188). Доклад этот был послан В. И. Ленину и получен им, о чем упоминается в его письме к Бонч-Бруевичу от 16 июля 1903 г. (см. Ленинский сборник XIII. стр. 152). Доклад на съезде не зачитывался, но В. И. Ленин, по-видимому, говорил о нем, когда предлагал резолюцию. На основании этой резолюции Бонч-Бруевич организовал в Женеве социал-демократическую газету для сектантов – «Рассвет», выходившую с января по сентябрь 1904 г.; всего вышло девять номеров.]

Смысл учения хлыстов, как ранее повествовалось, что все старые учения ложь и, чтобы спастись, нужно новое откровение от Духа Святого, с которым они входили в контакт при помощи различных физиологических и психических упражнений. Так, в их новом откровении Святого Духа Христос постоянно перевоплощается, наподобие восточных религий. Общая мораль хлыстов подразумевает, что каждый мужчина может быть Христом, каждая женщина – Богородицей. Нужно только смочь достигнуть этого состояния святости путем отречения от мирских желаний, т.е. путем аскетизма. Само по себе и православная церковь проповедует нечто то же самое, как смирение, кротость и отречение от мирских страстей. Высшая духовная ступень в православии является некое мистическое состояние, как целительство, прозорливость, юродство, позволявшее себе преступление любых нравственных граней, как бы для отречения, для высмеивания людских пороков, представляющееся духовным подвижничеством. Эти люди уже при жизни в народе имеют ранг неофициальных святых и пользуются уважением общества. Поэтому, как ни странно, официальная церковь и различные секты, как, например, та же Хлысты, внутренне очень похожи друг на друга.

В мистической России сектальное проявление вольнодумства закономерно пошло в сторону усиления мистического воздействия. На этом фоне интересно, что множество сект и учений объединяет одна мысль, идея, которая фундаментом лежит в православии – это необходимость для спасения личной святости, добытая путем собственных ограничений, вплоть до истязания тела. Между ними разница лишь в оценке уровня самодостижения. Если церковь подходит к человеку умеренно, понимая невозможность требовать максимума, то секта утверждает, что любой может всего добиться. Если в церкви максимум – это святость, то в секте святость сопоставима с Христом. Если в церкви мысленно обращаются за помощью к святому, то в секте – к наиболее приближенному к «Небесам» учителю. Если в церкви доктрина аскетизма ограничивается разумными рамками для простого обывателя, то в секте максимум поощряется. Таким образом, видно, что любая секта является продолжением, т.е. пиковой точкой в отношении внутреннего смысла православной церкви (и, конечно, старообрядчества), где через подвижничество любой человек может достигнуть всего сам без помощи Бога, когда в православии это только внегласно подразумевается в почитании святых, юродивых и институтом монашества, причем, где сектантский максимум (юродство) порой не то, что отрицается, а даже приветствуется…

Первое проявление необычности Распутина относится к периоду раннего детства, когда он являлся деревенским ветеринаром – чудотворцем и лечил «внушением» заболевшую скотину. «И понял я, что во мне сила большая. Что в силе той – я не властен. Укрыть ее я не смог…»[106 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 44.] – повествует Г. Распутин. Когда Григорий стал подрастать, в нем довольно сильно проявились отрицательные черты его характера. Односельчанин описывает его как «буйного, наглого, с разгульной натурой», который «дрался не только с посторонними, но и с родителями»[107 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 39.]. Вместе с тем мысль о Боге не покидала Распутина. Однажды, его застали на месте кражи, и один односельчанин сильно ударил его подвернувшимся колом, после чего «сделался он каким-то странным и глуповатым»[108 - Там же, стр. 40.]. Это состояние Распутин впоследствии назовет «радостью смирения, радостью страдания поношения», а «поношение – душе радость»[109 - Там же, стр. 41.] – скажет он через много лет одной из своих знакомой. После сильного избиения Григорий меняется, становиться кротким, женится, появляются дети, начинает ходить по святым местам. Однажды, во сне ему явился св. Симеон Верхотурский, который дал духовное поручение: «Григорий! Иди, странствуй и спасай людей»[110 - Бывш. иер. Илиодор (Сергей Труфанов). Святой чорт (Записки о Распутине). Изд. 2. Предис. С. П. Мельгунова. Москва, изд. журн. «Голос Минувшего», 1917, стр. 24.]. Через некоторое время произошла еще одна история: «Как-то, – рассказывает Распутин, – заночевал в комнате, где была икона Божьей Матери… посреди ночи проснулся и вижу, что она плачет: „Григорий, я плачу о грехах людских. Иди, странствуй и очищай людей от грехов“»[111 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 43.]. Так Г. Распутин становиться новой личностью, посланником свыше, для очищения и спасения людей в облике одной из сторон юродства-странничества. Р. Месси пишет, что русская история помнит целые армии нищих странников: «Испокон веков по русским просторам, от села к селу, от монастыря к монастырю бродили толпы нищих паломников, которые питались подаянием крестьян и монахов. Среди них были юродивые, летом и зимой, надев вериги, ходившие босиком. Одни проповедовали, о других шла слава, как об исцелителях. Если церковным властям становилось известно, что они проповедуют еретические учения, таких проповедников сажали в тюрьмы. Подчас, из-за их бедности и готовности к самопожертвованию, верующие относились к старцам с большим благоговением, чем к местным священнослужителям»[112 - Мэсси Р. К. Николай и Александра, или История любви, погубившей Империю: [Николай II и Александра Федоровна]: Роман-биография / Пер. с англ. Москва, Весы/Libro, 1992, стр. 166.].

Г. Распутин с детства обладал плохой памятью, трудно сосредотачивался на чем-либо, вел себя суетливо, перескакивал с темы на тему. Однажды, уж, будучи в Санкт-Петербурге, епископ Гермоген завел речь о возможной подготовке его к рукоположению. Г. Распутин передает: «Я ему тогда же сказал, что об этом мне не надо и мечтать… Священнику надо много учиться… Много сосредоточенно думать… А я не могу… У меня мысли, что птицы небесные, скачут, и я часто не могу совладать с ними…»[113 - Новое время. 1912. 18 февраля. И. Мануйлов. У Григория Распутина.] В то же время современников поражало, что Распутин мог апеллировать Священным Писанием, а так же свободно толковать Библию и, как передает С. П. Белецкий, занимавший пост директора департамента полиции, «любил вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики»[114 - Белецкий С. П. Григорий Распутин. (Из записок). Петроград, Былое, 1923, стр. 26.].

В обществе Г. Распутин выступал как своеобразный пророк. В 1893 г. когда произошло его «духовное просветление», он вдруг перестал говорить обыденным языком и начал «изрекать» (конечно, потому что это было таинственно и сверхмодно). Обыкновенно это были фразы из Писания, не связанные друг с другом, в которые вкраплялись собственные мысли. Его близкая знакомая Е. Джанумова повествует, что Распутин «разговаривал, перескакивая с одной темы на другую… Какой-нибудь эпизод из жизни, потом духовное изречение, не имеющее никакого отношения к предыдущему, и вдруг вопросы к кому-нибудь из присутствующих… Потом неожиданно уставится и скажет: „Знаю, о чем ты думаешь, милой“»[115 - Огонёк. 1992. Ноябрь. №47—49. Москва. Мои встречи с Григорием Распутиным (Из дневника Е. Ф. Джанумовой). С. 3.] В. Шаховской передает: «Ни одной фразой он никогда не произносил ясной и понятной. Всегда отсутствовали либо подлежащее, либо сказуемое, либо и то и другое. Поэтому точно передать его речь абсолютно невозможно, а записанная дословно она не может быть понята»[116 - Шаховской В. Н. Князь Всеволод Николаевич Шаховской; Б. В Должности Гофмейстера Двора Е. И. В.; Б. Министр Торговли и Промышленности. «Sic transit Gloria mundi» (Так проходит мирская слава); 1893—1917 г. г. Париж, 1952, стр. 118.]. Но Распутин сам поясняет подмеченную им народную сторону вожделения от недопонимания, «…человеку – чем непонятнее – тем дороже»[117 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 39.], – это похоже на что-то мистическое. Недоброжелатель Распутина публицист М. О. Меньшиков пишет: «Это натурфилософ со дна народного, человек почти безграмотный в Писании, наслышанный, напетый церковностью, как пластинка граммофона, да сверх того с природным экстазом мысли. Некоторые его изречения меня удивили оригинальностью и даже глубиной. Так говорили древние оракулы или пифии в мистическом бреду: что-то вещее развертывалось из загадочных слов, что-то нелепо-мудрое»[118 - Письма к ближним. 1912. 14 января. СПб. М. Меньшиков. Распутица в церкви.].

Его философия жизни отражает взгляды обычного человека в России, неотъемлемой частью которой является и желание императора. Английский посол в России Джордж Бьюкенен определил: «Его основным принципом жизни было себялюбие»[119 - Бьюкенен Д. У. Мемуары дипломата. Москва, Международные отношения, 1991, стр. 158.]. Зинаида Гиппиус так выразила его поведенческую формулу: «Чтобы жить мне привольно, ну и, конечно, в почете; чтобы никто мне не мог препятствовать, а чтобы я, что захочу, то и делаю. А другие пусть грызут локти, на меня глядя»[120 - Гиппиус З. Н. Стихотворения; Живые лица. (Забытая книга). Вступит. ст., состав., подгот. текста, коммен. Н. А. Богомолова. Москва, Художественная литература, 1991, стр. 294.].

Манера Распутина обманчива, он прекрасно чувствовал каждую ситуацию, и в зависимости от конъюнктуры, играл самые разнообразные роли. Оказавшись, например, в приличном обществе он: «Держал себя во время ужина сдержанно и с большим достоинством. Много пил, но на этот раз вино не действовало на него, и говорил, как будто взвешивая каждое слово»[121 - Огонёк. 1992. Ноябрь. №47—49. Москва. Мои встречи с Григорием Распутиным (Из дневника Е. Ф. Джанумовой). С. 8.] – передает Е. Джанумова. С великосветской публикой, особенно с женской ее половиной, Распутин, как передает Ф. Юсупов, «держал себя независимо и развязно», имел «свободное обращение и фамильярный тон»[122 - Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Воспоминания. Париж, 1927. Репринтное произведение. Москва, ИПО Профиздат. Агенство «КомпьютерПресс», 1990, стр. стр. 32.].

О способности Распутина по разному представляется каждому человеку свидетельствуют такие факты различного его описания, подмеченные Радзинским: «высокий» – «невысокий», «по-крестьянски опрятный» – «грязный и неряшливый», «худой» – «коренастый с широкими плечами», имел «гнилые зубы и зловонное дыхание» – и наоборот «зубы были у него безукоризненные и все до одного целые, а дыхание совершенно свежее», «в глазах светилась хитрость да сметливость крепкого мужичка» – «я тщательно искал того особого загадочного блеска, которые многие приписывают его глазам», «у него грязные руки, ногти с трауром», «во врем еды остатки пищи очень часто застревали в его бороде» – «он был довольно чистоплотным и часто купался»[123 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 8.]. Сестра Николая II великая княжна Ольга отметила: «…Этот человек кажется нам хамелеоном, слова и поступки которого изменялись в зависимости от нужд людей, с которыми он сталкивался, его окружением и, наконец, его собственным настроением»[124 - Мемуары Великой княгини Ольги Александровны. Москва, Захаров, 2003, стр. 106.]. В. А. Жуковская так описывает его «диковинную особенность мгновенно изменяться, как колдун в старой были»: «…Сейчас сидел простой, неграмотный мужичок, грубоватый, почесывающийся, и язык у него шевелится мешкотно и слова ползут неповоротливо, как плохо связанные воза, и вдруг превращается он в вдохновенного пророка – носителя ему одному понятной тайны… но опять новый скачок перевертыша, и с диким звериным сладострастием скрипят белые зубы, из-за тяжелой завесы морщин бесстыдно кивает какой-то хищный, безудержный, как молодой зверь… В последний раз ударил оземь невидимый оборотень, и на месте распоясанного охальника сидит серый сибирский странник, тридцать лет ищущий Бога по земле…»[125 - Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв. Т II—III. В. А. Жуковская. Мои воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине 1914—1916 гг. Москва, Студия «ТРИТЭ»: Рос. Архив, 1992, стр. 270—271.]

Нетрудно понять, что царский пророк-хамелеон это церковь-оборотень. Именно русская православная церковь с внешней атрибутикой Бога, призванная служить Богу, за свою историю сделала все, чтобы именно Бог и был забыт в этом народе, приучив поклоняться и восхвалять кого и чего угодно, кроме самого Творца: юродивых, старцев, святые мощи, спасающие иконы, аскетство и т. д. И появившийся во дворце Г. Распутин в первый же день, как истинно православный, подарит царской чете иконку Симеона Верхотурского. «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 38 лет. Вот что там более меня толкнуло на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать дух истины и уврачевал болезнь безсонницы»[126 - Распутин Г. Е. Духовное наследие: (Избранные статьи, беседы, мысли и изречения) / Григорий Ефимович Распутин-Новый. Галичская тип., 1994, стр. 23.] – благоговейно напишет Распутин. Семья приняла подарок, и до последних дней своей жизни имели ее возле себя как священный оберег. Но если церковь хамелеон, то, соответственно, и весь русский народ, православный, такой же хамелеон.

Хамелеонство русского народа хорошо описано у В. И. Немировича-Данченко «Соловки»: «Были тут и странники. Это народ – строгий, серьёзный, неподвижный, с устоем… Серую из грубаго крестьянскаго сукна ряску охватывает широкий ременный пояс. В руках – посох, ноги – босы, а из под ряски иногда выглядывает власяница. Только крупные, алые губы дышат чем-то иным, не аскетическою замкнутостию, порвавшей все свои связи с миром жизни, а чувственным, жадным, неудержимым стремлением к этому самому миру, к этому самому блудному и пьяному житию. Но пусть только этот гражданин леса и проселочной дороги заметит на себе посторонний взгляд: в один миг погаснут глаза, на лице разом отпечатлеется стереотипная, иконописная сухость и строгость, губы как-то подберутся внутрь и богатырская грудь станет впалой, и голова словно войдет в плечи, и цепкие, крупныя руки благочестиво сложатся в крестное знамение»[127 - Немирович-Данченко В. И. Беломорье и Соловки. Воспоминания и разсказы. Издание 4. Киев, изд. книгопродавца-издателя Ф. А. Югансова, 1892, стр. 202.].

Правильно отметил С. Л. Фирсов, что Г. Распутин во время своих странствий по монастырям и скитам имел общение со всеми религиозными течениями того времени, лишь вызывает вопрос поставленное автором ударение в этой фразе, сомнение насколько сама православная церковь отличается от вольнодумных христоверов. Общавшись и с вольнодумцами, и с монахами Распутин увидел странный парадокс – религиозная мораль в достижении высших форм святости хлыстов и юродивых, являющихся в православии негласным примером в борьбе с искушениями и имеющие мораль, что для спасения полезен как аскетизм, для умерщвления плоти, так и грех, чтобы, начиная от малых доз, как физкультурник на тренажере, через борьбу с ним и победу, человек смог обрести стойкость-силу, и, в конечном итоге, аскетизм-святость, попутно каясь в нем и, следовательно, очищаясь от него и приобретая, таким образом, еще большую святость – один в один, – причем, масштабность этого действия также закономерно увеличивает святость. (На хлыстовскую идею о перевоплощении Христа, не так сильно уделяли внимание, т.к. границы этой идеи размывались самой православной церковью, в окумировании ее святых и юродивых, общехристианским положением, что на любом человеке может пребывать Христов Дух). Но юродивые спокойно ходят по улицам столицы, а хлысты «в уголочки позагнаны»[128 - Распутин Г. Е. Житие опытного странника. Записки Г. Е. Распутина и воспоминания о нём современников. Париж, СПб, Царское Село, 2014, стр. 38. «В настоящее время, кто может совет дать, так они в уголочки позагнаны».]. Предусмотрительный и единоличный Г. Распутин в хлысты не пошел, он стал православным подвижником – христоподобным, приложив к этому все усилия, и потому выбрав, соотнося с православным же положением достижения высшей святости, монашеско-юродивый путь своего «освящения». Задатки необычайности у него уже были. В свое время вел странническую жизнь, молился, знакомился с методами целительства, уже в Санкт-Петербурге написал о себе «Житие опытного странника» наподобие русских святых, поменял фамилию на Распутин-Новых, а в 1914 г. для развития имеющихся необычайностей брал уроки гипноза у Г. Д. Папнадато. Для ограничения и истязания своей плоти Г. Распутин выбрал весьма своеобразный, но совершенно православный способ – самый тяжелый в аскетизме, по мысли Распутина – грехом.

Мистическое бытие природы эволюционизма русского православия породило в нем несвязные вещи, не то, что духовное, но даже просто моральное уродство. Православное священство не могло себе представить спасение без аскетизма, что иначе говоря, мучение. Соответственно, уже будучи идеологически настроены к положению приобретения спасения посредству преодоления греха, т.е. грех был необходим для спасения, церковники легко переняли идею медицинской прививки, когда зараза преднамеренно вводится в тело человека, для вырабатывания иммунитета. Поэтому монашеская доктрина самоистязания для приобретения стойкости, а, вследствие этого, умерщвления грехов и приобретения святости, легло фундаментом в служение Распутина. Но дальше, к способу самоистязания и достижения высшей святости Распутин подошел способом наивысшего приближения к Богу в православии – негласным монашеством, монашеством высшего пилотажа, которое есть юродство, – истязать свое тело он стал ничем иным как самим грехом, чтобы от греха же и очиститься, и потому, используя одно из самых больших искушений среди русского народа как пьянство и блуд, промонашескоюродивый Распутин выбрал способ своего духовного очищения вмещением в свое тело грех пьянства и блуда, что, вместе с тем, очень удачно совпадало с его внутренними потребностями к пьянству и похоти.

На рубеже XIX—XX вв. в Ярославле вышли 4 тома документов, озаглавленные «Обычное право. Материалы для библиографии обычного права». Их составил юрист и этнограф Е. И. Якушкин. В этих томах собраны выдержки из провинциальной периодики за несколько десятилетий, приводятся факты национальных обычаев. В частности, это относится к множеству свидетельств полной распущенности сексуальных отношений по всей России, об эпизодах «свального греха», о подчеркнутой и демонстративно афишируемой свободе добрачных сексуальных отношений у казацкой молодежи, о деревенской проституции в Калужской губернии, о «гостеприимном гетеризме», когда хозяин уступает гостю на ночь жену для любовных утех, о спокойном отношении крестьян-переселенцев в Томской губернии к нарушению целомудрия: «Несмотря на ближайшее кровное родство, любовные связи брата с сестрой, отца с дочерью и т. п. считаются дозволительными и называются просто „птичьим грехом“ по уподоблению птицам, вышедшим из одного гнезда»[129 - «А се грехи злые, смертные…»: Русская семейная и сексуальная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX – начала ХХ века. В 3 кн. Кн. 1 / Изд. подгот. Н. Л. Пушкарева, А. В. Бессмертных. Москва, Ладомир, 2004, стр. 148.], и т. п. К этому следует еще добавить развитый гомосексуализм в России. «По свидетельствам, достойным полной веры, нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на гнусный, противуестественный грех»[130 - Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга 3. Том XI—XV. Издание 2. СПб, Общественная Польза, 1896, стр. 749.]– писал С. Соловьев о допетровской Руси. Гомосексуализм обличала православная церковь, и это стало еще одной причиной непринятия ею брадобрития. Специалист по древнерусской литературе Н. К. Гудзий пишет: «Мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI в. Тогдашние церковные деятели, особенно митрополит Даниил, энергично боролись в своих проповедях с этим новшеством, по мотивам главным образом нравственного характера: бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеловства»[131 - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. Подгот. текста и коммен. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина. Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издат., 1979, стр. 270—271.]. Но борясь с гомосексуализмом, православная церковь сама была подвержена этому греху и особенно в монастырях, где это наоборот считалось высшей формой борьбы с этим явлением. В «Стоглаве» (1551) искоренению порока посвящена специальная глава «О содомском грехе», предписывающая добиваться от виновных покаяния и исправления, а «которые неисправляются, ни каются, а вы бы их от всякие святыни отлучали, и в церковь входу не давали, и приносу от них не приимали»[132 - Стоглав. Издание Д. Е. Кожанчикова. СПб, тип. Импер. Акад. Наук, 1863, стр. 109.], – и люди шли к исправлению через разврат и покаяние в нем… На рубеже XIX—XX вв. гомосексуализм в России формально подвергался законодательному преследованию, но судебная практика не выглядела столь жестокой. Российские гомосексуалисты по большей части из-за общественной морали находились в ранге «гнусных», «грязных» и «отвратительных» и оттого вынуждены были группироваться в различные «кружки проходимцев и аферистов»[133 - Милюков П. Н. Воспоминания. Москва, Политиздат, 1991, стр. 413.] – по терминологии П. Н. Милюкова. В исключительных случаях эти объединения принимали легальные формы, как, например, с гвардией Преображенского полка и его шефом, символом гомосексуальной традиции, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II. (Примечательно современное отношение христианского мира к идее свободы, прекрасным примером чему может служить отношение российских либералов к известному композитору П. И. Чайковскому. Бог, даруя человеку гениальность, терпит его порок, что усматривается гармонией за истину вещей, ее фундаментальное «единство противоположностей», и потому для либералов, ратующих за гармонию бытия, порок-свобода является гениальностью, а гениальность – пороком-свободой… – критикуя «совок» они мозгами полностью сами находятся в «совке», осуждая сегодняшнюю власть России, они тянут ровно туда же).

Нетрудно увидеть, что сексуальная распущенность в России являлась отражением духовной распущенности и в первую очередь ветвью старины, доминантной в государстве православной церкви, было отражением благоговения перед православным юродством, где умопомешательство означало максимально приблизиться к святости. В юродстве аскетизм и грех слились, аскетизм для святости стал состоянием разврата и блуда, – истязанием себя грехом для приобретения стойкости к греху, по системе саморазвития, самодостижения состояния высшего озарения. Поэтому получилась парадоксальная ситуация. Погрязая в пьянстве и разврате, Распутин тем самым, по православной же доктрине, становился более святым. Другими словами, Распутин, как монах, наглядно продемонстрировал монашескую природу аскетизма и юродства.

Грех был необходим для Распутина для того, чтобы в нем каяться. Он хорошо усвоил монашескую философскую аксиому – «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься»[134 - Даль В. И. Пословицы русскаго народа. Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и пр. Том I. Издание 2. СПб, Москва, изд. книготор.-типогр. М. О. Вольфа, 1879, стр. 16. «Не согрешишь, не умолишь. Не греша, не помолишься. Не греша, не спокаешься; не спокаешься, не помолишься; не молясь, не спасешься».], что успешно затем перешло в народную среду. Призывая на себя Божественную благодать, он был уверен, что убивает в себе этим несущий грех, производит очищение души и святость. С другой стороны, отражением модного европейского течения, что человек это обычное животное, взгляд, сочетавшийся с православной подноготной целостности мира, у Распутина, как у представителя российской церкви, греха нет, все безгрешно, неофициально ставя в пример мир животных. Понятие же Божественной Любви у Распутина сравнялось с плотской – «всякий христианин должен ласкать женщин», ибо «ласка – христианское чувство»[135 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 42.].

Существует мнение исследователей, что повышенная сексуальность Распутина является преувеличением, поскольку основная часть женщин ему нужна была для того, чтобы, так сказать, утончаться духом – убить в себе Адама – т.е. выработать в себе стойкость к греху, способом принятия в себя грех в маленькой дозе, т.е. по принципу медицинской прививки, впрочем, в духовном аспекте состояние величины имеет весьма размытые границы. Потребность видеть, трогать, целовать и обсуждать – вот суть и содержание «огромной» сексуальности Г. Распутина. Вместе с тем, по мнению Г. Распутина, именно сексуальным образом лучше всего проповедовать идею спасения, «исправления» от греха, т.к. основной человеческий грех гордость и похоть, как он считал, присущая по большей части женщинам. Использование же сексуального «исправления», по его мнению, гордость принижала, вырабатывала стойкость к похоти, а грех смывался последующим раскаянием. Распутин считал, что после того, как женщины укрепятся в духе, они должны были привести к духовному росту и своих мужей. «Русский мужичок, хоча и в бедности и убожестве, а все ж – побубнить любит. Мужик умишко свое завсегда щекочет. Мы – духом бунтари. Яму мало сходить в церковь – лбом пол морочить. Яму особого Бога дай… и то он, Бог-то, туманный и заковыристый… Тело – оно ему милее. А через кого мужик Бога ищет? – всего больше через бабу. Потому в бабе – дух живее. Шуму она больше делает. А без шуму – ни Бога, ни почести не сделать! А уже пошуметь бабы всегда могут. Только свистни, она враз откликнется. За собой – деревню поведет. И вера в ней мягкая… Ветром носится… Как я до этой мысли дошел, – так и стал действовать через женщин»[136 - Там же, стр. 340—341.] – повествует Г. Распутин о том, как у него появилась идея женского сексуального проповедования – «исцеления». «Исцелял» Распутин, как правило, молодых женщин, впрочем, наряду с женщинами он охотно «исцелял» и мужчин, к которым испытывал сексуальный интерес.

В общем и целом, все стороны морали и поступков Г. Распутина были один в один со всеми принципами православной церкви. Разница между людьми осуждавших его и почитавших находилась в незнании мирских людей глубинных положений монашества, а потому и непонимания, что он являл себя миру в образе высшего подвижничества. Поэтому для одних он был гонимый святой, для других – развратный пьяница и блудник.

Распутин пришел на готовую почву. В то время немногие аристократические дома не имели своего какого-нибудь юродивого-святого. Мистицизм всецело захватил высшее общество. «Распутин, раньше всего, не представляет собою исключительного явления в том „обществе с ограниченной ответственностью“, какое сгруппировалось вокруг трона. Именно такими, распутинскими, были традиции царствования за два последние десятилетия: юродивые, монахи, гипнотизеры, предсказатели, кликуши, оккультисты, спириты, странники… Беспрерывной чередой сменяют друг друга в интимной жизни Николая II люди такого типа. Чем грубее, чем примитивнее и истеричнее тoт или иной пр0рицатель, тем больше доверия проявляют к нему пресыщенные жизнью верхи»[137 - Василевский И. М. Николай II. Петроград – Москва, Петроград, 1923, стр. 58.] – по воспоминаниям И. М. Василевского. Поистине, в России в этот период наглядно проявилась вся ее духовная составляющая, что можно выразить как – царство приведений, уместно добавить – православное, т.е. то, чем она по существу являлась на протяжении всего своего существования. А. Н. Боханов, в свою очередь, подчеркивает «одну существенную сторону столичного высшего общества – удивительную эротическую истерию, царившую в нем в начале ХХ века, надрывный культ плотской чувственности, вакханальный экстаз, охвативший в первую очередь дам столичного света. Разнузданную похоть прикрывали разговорами о поисках простоты, искренности и истинности. Эта атмосфера сексуального надлома очень способствовала росту известности, а затем и ажиотажу вокруг личности Григория Распутина»[138 - Боханов А. Н. Распутин. Анатомия мифа. Москва, АСТ-ПРЕСС, 2000, стр. 135.]. Еще будучи в Сибири в Тобольской губернии слух о нем уже появился в Санкт-Петербурге. «В религиозных кружках студенческой молодежи, группировавшихся вокруг истиннаго аскета, тогдашняго инспектора академии – архимандрита Феофана, разсуждения о новоявленном пророке велись на разные лады»[139 - Бывш. иер. Илиодор (Сергей Труфанов). Святой чорт. (Записки о Распутине). Предисл. С. П. Мельгунова. Издание 2. Москва, изд. журн. «Голос Минувшаго», 1917, стр. 3.] – указывает монах Илиодор.

P.S.: Бог делает переносы – царский духовник, дерзающий к духовной чистоте православия, со значением фамилии распутство, которая есть распутица – грязь, это отражение состояния всего общества. Распутством является духовная основа русского мира.

Укреплению позиции Распутина в столице способствовала сама православная церковь, посчитавшая его истинно православным. По свидетельству М. В. Родзянко, «состоялось тайное соглашение высших церковных иерархов в том смысле, что на болезненно настроенную душу молодой императрицы должна разумно влиять православная церковь, стоя на страже и охране православия

… / Епископ Феофан, конечно, думал, что богобоязненный старец, каким он представлял себе Распутина, именно этой ясной простатой вернее ответит на запросы государыни и легче, чем кто другой, рассеет сгустившийся в душе ее тяжелый мистический туман

»[140 - Родзянко М. В. Крушение империи. Издание 2. Ленинград, Прибой, 1929, стр. 1 – 13, 2 – 14.], а кроме того, будет проложен путь и к сердцу Николая II. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что именно православная церковь, ее дух, в лице этого «богобоязненного старца», влияла на императрицу. Оказавшись на верху, Распутин до времени устраивал всех. Это свидетельствует А. Н. Боханов: «Распутин оказался в фокусе общественной борьбы, стал инструментом политических и фракционных интриг, удобным поводом общественной саморекламы, публичного самоутверждения»[141 - Боханов А. Н. Правда о Григории Распутине. Против фальсификации российской истории. Москва, Русский издательский центр, 2011, стр. 188.]. В конце концов, православная церковь осознала пагубность Распутина и постаралась от него отмежеваться. В 1909 г. его вызвали на третейский суд с участием церковных авторитетов, с твердым намерением отправить «старца» в монастырь. Но Распутин сумел оправдаться. В 1911 г. против него выступил Синод. Епископ Гермоген (двенадцать лет назад отчисливший из духовной семинарии некоего Иосифа Джугашвили) пытался изгнать дьявола из Григория и у себя на подворье в присутствии иеромонаха Илиодора «обличал» его, несколько раз ударив крестом, между ними завязалась даже потасовка.

Упрочение позиций Распутина в царской семье произошло довольно быстро. Однако вскоре черногорские принцессы воочию убедились, что он самостоятельная личность, занявший их нишу во дворце, после чего принцессы решили избавиться от «старца». Обвинение не трудно было составить, его женские похождения наталкивали на мысль о схожестве с хлыстовскими оргиями. Вскоре на Распутина было заведено «Хлыстовское дело». Конкретных фактов причастности его к хлыстам обнаружено так и не было. На этот счет сам Г. Распутин говорил: «Вот говорят, что я хлыст. Какой же я хлыст. Упаси, Господи. В церковь хожу, признаю все догматы, молюсь… Какой же я хлыст. Клевещут, милый, на меня»[142 - Эткинд А. М. Хлыст. Секты, литература и революция. Москва, Новое литературное обозрение, 1998, стр. 601—602.]. Обвинения в хлыстовстве Распутина теперь выступали и среди церковников. Распутин, несмотря ни на что, считал себя истинно православным, а в адрес самих церковных иерархов он отзывался следующим образом: «Ежели церковь хозяйничать почнет, то, окромя блядей да воров, никому и доступа не будет»[143 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 118.]. А Распутин знал церковь изнутри очень неплохо.

Распутин умел показать себя в образе святого старца-подвижника, сказать то, что от него хотят услышать, и в купе с имеющимися у него необычайными способностями все это действовало привораживающее на натуру Александры Фёдоровны и, отчасти, Николая II. Они стали его называть, как и первого своего друга, «Наш друг» и полагаться на его советы. После того, как Распутин продемонстрировал, что может лечить наследника, останавливать кровотечение, он стал для царской семьи еще дороже. Сам Распутин открывает завесу тайны лечения наследника: «Дело в том, что такие, у которых так кровь бьет, очень они люди нервные, тревожные, и, штобы кровь унять, надо их успокоить. А это я умел. Однако надо еще лекарство, и это он (лекарь П. А. Бадмаев – авт.) мне дал. Это такие маленькие подушечки (в пятак величиной), а на их белый крест вылит. И ежели сильно кровоточит, на больное место положь – и все тут. Средство это верное, только яго клади с оглядкой, от яго большая слабость. / Этим он меня снабдил, ну а я Маме дал. Научил, как класть. А в подушечке – так я ей пояснил, моя молитва вшита. Вот. / А главное, всегда говорил я Маме: „Помни, все с верой и моим именем“ Вот»[144 - Там же, стр. 113—114.].

Нахождение Г. Распутина в царской семье не следует относить по большей части необходимости лечения царевича. Сам «старец» общался с Алексеем, особенно в последние годы своей жизни, довольно редко. Воспитатель царских детей П. Жильяр пишет: «Распутин… заходил к Алексею Николаевичу лишь в очень редких случаях… С 1-го января 1914 года до дня своей смерти, в декабре 1916 года, Распутин был у Алексея Николаевича всего три раза»[145 - Жильяр П. Император Николай II и его семья. (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): По личным воспоминаниям П. Жильяра. Предисл. С. Д. Сазонова. Вена, Русь, 1921, стр. 76.]. По воспоминаниям Т. Мельника, доктор Е. С. Боткин, прислуживавший у Николая II более десяти лет «в детских и спальне Их Величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя, как самый обыкновенный монах или священник»[146 - Мельник Т. Е. Воспоминания о царской семье и ея жизни до и после революции. Белград, изд. Всеславянскаго книжнаго магазина М. И. Стефанович и К?, 1921, стр. 21.]. Г. Распутин был необходим семье не столько как целитель-чудотворец, но, в первую очередь, как духовный пастырь, оберегающий царскую чету от «кадровой порчи», вражеских козней и стихийных бед. У мистически настроенной Александры Фёдоровны на столе всегда лежала книга о святых и юродивых России. Распутин же представлялся им именно такой личностью.

Таким образом, Распутин собою подвел тысячелетний итог, продемонстрировал собирательный образ внутреннего мира русской православной церкви, всего народа с его псевдохристианством, язычеством и мистицизмом. Наконец, итогом антибожественного, изначально целостного представления на мир, этого религиозного воззрения русского образа, в лице Распутина, закономерно явился К. Маркс, рассчитавший точно и дозу и вид необходимой прививки для перебарывания в себе темных сил и получения исторического иммунитета святости эволюционной лестницы целого народа, портрет которого висел у него в комнате…

Отправившись в Ставку, Николай II официально оставил руководство страной на престарелого Горемыкины. Что-либо по-настоящему решать он был не в состоянии. Но на то и была ставка, он принадлежал к сторонникам Распутина и потому устраивал царскую семью. Став Главнокомандующим Николай II был уверен в надлежащем тыле и невозможности каких-либо резких выпадов против его семьи. Фактически все управление страной переходило в руки Александры Фёдоровны, Распутин был ее духовным наставником, Горемыкин – практическим исполнителем решений «кабинета» Александры Фёдоровны и Распутина. Вместе с тем, приступить к осуществлению какого-либо замысла «кабинета» Горемыкин мог только после ознакомления и утверждения сего замысла самого царя. Царь же утверждал все, что считала необходимым его жена, а Александра Фёдоровна, в свою очередь, строила свою политику назначений на руководящие посты из того, чтобы новый человек подходил Г. Распутину, не был его противником. Таким образом, с позиции царя страной руководила Александра Фёдоровна, с позиции народа Распутин. Много раз Николай II не выполнял советы Г. Распутина, но не было такого, что бы он игнорировал «предсказания» Распутина, исходящие от своей жены. Царь прекрасно понимал, что в большинстве случаев это были не распутинские, а логически здравые (с ее точки зрения) поручения самой Александры Фёдоровны, подкрепленные «волею Небес».

Когда ситуация на фронтах стабилизировалась, а затем перешла на сторону Антанты, Александра Фёдоровна и Распутин выступили за войну до полной победы. В 1916 г. германское правительство обратилось к державам Антанты с предложением о мире. Николай II ответил, что «время это [мирных переговоров – А.А.] еще не наступило. Враг еще не изгнан из захваченных областей. Достижение Россией созданных войною задач – обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши их всех трех ея ныне разрозненных областей – еще не обеспечено»[147 - Пермския Ведомости. №271. Пятница 16 Декабря 1916. Война. Телеграммы. Приказ государя императора по армии и флоту 12 декабря 1916 года. С. 1—2.]. Английский посол Д. У. Бьюкенен в мемуарах писал: «Единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать на его твердость, – это война, – и это тем в большей степени, что сама императрица, которая в действительности правит Россией, держится здравых взглядов на этот вопрос»[148 - Бьюкенен Д. У. Мемуары дипломата. Москва, Международные отношения, 1991, стр. 202.]. Из показаний Манасевича: «Распутин… говорил: «Если бы я был здесь, войны бы не было бы, я бы не допустил войны, потому что нельзя проливать кровь, когда мы не готовы, но раз уж началась война, надо вести ее до конца…»[149 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. II. Ленинград – Москва, Госиздат, 1925, стр. 54.] Фактически став премьер-министром Александра Фёдоровна принялась за работу с невероятной энергией. Теперь чуть ли не каждый день она забрасывает мужа письмами с возможными вариантами отставок и назначений лиц ряда высших должностей. Все это для того, чтобы Распутин чувствовал себя спокойно, а вместе с тем и семья была бы уверена в стабильности и покровительстве небес. Зависимость императрицы от Распутина еще больше усилилось. Как повествует Бьюкенен, осенью 1916 г. «ее Величество, к несчастью, находилась под впечатлением, что ее миссия – спасти Россию. Она твердо верила и в принципе, как показали дальнейшие события, она не совсем ошибалась, что самодержавие – единственный строй способный сохранить целость Империи. Она знала, что Государь слаб, а потому проповедывала стойкость. Она постоянно твердила ему, что он обязан быть самодержцем не только на словах, но и на деле. В своем стремлении помочь ему и несколько облегчить бремя его двойной роли – Императора и Верховного Главнокомандующего, она приняла деятельное участие в управлении страной и защищая политику «напролом», искренне была убеждена, что защищает интересы России. Она так была проникнута мыслью, что нельзя допустить никакого ослабления самодержавия, что противилась всяким уступкам и побуждала Государя руководствоваться при выборе министров их политическими взглядами больше, чем их уменьем управлять. / Более слабый всегда подчиняется более сильному, и Государь подпал под ее влияние. Но в своем жестоком заблуждении Государыня руководствовалась самыми благими намерениями – любовью к мужу и любовью к своей новой родине. Нельзя однако сказать того же про ничтожную кучку беспринципных и себялюбивых авантюристов, которые в свою очередь влияли на Ее Величество, пользуясь ею как бессознательным орудием для достижения своих корыстных целей и для удовлетворения собственных честолюбивых замыслов. Когда она давала советы Государю, взоры ее были обращены на Распутина, а так как здоровье ее было подорвано чрезмерным напряжением во время войны, боязнью за сына и непосильной работой в госпитале, она заболела неврастенией и еще более подпала под его пагубное влияние»[150 - Бьюкенен Д. У. Моя миссия в России. Воспоминания дипломата. Т. II. Пер. с анг. Д. Я. Блох. Берлин, изд. Обелиск, 1924, стр. 26—27.].

20 января 1916 г. Председателем Совета министров вместо И. Л. Горемыкина был назначен шестидесятивосьмилетний Б. В. Штюрмер «старикашка на веревочке» – так определил его сам «старец». (Именно из-за назначения председателем Штюрмера Хвостов решил расквитаться с Распутиным, т.к. ранее предполагалось занятие этой должности А. Н. Хвостовым). Династия старательно меняла «шило на мыло», и это видели все. Несмотря на то, что на фронтах положение стабилизировалось, внутри страны ситуация ухудшилась из-за нехватки товаров первой необходимости и общего стремления к полному изменению политического мироустройства страны, ликвидации болота под названием царизм.

В свою очередь семья наглядно демонстрировала духовную состоятельную поддержку свыше – умение правильно расставить все по своим местам, найти нужный ориентир действий. Вместо того чтобы на высшие должности назначать ответственных, знающих дело людей, семья подбирала удобных для себя приспешников и, мало того, от непрекращающихся интригах в верхах смена должностных лиц стала происходить чрезвычайно быстро. Все делалось, как казалось, для самого главного – охрана имиджа семьи, в общем и целом, чем обычно и занималась вся Романовская династия. Распутин, Горемыкин последние ее представители в нарицательном смысле, Штюрмер поставил точку в явном и психологическом предательстве своего народа, а добивавшийся победы в войне царь, прежде всего, искал славы себе, для чего не жалел многих человеческих жизней, бессмысленно оставленных на полях сражений.

«Царь Николай II царствовал, был Верховным главнокомандующим, но государством не правил, армией не командовал, быть Самодержцем не умел. Он был бесполезен, безволен и полностью погружен в себя. Он держался за трон, но удержать его не мог и стал пешкой в руках своей истеричной жены. Она правила государством, а ею правил Григорий Ефимович Распутин. Распутин внушал, Царица приказывала, Царь слушался»[151 - Врангель Н. Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Вступит. ст., коммент. и подгот. текста А. Зейде. Москва, Новое литературное обозрение, 2003, стр. 342—343.] – по выражению Н. Врангеля, отца будущего белого генерала П. Врангеля. Отправленный в отставку в августе 1916 г. министр иностранных дел С. Д. Сазонов резюмировал: «Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина»[152 - Палеолог Ж. М. Распутин. Воспоминания. Пер. с фр. Ф. Ге. Предис. П. С. Когана. Москва, Девятое января, 1923, стр. 85.].

Пусть они не совсем правы в видении положения вещей, но факт остается неизменным – влияние мистических сил в управление страной, как и всегда, было сильным, с разницей лишь, что теперь это влияние было очевидным. С августа 1915 г. по декабрь 1916 г. ни один министр не был назначен на свою должность без согласия на то Распутина (за исключения министра внутренних дел А. Н. Хвостова).

P.S.: Бог демонстрирует наглядностью, только надо уметь увидеть. В символическом переносе в лице больного цасаревича гемофилией женской болезнью, матриархальностью, была больна страна, которую, в свою очередь, стремились излечить той же матриархальностью в образе распутинщины, – страна ввергалась в глубокий матриархат, закостенелый монастырь, излечивания аскетическим путем, когда болезнь-порок побеждается болезнью-пороком: небольшая прививка – противостояние-аскетизм, где собственная сила перебарывает в себе заразу – иммунитет-просвятление. То есть, с одной стороны, Распутин явил собой образ спасителя, с другой, предстал болезнью-пороком, при посредстве которого страна должна была приобрести силу иммунитета. Другими словами, в замкнутом пространстве порок есть спасение, спасение есть порок.

7 июля 1916 г. Министром внутренних дел был назначен А. Н. Хвостов. Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а затем госсекретарь С. Е. Крыжановский характеризовал нового министра: «Это был человек неглупый, талантливый и ловкий, но какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам и вдобавок совершенно аморальный, способный ради личных выгод и целей на какие угодно поступки»[153 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 109.]. В бытность свою губернатором Хвостов получил прозвище Соловей-разбойник. Посвист этого одиннадцатипудового «соловья», раздававшийся в Вологодской и Нижегородской губерниях с 1906 по 1912 гг. был так громок и выразителен, что уже тогда его имя стало нарицательным как символ крайней одиозности и низкопробности. Став депутатом 4-й Думы он возглавил фракцию крайне правых, своей конечной целью планировал пост председателя Совета министров. Уже позже в 1916 г., после отставки с поста министра внутренних дел Хвостов в связи с неудавшейся попыткой убрать Распутина говорил про себя: «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы все равно, что рюмку водки выпить, что арестовать Распутина и выслать его на родину»[154 - Архив русской революции издаваемый И. В. Гессеном. Т. XII. Берлин, 1923, стр. 81.]. Еще более красочно он рекомендовал себя А. Спиридоновичу: «Я ведь человек без сдерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить». Даже прошедший огонь и воду генерал был потрясен: «Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги»[155 - Спиридонович А. И. Великая война и Февральская Революция 1914—1917 гг. Минск, Харвест, 2004, стр. 287.]. Что же касается деловых качеств «веселого толстяка», то тот же Спиридонович указывает, что «Хвостов был невежда и в политике, и в полиции»[156 - Спиридонович А. И. Великая Война и Февральская Революция. 1914—1917 г. г. Книга. 1. Нью Йорк, Всеславянское Издательство, 1960, стр. 220.].

Департамент полиции возглавил С. Л. Белецкий, уволенный в свое время В. Ф. Джунковским и готовый на все ради возвращения в должность, «примерный муж», а за пределами семьи – устроитель «афинских вечеров». Знавший близко Белецкого по совместной службе Харламов писал о нем как о человеке, который «всегда и со всеми до приторности любезен и вряд ли с кем-либо и когда-либо правдив». Любезность, уступчивость, ловкость были основными его чертами, всегда в хлопотах и постоянной суете. «Доступность и простота в обращении были его любимыми коньками». Свои письма подписывал неизменно «Ваш покорнейший», а иногда и «усерднейший слуга». Белецкий был человеком «несомненно хороших способностей и еще больше трудолюбия». Но эти качества, как «и свою недюжинную энергию», он «к сожалению», направлял не на интересы дела, «сколько на устройство своего служебного благополучия, а так же и на создание себе популярности, причем как в том, так и в другом направлении преуспел немало». Способностей к государственной деятельности у него, однако, не было. По мнению Харламова, Белецкий был «совсем… ничтожным в государственном смысле человеком»[157 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 111.].

В компанию высших полицейских чинов входил некий князь М. М. Андроников, нигде не служивший и не имеющий никакого состояния, но, тем не менее, живущий на самую широкую ногу, был вхож в самые высокие «сферы» вплоть до Царского Села. Министры, сановники, придворные стремились быть с ним в дружбе. И этому нисколько не мешало исключительно скандальная репутация князя, о которой все высокопоставленные знакомые были отлично осведомлены. Все знали, что Андроников – величайший интриган и опасный сплетник с порочной личной жизнью (свою спальню князь разделил на 2 половины: в первой была молельня, во второй он предавался утехам с молодыми людьми – офицерами и штатскими). Сам себя Андроников называл «адъютантом Господа Бога», «человеком в полном смысле», «гражданином, желающим как можно больше принести пользы своему отечеству»[158 - Спиридонович А. И. Великая Война и Февральская Революция. 1914—1917 г. г. Книга. 1. Нью Йорк, Всеславянское Издательство, 1960, стр. 217.]. Проведя с царицей аудиенцию, он привел ее в восторг. После старика Горемыкина в премьеры ненадолго был поставлен старик Б. Штюрмер. Коллеги-министры презирали его за бесчестность, неумение руководить и даже председательствовать.

Назначение Штюрмера «было ошеломляющим, видимо, для всех и лично для меня событием» – показывал министр земледелия А. Н. Наумов. «Он представлял из себя какой-то ходячий церемониал: ни один мускул не движется… Говоришь ему что-нибудь – и будто видишь перед собой какой-то футляр»[159 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. I. Ленинград, Госиздат, 1924, стр. 332, 414.]. В своих воспоминаниях Наумов пишет: 19 января 1916 г. «откуда-то из присутственных недр Мариинскаго Дворца, до нас докатился невероятный слух о назначении на место Горемыкина… Штюрмера. Мы были так ошеломлены подобной, показавшимся нам совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нея, как от какого-то страшнаго кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущеннаго досужими озорниками „дикого“ слуха»[160 - Наумов А. Н. Из уцелевших воспоминаний 1869—1917. В 2-х книгах. Книга 2. Нью-Йорк, изд. А. К. Наумовой и О. Л. Кусевицкой, 1955, стр. 427.]. Когда же на другой день появился указ о назначении, «ужас и отчаянье завладели всем моим существом – ужас за царский престол и отчаяние за предстоящее мне сотрудничество с лицом, которому я при встрече неохотно подавал руку. / Должен сознаться, что при этом назначении у меня впервые возник настоящий жуткий страх за целостность российского престола и за спокойствие страны»[161 - Там же, стр. 427.]. В качестве председателя «Штюрмер производил впечатление напыщенного манекена, не способнаго ни на что реагировать»[162 - Там же, стр. 429.]. Как уверял Волконский, он был настоящим рамоликом (слабоумным), ничего не удерживавшим в голове. Кроме этого, его немецкая фамилия только раздражала общество.

В августе 1916 г. на секретаря В. Штюрмера И. Ф. Манасевича-Мануйлова поступила жалоба, в которой говорилось, что он шантажирует банк, требуя 25 тыс. рублей. Манасевич был пойман с поличным. Арест вызвал шок у царицы, Распутина и Штюрмера. Ценою увольнения двух министров юстиции, не согласившимися освободить арестованного, Манасевич был освобожден (только после убийства Распутина он вновь предстал перед судом и понес наказание). После этого случая «старец» понял, что ему нужна «своя юстиция». Однако претендент в министры юстиции сенатор Добровольский оказался таким низкопробным субъектом, что даже Распутин запротестовал, заявив, что такая «юстиция» неприемлема. Последним крупным «вкладом» Г. Распутина в очередную реконструкцию Совета министров было назначение министром внутренних дел А. Д. Протопопова, человека, помешанного на спиритических сеансах и лишенных всяких моральных устоев. Баловень судьбы и любимец оппозиции, во время службы в конногвардейском полку прославился участием в самых постыдных оргиях, кутежах пустил на ветер большое состояние. Ни впавший в маразм Горемыкин, ни Штюрмер, ни будущие премьеры, никто не вызвал у депутатов такой ненависти, как вчерашний их коллега и только потому, что «Протопопов сделал вольт от прогрессивного политического деятеля в этот лагерь, и не по убеждениям своим, а из соображений политической карьеры и внешнего благополучия, сделал не только вольт, но совершил его таким нечистым путем, через темных посредников, через Бадмаева, Распутина, Вырубову и т.д.»[163 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. IV. Москва – Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 289.] – из показаний А. И. Гучкова. Родной брат писал про него в своем дневнике: «Мелкий, дрянненький человек… Целыми днями таскается по высокопоставленным лицам»[164 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 135.].

Н. П. Харламов, встречавшийся с Протопоповым по служебным делам и на завтраках генерала Богдановича, хозяина одного из самых реакционных салонов, отмечал у него «отличительной чертой была чрезвычайная любезность… доходившая иногда до приторности… Очень суетлив как в движениях, так и в своих разговорах». Словоохотливость Протопопова была так велика, что «разговор с ним редко носил характер диалога». Подчас он высказывал не глупые мысли, «но в общем все, что он говорил, было весьма сумбурно и производило общее впечатление… какого-то недержания речи… Особенно охотно Протопопов говорил на политические темы, причем с необычайной легкостью разрешал самые сложные государственные вопросы»[165 - Там же, стр. 141.]. Протопопов быстро сделался главным объектом борьбы между Думой и «общественностью» с одной стороны, двором вместе с Распутиным – с другой. Даже для Совета министров Протопопов стал совершенно неприемлемым. Более того, от него отвернулся даже Совет объединенного дворянства. Симбирское дворянство решило исключить его (предводителя дворянства) из своих рядов. В Ставке говорили: «У Протопопова всё есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репутация, огромное богатство – более 300 тысяч годового дохода, недостает одного – виселицы, – захотел ее добиться»[166 - Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Москва, Вече, 2019, стр. 268.].

После смерти Распутина позиции Протопопова еще больше окрепли, по сути, он занял место прежнего фаворита. Во время своего ареста в разгар февральских событий 1917 г. он не нашел ничего лучшего, как заявить, что умышленно скверно выполнял свои должностные обязанности, чтобы скорее вызвать революцию.

Известно, что у Протопопова в последние предреволюционные месяцы наблюдалась болезненная эйфория, обусловленная третичным сифилисом, поражающим внутренние органы и нервную систему. Это психическое заболевание полностью притупляет чувство реальной опасности. Поэтому нетрудно понять, что успех февральской революции обусловлен в первую очередь общим развратным состоянием общества, и особенно чиновничества и интеллигенции.

Находившись на посту Министра внутренних дел А. Н. Хвостов не пожелал исполнить настоятельные просьбы императрицы по прекращению дела и освобождения военного министра В. А. Сухомлинского, арестованного главным виновником плохого снабжения русской армии, и поймал с поличным взяточника и шантажиста Манасевича, входившего в распутинский кружок. После всего этого 16 сентября Хвостов был уволен. С падением Хвостова поторопились избавиться и от подозрительного Белецкого, решив было отправить его генерал-губернатором в провинцию. Но Белецкий выступил в свою защиту на страницах газет, повествуя все подробности интриг министра и свою непричастность к делу. «Сенсация была полная, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства, как занятный бульварный роман… Толпа ликовала»[167 - Спиридонович А. И. Великая война и Февральская Революция 1914—1917 гг. Минск, Харвест, 2004, стр. 298.].

Общее недовольство проводимой политикой и войной обозначились обличительными речами в Государственной думе. Вот некоторые из них. С. И. Шидловский от группы прогрессивных националистов, 1 ноября 1916 г. в Думе: «Недоверие к власти смелось чувством близким к негодованию. Население не верит, чтобы могло быть неясным правительству то, что ясно для него самого. Население ищет объяснений таких действий, которыя, создавая внутренния затруднения, служат в пользу врага (голоса слева: верно), и, не находя их, готово верить самым чудовищным слухам. Такое состояние умов уже само по себе представляет чрезвычайную опасность. В столь остро ныне стоящем продовольственном вопросе правительственная власть проявила обычныя свои свойства – величайшую непредусмотрительность, непонимание вызванных войной коренных изменений в порядке снабжения населения предметами первой необходимости, отсутствия единства в деятельности различных органов государственной власти, доходящее до открытой борьбы между ними, и стремление действовать не в единении с общественными и профессиональными организациями, а прямо и нередко предвзято против них… Печать взята в тиски. Цензура давно перестала быть военной и занимается охраной несуществующаго престижа власти (голоса слева: браво), и под этим предлогом изъемлет из обсуждения важнейшие вопросы»[168 - Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты 1916 г. Сессия пятая. Заседания 1—25 (с 1 ноября 1916 г. по 25 февраля 1917 г.) Петроград, тип. Государственная, 1917, стр. 11.].

А. Ф. Керенский от Саратовской губернии, 4 ноября 1916 г. в Думе: «Господа. Мы говорим сегодня о цензуре, которая действует под флагом военной цензуры. А вот в Москве военной цензурой был объявлен следующий циркуляр: „Воспрещается писать о старце Распутине, о старце, о старцах вообще“. О старце, о старцах вообще – это что означает, гг.?! О каких старцах военныя власти запрещают во время войны говорить стране? Какие такие старцы и что за Григорий Распутин, котораго охраняет военная цензура, т.е. цензура, которая должна защищать страну от враждебных ей течений, скрывать то, чего не должен знать враг в интересах безопасности армии? Значит, есть такой старец, о котором страна не должна знать потому, что если страна узнает, то будет возмущение и негодование ….»[169 - Там же, стр. 179.]

Керенский, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Я, гг., считаю своим долгом крикнуть стране, что … …. нам не дают говорить при этом новом кабинете, наши речи не появляются в печати, нам остается только одно, сказать, что мы молчим потому, что нам затыкают горло, потому что над страной издеваются … ….. и не хотят дать народу прав…»[170 - Там же, стр. 241.]

В. М. Пуришкевич от Курской губернии, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Что сейчас, гг., составляет главный бич русской общественной и государственной жизни? Четыре положения: безсмысленная цензура того, что цензуровать не должно – это первое; ложь и паралич власти – второе; опасные симптомы торжества германофильских течений среди органов правительственной власти – третье, и в связи с этим полная неизвестность за завтрашний день – правительственныя новеллы, которыя создаются и пекутся изо дня в день»[171 - Там же, стр. 270.].

Император и правительство мало обращало внимание на выпады в их адрес недовольных членов Государственной думы. Между тем, одолевший А. Н. Хвостова Распутин стал еще активнее слать бесконечные записки министрам, банкирам, различным влиятельным лицам, влиять на назначения, повышения, помилования, отсрочки, освобождения, субсидии и даже вмешиваться в политику.

Русское общество само негласно, как своего рода пример веры и православия, поставило Распутина своим повелителем, и ошеломилось дикой картины православной святости (…но в закостенении мозгов так и оставшееся не отождествленным с первоисточником этой «святости»). Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а позже член Государственного совета В. Гурко имел убеждение: «Не подлежит сомнению, что если бы та среда, из которой черпались высшие должностные лица, не выделила такого множества людей, готовых ради карьеры на любую подлость, вплоть до искательства у пьяного безграмотного мужичонки покровительства, Распутин никогда бы не приобрел такого значения, которого, увы, он достиг»[172 - Гурко В. И. Царь и царица. Париж, книгоизд. Возрождение, La Renaissance, 1927, стр. 99.]. Председатель IV Думы М. Родзянка утверждал: «Если бы высшие слои русского общества дружно сплотились и верховная власть встретила серьезное, упорное сопротивление ненормальному положению вещей, если бы верховная власть увидела ясно, что мнение о Распутине одинаковое у всех, что ей не на кого опираться, – то от Распутина и его клики не осталось бы и следа»[173 - Родзянко М. В. Крушение империи. Издание 2. Ленинград, Прибой, 1929, стр. 21.]. Но трагедия русского общества была именно в том, что все оно было пропитано мирскими пороками – лицемерием, карьеризмом, сребролюбием, похотями тела, превозношением и т.д., все то, что всегда достаточно сильно существовало в России, но лишь теперь взболтанными думцами оказалось перед лицом всех очевидным.

Варьируя между интересами царской четы и Думой, а также внутриминистерские интриги, привели к тому, что смена должностных лиц закружилась в водовороте интересов. «Министерская чехарда» привела к тому, что за год, с осени 1915 г. по осень 1916 г., сменилось пять министров внутренних дел: Щербаков, А. Хвостов, Макаров, Хвостов-старший, Протопопов. Три военных министра: Поливанов, Шуваев, Беляев. Четыре министра земледелия: Кривошеин, Наумов, Б. Бобринский, Риттих. Как следствие, в стране появилась властная разруха, когда никто ни за что не отвечает, и каждый старается свалить ответственность на другого. И вот царица и Распутин уже предчувствуют надвигающуюся грозную опасность – победоносная война не спасает положение. Жертв слишком много, а в результате опять прежнее «наплевательское» отношение к простому мужику и во всем для всех будет повинна именно царская семья и лично Николай II. Только срочное прекращение войны может несколько смягчить положение неудовольствия масс.