Глава 22. Озеро Хайвэй
Следующим утром Хэвен будят яркие лучи холодного зимнего солнца, пробравшиеся сквозь приоткрытые жалюзи в ее палате. Пятнадцать минут, проведенные в машине, кажутся ей вечностью. Джек ластится к ней из своего детского креслица, пытаясь дотянуться маленькими ручками до ее куртки, но она игнорирует его. Хэвен надевает наушники и отворачивается к окну. Мелодичный голос Bird уносит ее мысли подальше от важного. От того, где сейчас Камилла.
Захлопнув левой рукой переднюю дверцу ауди, Камилла вдыхает свежий морозный воздух. На несколько минут она задерживается у машины, буравя взглядом широкие стволы вековых сосен. Всматриваясь в темные щели между деревьями, Камилла старается не думать о том, что совсем недавно произошло в лесу с Хэвен. От неожиданности она охает – телефон в кармане пальто вибрирует.
– Да? – она подносит телефон к уху, не отрывая напряженного взгляда от леса. Кроме одинаковых сосен там ничего нет, но что-то за ними притягивает ее внимание как магнит железо.
– Где ты? – на другом конце провода Тайлер переводит дыхание.
Она бросает взгляд на часы. 13:32. Пару минут назад закончилась его тренировка.
– Детка? Почему тебя не было сегодня в школе?
Нехотя Камилла отрывается от деревьев. Что ему ответить? Они не врут друг другу, у них не такие отношения. Но и сказать правду она не может, да и как это будет выглядеть? "Не волнуйся, я просто решила сегодня вместо уроков съездить на озеро за кувшинками, из которых потом сварю лечебный отвар для подруги?" Идеально.
– Я сегодня осталась дома. Мама вчера опять выпила больше, чем следовало, и утром ей было нехорошо, мне пришлось побыть с ней.
Одна из щелей между деревьями выглядит темнее других. Совпадение, обман зрения или же?..
Камилла вдруг вспоминает о том, что все еще держит телефон около уха. И что пауза в разговоре затянулась.
– Тайлер?
– Мм?
– Что-то не так?
– Ты мне скажи.
Камилла раздраженно вздыхает, переминаясь с ноги на ногу. Сейчас не время для ссор.
– Что ты имеешь ввиду?
– Сама подумай. Сколько раз Ванесса выпивала больше вина, чем следует? Сколько раз утром ей было плохо? И сколько раз ты оставалась с ней?
Камилла чувствует угрызения совести. В конце концов, Тайлер не виноват, что в ее жизни и жизни Хэвен происходит нечто пугающее и необъяснимое.
– Я поехала на озеро, – коротко бросает она. – Даже не спрашивай, зачем, ответ прозвучит бредово. Просто скажу, что этим я помогаю подруге.
– Подруге, то есть, Хэвен Лаво?
– Да.
Пару секунд Тайлер молчит, видимо, собираясь с мыслями.
– И как она?
– Сложно. Она переживает… трудный период.
Между деревьями пробегает светлая тень, и Камилле требуется почти минута, чтобы осознать, что это был всего лишь солнечный луч.
– Я расскажу тебе все, ладно? Обещаю. Но сейчас мне нужно кое-что сделать.
Она убирает телефон в карман пальто и с трудом заставляет себя отвернуться от Леса. Какая-то сила тянет ее вглубь зеленых веток.
Камилла поворачивается, направляясь в сторону Озера Хайвэй, игнорируя внутренний голос, умоляющий ее сесть в подаренную отцом ауди, вернуться домой к Ванессе и никогда больше сюда не приезжать.
Воздух над замерзшей поверхностью воды искрится, будто в нем распылили бриллиантовую пыль. Озеро, покрытое льдом, напоминает зеркало в оправе из белоснежных кувшинок, затерявшихся на фоне заснеженных берегов.
Камилла делает несколько шагов и замирает, пораженная не открывшимся перед ней пейзажем, а неожиданно появившемся в ее груди тоскливым отчаянием. Ощущение было максимально неприятным; от него хотелось поскорее избавиться, как от надоевшей фантомной боли. Камилле больше всего хотелось спрятаться под одеялом, но также ей хотелось, чтобы Хэвен выздоровела. И второе желание превалировало над первым.
Двигаясь, как в замедленной съемке, и будто видя все происходящее со стороны, Камилла делает последние шаги к Озеру и опускается на колени перед гигантским прозрачным зеркалом. Руки ее дрожат, когда она тянется к белоснежным цветам. Почему она сомневается? Что так сильно останавливает ее? Камилла решает, что подумает об этом позже, ведь сейчас ей просто необходимо взять себя в руки. Но секунды длятся невыносимо долго, превращаясь в минуты, а она все не может заставить себя сорвать кувшинки. Джинсы на коленках промокли насквозь, а в ее голове звучит предостерегающе голос: «Не делай этого. Уходи отсюда. Тебе нельзя быть здесь. Нельзя… Нельзя…».
Камилле кажется, что в голове звучит не ее голос.
«Заткнись», обрывает его Камилла и пальцами касается льда вокруг кувшинок.
В одно мгновение дыхание ее прерывается, и мир вокруг нее начинает стремительно вращаться. Камилла успевает сделать глубокий вдох, прежде чем…
В кожу острыми иглами впиваются потоки воды. Так невероятно холодно ей никогда не было, еще немного и она сойдет с ума. Руками она бьет в ледяной потолок над головой, но вода замедляет удары, и у нее ничего не выходит. Сквозь толстый слой льда она смутно различает три фигуры. Они еле заметно двигаются и, скорее всего, спорят о чем-то. Помочь ли ей или оставить здесь одну? Это неважно, ведь она уже знает, какое решение они примут. Чувствует ли она ненависть? Нет.
Ведь она знает, что для них, как и для нее, это утро будет последним. Но она все же не готова сдаться. Ногти сдираются о неровную поверхность льда, когда она в отчаянье царапает по ней. Умереть здесь, сейчас, вот так? Когда у них должна была быть еще целая долгая жизнь впереди… Легкие раздирает от боли. Так хочется вдохнуть, но если она сделает это, то это будет означать конец всему. В какой-то момент она оставляет свои жалкие попытки. Она не сможет выбраться. А они ей не помогут.
Последнее, что она чувствует – злость. На них. На всех. Она чувствует привкус горькой ненависти на языке и представляет себе, что он сделает с ними после ее смерти. Как он отомстит.
Последнее, о чем она думает, это имя. Она произносит его про себя снова и снова, пока злость не исчезает, сменившись покоем.
А потом она делает вдох, пропуская в горло холодную воду, и крепко сжимает серебряный браслет онемевшими пальцами.
За мгновенье до смерти она чувствует исходящее от вырезанных на нем букв тепло.
Часто хватая ртом воздух, Камилла вскакивает на ноги. Ее трясет, и она встает на колени, упираясь трясущимися руками о мерзлую землю. Ощущение заполняющихся воздухом легких – самое приятное из всех, что она когда-либо испытывала. Некоторое время требуется ей, чтобы вспомнить, где она и как и почему здесь оказалась.
Хэвен. Лекарство. Кувшинки.
Камилла делает все быстро и не думая, как в ускоренном сне: срывает несколько кувшинок, поднимается на ноги и делает несколько неуверенных шагов сначала в одну, а затем в другую сторону, не сразу вспомнив как сюда пришла. И только оказавшись в теплом салоне ауди, Камилла окончательно приходит в себя.
Она бросает сорванные кувшинки на заднее сиденье, делает пару глотков воды, пролив на себя треть бутылки, и все еще дрожащими пальцами набирает номер.
***
– Можно войти?
Хэвен отрывает взгляд от светящегося экрана и запихивает телефон под подушку. Тихий, почти извиняющийся тон мамы заставляют ее голос звучать нежно.
– Да, конечно, заходи.
Мама осторожно прикрывает за собой дверь и ставит на прикроватную тумбочку поднос с дымящейся чашкой чая и ее любимым имбирным печеньем.
– Как самочувствие?
– Получше, – Хэвен косится на спрятанный под подушкой телефон и искренне надеется, что Камилла нашла то, что нужно, и вскоре она действительно будет чувствовать себя получше. И хоть есть ей сейчас совершенно не хочется, она берет с подноса печенье.
– Милая, я хотела извиниться.
Хэвен застывает, не успев поднести печенье ко рту. Ну уж нет, так не пойдет. Это ей следует извиняться.
– Это ты меня прости, мам, – произносит она, убрав печенье обратно на поднос.
– Нет, подожди, не перебивай меня. Ты знаешь, как я волнуюсь за вас с Джеком. Когда вы болеете или… Или когда с вами случается что-то похуже… Это просто разбивает мне сердце! Я даже представлять не хочу, что со мной будет, если с кем-то из вас произойдет нечто действительно плохое. Поэтому я всегда пыталась разговаривать с тобой обо всем, чтобы знать все, что с тобой происходит, чтобы предотвращать возможные серьезные проблемы. Но развод с вашим отцом… Мне было слишком тяжело его пережить. Я не привыкла быть одна, быть одним родителем для вас, не привыкла все делать самой. Поэтому я слишком много времени уделяла своим проблемам, а не твоим. И даже не задумывалась о том, что тебе было намного хуже. Я заставляла тебя ходить к психологу, думала, тебе это поможет все пережить, но я просто боялась брать на себя ответственность за твое психическое здоровье. А я должна была. Должна была быть ближе к тебе, когда тебе это было нужно. Я правда боялась, Хэвен, что из-за того, что переживаю сама, не смогу помочь тебе. Что я не буду достаточно сильной для этого.
Мама замолкает, переводя дыхание, и Хэвен почти физически ощущает ее волнение. Она хочет сказать что-то, успокоить ее, но мама снова начинает говорить, и поэтому она просто придвигается ближе и берет ее за руку.
– Я думала… Хэвен, я слишком много думала о том, что мы с твоим отцом больше не вместе. И как бы это ни было ужасно, но я оплакивала его уход больше, чем смерть Джеймса, – она всхлипывает и сильнее сжимает ее ладонь. – Но сейчас все поменялось. Я не знаю, хорошо это или плохо, я даже не уверена, можно ли так говорить, но, если честно, даже несмотря на то, что Джеймс не был моим родным сыном, я жалею о том, что умер он, а не твой отец.
– Мам, так точно нельзя говорить! – Хэвен прижимается к ней, от ее проступивших слез намокает мамина блузка, и ей вдруг становится очень хорошо. Даже ставшая перманентной боль притупляется.
– Знаю, милая. Но в каком-то смысле это было бы справедливо. Джеймс был лучшим человеком, что твой отец.
Хэвен трудно сдержать слезы. Сколько раз после смерти брата она пыталась заговорить с мамой о нем? В какой-то момент она перестала пытаться, закрылась в себе и даже не задумывалась о том, что творится в душе у мамы.
– Это было круто, мам, правда, – они обнимаются, и Хэвен почти забывает о боли. – Правда, спасибо…
Ее прерывает резкий звонок телефона. Стоило давно поменять Rammstein на что-то более спокойное.
– Извини, – Хэвен вытаскивает телефон из-под подушки и уже собирается нажать на кнопку отбоя. – Я потом отвечу, это неважно…
– Нет, нет, нет! – мама быстро проводит ладонью по щеке, вытирая слезы. – Ответь, это твоя подруга. – Она встает, направляясь к двери. – Я на самом деле рада, что ты нашла здесь друзей; общение со сверстниками очень важно в твоем возрасте, особенно сейчас, когда… – она делает паузу, перед тем как закрыть за собой дверь. – Ну, ты поняла. Мы обязательно поговорим с тобой еще, позже.
Секунду Хэвен смотрит на закрывшуюся за мамой дверь, а потом подносит телефон к уху.
– Ками? У тебя получилось?
Ответом ей служит лишь тишина, и Хэвен уже собирается перезвонить Камилле, как вдруг подруга начинает говорить.
И когда Хэвен слышит ее голос, то вспоминает, что последний раз в нем было столько страха много лет назад, когда Камилла рассказывала ей про монстра, вылезающего из шкафа.
***
– Сначала расскажи, что произошло.
– Сначала помолчи и выпей это.
Хэвен косится на белесоватую мутную жидкость в термосе, но все же делает осторожный глоток.
– Ну и как?
– Гадость! – Хэвен кашляет, но делает еще один глоток. – Не понимаю, как бабушке удавалось заставлять меня пить это в детстве, когда мама даже не могла уговорить меня съесть кашу. – Ты это… просто заварила?
– Ага, как чай. Надеюсь, сработает. Ты что-то чувствуешь?
Хэвен морщится от резкой боли в животе.
– Да. Я чувствую, что меня сейчас вырвет.
– Только не на мою блузку от Burberry.
Хэвен слышит смех и вдруг понимает, что это она смеется. Все вокруг внезапно начинает казаться ей очень смешным.
– Ясно все с тобой. Надеюсь, эти кувшинки не галлюциногенные.
Камилла ложится с ней рядом, укутывая ее в одеяло, как ребенка. И Хэвен больше не смешно, теперь ей невероятно сильно хочется спать.
– Останешься на ночь? – бормочет она, отметив про себя, что немного путается в словах. – Завтра вместе пойдем в школу…
– Не думаю, что тебе можно будет пойти в школу, – Камилла, тихо посмеиваясь, укутывает ее теплее. Хэвен так уютно, так хорошо, совсем как в детстве, когда бабушка укладывала ее спать. – Но, конечно, я останусь, не могу же я бросить тебя в таком состоянии.
Камилла говорит что-то еще, но Хэвен уже не разбирает, что. Голос подруги убаюкивает, как колыбельные Клавдии, и Хэвен погружается в сон; глубокий, как зыбкий песок, мягкий, как ее любимое одеяло из разноцветных лоскутов, и согревающий, как фирменное какао бабушки. Ей снится, как она плывет в чистой, прозрачной воде, и поверхность ее искрится, будто осыпанная блестками. А сама вода бездонная, невероятно глубокая, небесного синего цвета, цвета его глаз.
Глава 23. Мистер Дженкинс
Четыреста лет назад…
В гладкой поверхности замерзшего озера, как в зеркале, отражается его лицо. Но, глядя на отражение своих глаз, он видит в них только красную злость.
Они были правы. Ненависть – червь, и он медленно пожирает его внутренности. Сейчас он в легких, поэтому больше он не дышит. Ему это не нужно. Скоро он доберется до сердца и тогда…
Тогда он больше ничего не будет чувствовать.
Первого он убивает быстро и почти безболезненно, почти милосердно. Он успевает понять, что произошло, когда видит свое разорванное на части сердце.
Сначала его накрывает мощной волной сильного, яркого облегчения. Эмоции от этого самые настоящие. Но это скорее адреналин, и он быстро проходит. Тогда он понимает, что этого ему было мало. Убийство первого не доставило ему никакого удовольствия. Поэтому со вторым он не спешит. Он делает все медленно и аккуратно, ломает кость под правильным углом, режет плоть, избегая крупных сосудов. В какой-то момент он уже не может кричать, но его черные зрачки перекрыли радужку, и он знает, насколько ему больно. Третьему везет меньше всех, на нем он отрабатывает все использованные приемы и добавляет новых.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
