– Ефимия Матвеевна, ну Вы хотя Вы подумали: как краска может стекать?
– Да, стекаить, милок! И камни сыплются. С неба прямо. Только подмела, а повернулась – вона опять. Неужто пророцтво сбывается Иоанна-то Богослова?!
– Ага! Вон уже всадники копытами гремят! Не порите чушь эту свою клерикальную!
Детина посмотрел направо, потом вверх и заметил смеющегося во всё горло мальчишку, прячущегося в глубине строительных лесов.
– Ефимия Матвеевна, смотрите прямо вверх. И увидите того «всадника», который Вас манной Небесной угощал и рОсОй цветной Окроплял. – заржал детина.
Баба Фима посмотрела в указанном направлении.
– Ах ты ж, ети с три короба! Чтоб твою перекосило! Это ж Игорёшка чёртов, Вениамина Залмановича сынок, обезьяна проклятая! Ну, я тебя сейчас достану, ты у меня посидишь в каталажке!
Поняв, что явка всё равно засвечена, Игорь вылез из укрытия и присел на край, свесив ноги:
– А Вы, это, сначала сюда залезьте, бабуля. Посидим, о жизни покалякаем.
Дворничиха налилась цветом знамён всех пятнадцати республик Советского Союза.
– Я тебе сейчас так покалякаю, чёртово семя! Ах ты ж, недоносок, стручок, смотреть не на что! И вот, гляди ж ты, поганец! Шатается по стенам, над людями измывается, так еще и ржоть! Слезай оттудова! Слезай. Кому говорять!
В ответ Игорь подобрал маленький камешек и, прицелившись, ловко запустил его в дворничиху. Камешек со свистом пролетел ровнёхонько над её головой, уверенно спланировал и приземлился где-то в траве. Дворничиха уже стала не просто пунцовой, а отливала всей палитрой алого. Слива на её лице шумно пыхтела, как труба паровоза ИС. Баба Фима фонтанировала. Поток ее рулад расширялся и разливался подобно гоголевскому Днепру. Детина из окна наблюдал за происходящим с неослабевающим интересом футбольного болельщика матча ЦСК-Спартак. Постепенно к просмотру присоединился практически весь дом. Игорь чувствовал себя на вершине славы.
В ответ на крики дворничихи, он встал во весь рост и неожиданно начал декламировать стихи. Все, какие на тот момент приходили в голову. Первым почему-то вспомнился Маяковский.
«Это время гудит
телеграфной струной,
это
сердце
с правдой вдвоем.
Это было
с бойцами,
или страной,
или
в сердце
было
в моем…»
– Во, пацан! Во Артист! – смеялись соседи и…аплодировали.
Игорь заливался соловьём. Совершенно забыв о своей проблеме с буквой «р». Сейчас на это было наплевать. Главное, у него были зрители, которые слушали. Неизвестно сколько бы продолжалось это представление, но Баба Фима, не выдержав шума и хохота, смертельно оскорбленная в своем должностном величии, пронзительно засвистела в свисток.
И тут Игорь услышал голос отца.
– Значит так, представление окончено! Хватит дурью страдать! Спускайся и марш домой!
И сразу же моментально прозвучало извечное мамино:
– Веня! Бога Ради! Он разобьётся! Всё! Сейчас он погибнет!
– Аня, прошу тебя, не начинай только ради Бога эту свою музыку!
В окно выглянула старшая сестра. Пожала плечами, покрутила пальцем у виска и исчезла. Она была лет на десять старше Игоря и относилась к нему со нежно-снисходительным покровительством человека, находящегося на гораздо более высокой ступени развития.
Внизу, вокруг Бабы Фимы, цвет лица которой определить уже было совершенно невозможно, собралась могучая кучка её почитателей и сторонников, они активно поддерживали дворничиху и грозили кулаками «вот этому хулиганью»
– Ишь, сынок-то инженеров! Совсем от рук отбился!
– Рази ж это ребёнок? Это ж дьявол во плоти!
– Точно, точно! На чёрта и похож! Шпана шпаной!
– Ой, бедная Аня! Намучается она еще с таким-то сыночком!
– Люди, Выходной же! Ну сколько можно так орать! Покоя нет ни в будни, ни в праздники!
Совсем неожиданно за спиной Игоря что-то зашуршало.
– Всё! Отец! Берегите ваши уши! – мелькнуло в голове, и мальчик втянул голову в плечи ожидая чувствительной встречи с тяжёлой отцовской рукой.
Но встряски за шиворот не случилось, и вместо широкой фигуры отца Игорь увидел рыжую шевелюру закадычного своего адъютанта Витьки, по кличке Витус.
– Привет! – сипло прошипел Витька Игорю чуть не в самое ухо.
– А ты чего здесь, того, делаешь?
– Да вот. Бабе Фиме небольшой спектакль показать хотел. А она не оценила. Эх, темная личность! Необразованная.
– Да слышал я весь этот ваш балет с оперой.
Витус выглянул из укрытия.
– Слушай, Игорёк, а я смотрю нам пора сматываться! Мусор прибыл!
В толпе, возле бабы Фимы стоял человек в синей милицейской форме и фуражке с околышем
– Витька, правда, сматываемся! Это участковый! Если он меня поймает, моей заднице конец! Отец так разукрасит, месяц буду только на животе спать!
– А как тебя вообще сюда занесло?
– С балкона. А тебя?
– Во, даёшь! А я через чердак, на крышу, а потом сюда. По доскам.
– О! Это идея! Давай ползи вверх, обратно на крышу! Айда!
На чердаке было темно и в воздухе витала такая густая пыль, что было трудно дышать. Среди переплетения труб, каких-то вентилей валялись груды строительного мусора. Игорь споткнулся об огромный моток ржавой проволоки, запутался и с грохотом, обдирая руки и колени полетел в какой-то люк. Скатившись по чердачной лестнице. Он очутился на пятом этаже их подъезда.
Почти по кошачьи спустился на свой этаж. И, уже подходя к двери, услышал голоса, не предвещавшие праздника жизни.
– Вениамин Залманович, я конечно всё понимаю, я Вас уважаю, но отмазывать Вашего Игоря от Детской комнаты милиции больше просто не имею права! Ну, Вы меня поймите! На прошлой неделе кто запалил костёр под окнами пенсионерки Кудиновой и бросил туда патронные гильзы, набитые какой-то дрянью? Кто запустил в продовольственном магазине две связанных между собой линейки? Они ж там перевернули всё, что только можно было! А позавчера именно с вашего балкона на голову гражданина Пряслина упал пакет, даже стыдно сказать с чем! Это уже я не говорю о разбитых мячом окнах, потому как им нет счёта. Нет, как хотите, но больше я терпеть этого безобразия не могу. Приведите сына к общему знаменателю, так сказать, или, я его оформлю по всей строгости, так сказать, советского закона за хулиганство! Сегодня вот, понимаешь, забрался на эти строительные леса, оскорблял нашего дворника, нарушал тишину.
– Ага, ага! И сверху, значит, краской несмываемой мине обливал – и камни кидал – поддакивала участковому притопавшая следом дворничиха.
В этот самый момент за спиной бабы Фимы что-то хлопнуло, и она имела несчастье обернуться. Сначала присутствующим показалось, что звучит сигнал воздушной тревоги. И только минуту спустя стало понятно, что звук издаёт несчастная дворничиха.
– Господи Иисусе! Прости мне все прегрешения! Посланец ада! Истинно говорю – Сатана явился в обличье своём! – дико закричала дворничиха, подхватила свою метлу и опрометью кинулась вон.
Несколько приуныл и до этого очень бравый участковый. В дверях стоял не то туземец, не то выскочивший из трубы житель подземного царства. Лицо у него было чернее самого чёрного Антрацита, добытого знаменитым Алексеем Стахановым, взлохмаченные кудрявые волосы, сейчас напоминавшие скирду сена, покрывала серая масса, руки и торчащие из рваных штанов колени – кровавые полосы.
Тишина длилась ровно минуту. Первой засмеялась сестрица Люся. Она стояла в дверях комнаты и от смеха не могла разогнуться. Вслед за ней захохотал отец, смех матери на его фоне звенел серебряным колокольчиком. Даже участковый не смог удержаться и тоже рассмеялся. Игорь сначала растерянно улыбнулся и его несколько великоватые, не вставшие на место зубы сверкнули из черноты лица, как у Поля Робсона, а потом захохотал во всё горло.
Серьёзный мужской разговор с отцом Игорю все-таки пройти пришлось. Но уже после очень долгого отмывания чуть не в трёх водах, замазывания зелёнкой ободранных рук и коленей. И обязательного обеда. Без выполнения последнего условия мать передавать сына отцу для беседы категорически отказывалась.
Киев,2005г
Лена проснулась рано. Точнее её разбудил шум в коридоре. Да, звукоизоляция здесь не самая лучшая, ничуть не изменилась со времён развитого социализма.
– Как же они могли ничего не слышать? Даже если человеку стало плохо, он должен был позвать на помощь! Если был в номере один. А если не один? И те, кто жил рядом просто побоялись вмешаться? Или им объяснили, что не стоит суетиться.
Лена встала с кровати. Внимательно осмотрела тумбочку. И тут же чертыхнулась.
– Совсем ума ты лишилась, старуха! Прошло 25 лет! Здесь сотни раз убирали. В том числе и сразу поле того, как… – Лена запнулась. Слишком тяжело было об этом подумать даже сейчас… – После того, как его вынесли.
Лена вновь и вновь представила себе как всегда с иголочки одетого по последней моде Игоря заворачивают в грязный, пропитанный кровью ковер. Что они хотели скрыть? Почему так испугались? И потом… Откуда вдруг так много крови? Если предположить разрыв сердечной аорты, то обычно происходит внутреннее кровотечение, а не горловое. А что если? Если… Хорошо. Предположим, разрыв аорты. Чёрт! Они не делали патологоанатомическое исследование. Заключения нет. Что это значит? Только то, что на теле были обнаружены следы. Или кто-то потребовал, чтобы никаких вскрытий, никаких экспертиз. Почти на коленке написали справку… Или она была готова заранее? Всунули вдове вместе с телом. Забирайте и убирайтесь, как можно быстрее. Но почему Луиза так легко со всем согласилась? Можно предположить, была в шоке, не до этого… Или популярно объяснили, что мужа не похоронят в Москве, а по-тихому вывезут на малую родину, в Люберцы…Ей не хотелось выглядеть странно в глазах друзей и тех, кто знал и любил её мужа. Все же, что ни говори, но цену ему она знала. Предпочла молчать.
Зазвонил опять мобильный.
– Вы пробудились, сударыня?
– Да, вот лежу и предаюсь некоторым размышлениям.
– А-а-а. ну, тогда не соизволите ли вы предаться им вместе со мной?
У Лены в груди зашевелились смутные подозрения, которые через минуту обрели практически визуальную чёткость. Она вскочила и рывком открыла дверь своего номера. За дверью никого не было. И сейчас же знакомые сильные руки обхватили её за плечи. Лена не успела сказать ни слова и её вдох был перекрыт долгим поцелуем. Глеб не дал ей сказать ни слова и втолкнул в номер, не отрываясь от её губ. Кончиками пальцев он гладил её кожу под волосами, от чего сотни крошечных искр, рождаясь где-то в центре позвоночника стремительно растекались по всему телу.
Через час, лежа рядом с Глебом, Лена думала о том, что, хотя вместе они были уже третий год, ощущение невыразимого счастья от его присутствия рядом не только не затухало, но усиливалось, несмотря на то, что Глеб часто вёл себя необдуманно и в некотором роде эксцентрично, всегда создавая какие-то совершенно немыслимые и непредсказуемые ситуации. Как вот сейчас. Лена попыталась себя рассердить и толкнула Глеба в бок:
– Ну и на фига тебя сюда принесло, скажи мне на милость?
Глеб потянулся, закинул руки за голову и улыбнулся.
– Как «на фига»? Заскучал и решил поехать навестить любимую женщину, умчавшуюся в очень странное путешествие.
– Я, между прочим, поехала не просто так! И ты прекрасно знаешь зачем! А ты… Вот скажи. На ресепшене, увидев тебя не умерли?
– Совершенно! Они не обратили никакого внимания. Скорее всего, эти свиристёлки никогда не видели моего отца и вряд ли знают, кто он такой.
– Глеб, пойми, мы ничем не должны выдать ни малейшей своей заинтересованности. Слушай, а ты, вообще в каком номере обитаешь? Надеюсь, ты не назвал именно этот, где поселилась я?
– Обижаете, графинюшка! Моё тело потомка титулованной особы поселилось этажом ниже. А сюда забрело, повинуясь аромату вашего парфюма.
– Господи, Глеб, ты просто невозможный! Как я тебя вообще выношу?!
– Ты повинуешься инстинкту и зову крови. Моей! Но, надеюсь, что я тебе всё-таки и сам не противен.
Лена от души расхохоталась. И внезапно стала серьёзной.
– Ты вообще-то понимаешь, где находишься? – спросила она, глядя на так же внезапно переставшего улыбаться Глеба.
Глеб сел на кровати, обвёл комнату внимательны взглядом. И посмотрел на Лену. В глазах его она, пожалуй, впервые увидела слёзы.
–Понимаешь, Ленка, я никогда в жизни не думал, что его нет, что он умер. Я рос на его фильмах, где он был живой и весёлый, я ходил по тем же улицам, видел дом, где он жил. И мне казалось, что отец просто куда-то уехал очень надолго и вот-вот вернётся. Он всегда был рядом. А вот сейчас… сейчас я вдруг ощутил, что именно здесь он перестал быть…
– Глеб, я уверена, я знаю, что Игорь Граль не собирался умирать! Что все эти разговоры о каких-то предчувствиях, о том, что он часто думал о смерти – либо откровенная ложь, либо имеют какую-то иную подоплёку. Несколько лет назад, насколько мне известно, смертью твоего отца сильно заинтересовался следователь Андрей Пилипенко. Он пытался расследовать смерть Песоцкого и пришел тогда к мнению, что великий бард был убит. Но как только он попытался продвинуться в этом направлении, его отстранили от всех дел и выслали из Москвы, куда-то в глушь. После перестройки он перебрался в Киев.
– Думаю, нам стоит посетить одно интересное место, которое теперь называется МВС Украины. Министерство ВнутрЕшних Справ! О, как!
– Не знаю, что нам там ответят. Они все весьма неохотно идут на контакт с россиянами. Но на всякий случай у меня редакционное письмо с легендой. О том, что мы собираем материалы о работе ветеранов МВД СССР.
На улице Академика Богомольца перед их глазами предстало здание, слегка напоминающее здание мэрии в Москве, только другого цвета. Что ж, русские архитекторы 19- 20го веков не знали о каком-то особом стиле древних и прочих укров и строили по законам мировой архитектуры, руководствуясь стилем эпохи и собственным талантом.
– Лена, – чуть прищурившись Глеб смотрел куда-то вверх, – а что ж они на фасад свою эту вилку до сих пор не повесили?
Над центральным входом действительно до сих пор красовался герб, республики союза нерушимого, с соответствующей звездой и прочей атрибутикой.
Лена пожала плечами.
– -Наверное, руки у них коротки! Да и хлопотно это!
Оба засмеялись.
По пути сюда им обоим изрядно намозолила глаза однообразная жёлто-голубая гамма, в которую с усилием, достойным лучшего применения, перекрашивали и заматывали мать городов русских после Оранжевой революции…При этом в чём-то главном Киев упрямо оставался советским. Особенно на Крещатике, почти целиком украшенном сталинским ампиром 50-60-х годов.
