Михаил Васильевич Шелест "Царь Александр Грозный"

– Точно знаю.

– Тяжко ждать грядущего знаючи?

– Тяжко.

– И сделать ничего нельзя?

–Почему нельзя? Можно, – улыбнулся Санька и на душе князя посветлело.

Вишневецкий почувствовал наполнившую его душу радость.

– Только сильно постараться надо. Всем нам.

– Что делать? – не поднимаясь с колен, спросил князь.

– Присягаешь? – серьёзно спросил царь.

– Присягаю! – серьёзно сказал Вишневецкий.

– Смотри, твои слова не только я слышу. Веришь?

– Верю, государь.

– Ну, тогда, давай обсудим, что дальше будем делать.

* * *

Давлет Гирей, нисколько не обеспокоенный сообщением о том, что русский царь построил крепости в устье Дона, решил воспользоваться этим и двинул свои войска на Москву. Став ханом, Девлет Герей усмирил и объединил все бейские роды Крыма и не опасался, что русские возьмут Крым. Ну, пройдут они крепости Перекопа. И что? Увязнут в стычках с беями. Чтобы взять Крым навсегда, надо иметь очень большую армию и ещё больше народа, чтобы заселить его. И за Бахчисарай хан не волновался. Не взять урусам, спрятанный в ущелье город.

Разведчики доложили, что запорожские казаки снялись со своего острова-крепости и ушли на Азов. Вероятно, к русскому царю.

Двадцатитысячная конная армада хана прошла перешеек в начале августа, к первому сентябрю, пройдя по Муравскому шляху, миновала небольшой городок Орёл, а дней через десять упёрлась в каменную башню с подъёмным мостом и крепостными воротами, перекрывавшими дорогу. Две каменные крепости, выдвинутые чуть вперёд и в стороны, соединялись с башней каменными стенами, охватывавшими дорогу с обеих сторон.

Остановив войска в трёх полётах стрелы и раскинув лёгкие шатры, хан выслал вперёд и в стороны разведчиков. Разведчики, вернувшись, доложили, что каменные стены доходят с одной стороны до речки Упы, а с другой переходят в завалы из деревьев. Высокие, человеческого роста, пни соединены перемычками в виде бревенчатого забора, а завалы скрываются в густом непроходимом всадниками лесу.

Хан недовольно покрутил головой. Его лазутчики не сообщали ему, что «государеву заповедь»4 продлили до Тулы. Ещё пять лет назад сам Давлет Гирей осаждал Тульский кремль и этой стены ещё не было. То, что город стал лить пушки, он знал, потому и пошёл сюда, а вот то, что посад защищён стеной, – нет.

Гирей успокоил свой гнев и решил проехать вдоль стены в сторону реки, но вскоре увидел, что кромка леса со старой засечной полосой приближается к стене на опасное расстояние, на котором защитники могут по нему стрелять, и вернулся в лагерь. Однако Гирей смог увидеть, что на невысоких стенах под навесами, укрытыми черепицей, стоят пушки. Много пушек. Слишком много для такой крепости.

У него тоже были пушки. Целых тридцать штук хороших турецких пушек. Гирей не верил, что русские пушки лучше турецких. Он знал о разгроме артиллерией русов турецкого флота, но считал, что это просто случайность. И он не понимал, почему его двоюродный брат султан Сулейман Великолепный не уничтожит крепости русского царя и даёт ему закрепиться?

Давлет просил брата разрешить ему напасть на русов, захватить и разрушить их крепости на Азове, но султан категорически запретил, приказав идти на Москву. Вот он и пошёл. Пять лет назад он уже ходил на Москву и тоже дошёл до Тулы. Лазутчики из числа царских бояр сообщили ему, что царь Иван Грозный с основной армией ушёл в поход на Казань. И хан не пошёл на помощь Казани, а пошёл на Тулу. Однако взять каменную крепость ему не удалось. Помощь городу из Коломны подошла очень быстро. У русов были очень хорошие дороги.

Сейчас он тоже был уверен, что русские гонцы уже спешат в Коломну или в какой иной городок, где стоит резервное войско русов, с сообщением о подходе татарских войск к Туле, и он подумал, что надо было ему идти не сюда, а сразу на новую крепость Воронеж, потому, что если подойдут русские войска, удирать ему придётся снова по шляху, окружённому лесами.

Александр Иванович Воротынский рассматривал подошедшие войска крымского хана через узкую смотровую бойницу. Войска Давлет Гирея расставляли шатры. Старая засечная полоса, спрятанная в кромке сохранённого леса, не давала войску хана расположиться напротив крепостных стен. Но, в то же время, являлась естественным прикрытием лагеря от атаки русских войск.

Убранные поля были хорошим кормовым подспорьем. Татары специально подгадывали поход под дату последнего снопа, ибо будь пшеница или рожь в колосе, от таких полей лошадей надо было держать подальше.

Дождавшись, когда ханские нукеры установят шатёр хана, Воротынский удовлетворённо хмыкнул. Шатёр установили почти напротив крепостных ворот. Примерно в километре от стены.

– Трубка четыре, – скомандовал воевода. – Заряжай!

Команда, переданная по стене от орудия к орудию, стихла вдали.

Заряжающие выкрутили трубки замедлителя на сказанные четыре риски и заложили снаряды в ствол. Потом вставили пороховые заряды, вложили капсюль в затвор и замкнули казённики.

– Прицел двадцать! Цель лагерь противника!

Канониры подбили клинья, установив нужный угол подъёма жерла орудий над горизонтом и прицелились.

– Выстрел! – скомандовал Воротынский.

Орудия откатились, натянув канаты и выплюнув снаряды. Через четыре секунды шрапнель вырвалась из зарядов.

Услышав пушечные залпы, татары удивлённо посмотрели в сторону стен крепости и увидели летящие в их сторону ядра. Давлет Гирей находился в шатре. Он лежал на зелёных подушках уложенных на красно-зелёном ковре, и смотрел на ткань потолка, через которую вдруг прорвались тонкие лучи заходящего солнца. Шрапнель ударила хана в незащищённую панцирем грудь один, другой, третий раз. Из горла Давлет Гирея вырвался хрип и тонкая струйка алой крови вытекла из уголка рта.

– Трубка пять, прицел двадцать два, – скомандовал воевода. – Заряжай!

Процедура повторилась.

– Выстрел!

В разбегающихся из-под обстрела татарских воинов со стороны реки Упа, из кустов ракитника, вдруг полетели стрелы, а из-за дорожной насыпи раздались пищальные выстрелы. Татары метались по скошенным полям, не зная, где спрятаться от настигающей их небесной кары, когда из ворот один за другим появились всадники, с гиканьем и свистом бросившиеся преследовать перепуганного врага.

– Смешались в кучу кони, люди, – проговорил Санька, наблюдавший за избиением татар глазами Воротынского.

– Что ты сказал? – спросил второй воевода Тёмкин Григорий Иванович.

– Проехали, – сказал Воротынский.

Глава 4.

Отступающие конные татарские рати через день пути вдруг наткнулись на выстроенные поперёк стометрового шляха рогатины. С обеих сторон шлях сжимал непроходимый тысячелетний лес. Татары попытались разобрать рогатины, но были обстреляны из-за деревьев и запаниковали. Они были окружены со всех сторон и были вынуждены сдаться.

Воротынский ехал на коне вдоль распластавшихся на земле воинов крымского юрта, лежащие так уже почти сутки, до конца не веря в случившееся.

– Посчитали, сколько их? – спросил князь.

– Считают, – буркнул второй воевода.

Но и так было видно, что пленных много. Очень много.

– Считанных мы в рогатины и сразу угоняем. Заиндевели многие.

– Так, заставь подняться! Души позастужают… Возись потом с ними.

– Да и бог с ними. Меньше мороки, коль помрут.

– Я те помру!

Воронцов ткнул кулаком Тёмкину под самый нос.

– Государь строго настрого указал сберечь всех, кого можно. Все души свою цену мают.

– Вот-вот… – буркнул воевода. – Сам-то понимаешь, что говоришь? Души считать на гроши?

– Всё условно. Не по головам же их считать. Не скот ведь!

– Скот хоть продавать можно, а души, как на деньги считать?

Воевода помолчал недовольно сопя, но продолжить разговор не решался.

– Что ещё сказать хочешь, Григорий Иванович?

Воевода басовито откашлялся в рукавицу и, хмуро глянув направо-налево, сказал:

– Не знаю, заметил ли ты, Александр Иванович, как умирали басурмане?

– Я не поспел за тобой…

– Ну, да… Ну, да… Зато и я, и наши все заметили. Мы погнать-то их погнали… И даже били мечами, но… Они умирали раньше.

– Как это? – удивился Воротынский.

– А так! Я догоняю татарина, саблей его хрясь! Татарин падает. Второго… Падает. Третьего… А потом объезжаю после схватки, а они раненые, и живые, но словно куклы скоморошьи.

– В смысле? – Воротынский нахмурился.

– Ну… Как тряпки с размалёванными рожами. Безумные! Правда, вскоре все они отошли в мир иной, но точно говорю я тебе, что души покинули их ещё раньше.

– И что? Может съели чего? – неуверенно воспротивился чертовщине Воротынский.

– Нее… Ты знаешь, сколько я за свою жизнь татар положил, но доселе такой погибели не видал.

– Бог с ними, Григорий Иванович! Басурмане же! – махнул рукой Воротынский. – Не о том думаем. Нам с живыми душами разобраться надо. Чтобы они не покинули эти тела. Бо царь-государь зело гневен будет.

Он ткнул большим пальцем правой руки за своё левое плечо, за которым, метрах в пяти ехал царский опричный монах по прозвищу Галактион.

– Пусть за душами они смотрят. Нам бы головы свои сберечь от гнева государева.

Галактион словно услышал Воротынского, ткнул пятками лошадь и приблизился к воеводам.

– Что обсуждаете? – спросил он.

– Пленных много. Что с ними государь делать будет? Ума не приложу, – сказал Воротынский.

– Как, что делать? – удивился монах. – В Касимов погоним. Там царская рать собирается. Восставших бояр урезонивать.

– Не уж-то пойдёт царь-государь на города русские ратью татарской? – спросил Тёмкин, обращаясь к Воротынскому.

Тот дёрнул плечами.

– Сейчас он породнился с ногаями и черкесами. С кем ему бояр резонить? Опричники с Адашевым Москву держат. Мы тут османов… Гирея нашли? – вспомнил Воротынский.

– Нашли, – сказал монах. – Уже в кремль унесли. Бальзамируют.

– Вот ещё! Тьфу! – сплюнул второй воевода. – Когда такое было?

– Дурак ты, Григорий Иванович, – тихо сказал Воротынский. – Гирей – брат султана Сулеймана. Да и сродственник Казанскому наместнику. Почтить надоть.

– А по мне, так, зацепить арканом ноги, да протащить по шляху до Москвы.

– Дурак ты, Григорий Иванович, – повторил Воротынский, косясь на опричного монаха. – Царь он. Нельзя так с царями. Наш государь узнает, что баешь, не сносить тебе головы

Монах ухмыльнулся в бороду и воевода, поняв, что царь обязательно узнает, что он желает царям, с расстройства жёстко стеганул лошадь и умчался вперёд.

* * *

Москва уже шесть месяцев находилась в осаде. Благодаря собранным царём запасам продовольствия и порохового зелья столица держалась уверенно. Всех «лишних» из города удалили. То есть удалили всех тех, кто отказался вставать на стены.

Стены же оказались очень надёжными своим фундаментом, заглубленным на три-четыре метра, что уберегало от подкопов. Обычно стены ставили на насыпь, сквозь которую и копали туннели, а тут сапёры5 утыкались в бетонное основание, взорвать которое порохом никак не получалось.

Не очень высокие, но крепкие бетонные стены, не поддавались пушечным ядрам и изобиловали правильно «слепленными» бойницами, конически расширяющимися вовнутрь. Имели место попытки взятия стен с помощью лестниц, но все они заканчивались неудачей. Орудия башен, выступающих вперёд, были направлены вдоль стен, и стреляя картечью, сносили нападающих с осадных лестниц. Башни стояли часто и пушек было много, поэтому попытки взять стены верхом тоже быстро прекратились.

Через три месяца взять город штурмом войскам мятежников не удалось и столицу осадили, перекрыв пути подвоза продовольствия, то есть – дороги, ведущие к воротам. Замкнуть кольцо вокруг стен, периметр которых достигал едва ли не десять километров, никаким ныне существующим армиям было не под силу.

В мятежниках оказались многие, ограниченные в правах бояре: Третьяковы, Кропоткины, Сидоровы, Айгустовы, Тетерины, Квашнины, и многие, многие, многие.

Иван Фёдорович Адашев насчитал более трёхсот отрядов, возглавляемых боярскими фамилиями. Единого лидера не наблюдалось и это, с одной стороны, Адашева радовало, а с другой стороны заставляло задуматься, что главные силы мятежников ещё не подошли. Иван Фёдорович среди осаждающих не видел, ни Бельских, ни Шуйских, ни Глинских. Захарьины находились в Кремле и, хоть и не лично, а дворней, но участвовали в обороне города. Курбский где-то усмирял черемисов. Владимир Старицкий находился тоже в Кремле, но ссылаясь на болезнь ног, на стены не шёл и дворню на убой, как сам сказал, не посылал.

Адашев, подумал о том, и усмехнулся. Мятежники именем Старицкого стены и осаждают. На сторону мятежников перешёл и митрополит Московский со многими служителями.

За это Александр Васильевич издал указ «отобрать все грамоты на жалованные епископиям и монастырям земли и имущество», коими они пользовались многие столетия. На основании царского указа патриарх Максим Грек издал своё распоряжение о передаче церковной недвижимой и движимой собственности в царский приказ. Митрополитов и иных служителей культа вокруг стен Москвы после этого прибавилось.

* * *

– Похоже, что карта Герасимова, не помогла нам обмануть русского царя. Он не поверил, что Ченслер искал путь в Китай, думая проплыть туда по реке Двине, – задумчиво произнёс Генри Фиц-Алан, лорд-дворецкий королевы Марии Тюдор.

– Ему не дали даже попробовать, – хмыкнул Себастьян Кабат, управляющий английской торговой компании «Мистери».

– Да-а-а… Дураков там, оказывается, нет, а мы рассчитывали, – проговорил, усмехаясь Джон Дадли.