А глаза – зеленющие. Казалось бы, такому нордическому лицу глаза нужны холодные, ближе к серо-голубым. А у него невероятно зеленые, не малахит и не хризолит, что-то между. Смотрит, не отводя взгляд, и из-за лба и бровей взгляд кажется тяжелым, пронзающим насквозь и придавливающим к земле.
– Ты чего наблюдаешь так внимательно? – полюбопытствовал он.
– Я?.. – честно, сама не знаю, что на меня нашло. Но глазищи у него в самом деле оказались невероятные. Не удивлюсь, если точно такие же глаза были у разбойников, к которым сбегали из дома благородные девицы. И у колдунов, что наводили ужас и страх на народ, а сами по ночам восседали над книгами, чтобы впитать в себя все больше и больше черных знаний, а рядом билось припадочно пламя лампы…
Ник плавно кивнул.
– Ничего. – И зачем-то уточнила, дурочка: – Коля?
«Коля» был не так-то прост. В долгу не остался. И поинтересовался в ответ:
– Вера?..
– Ну да, – я вздохнула. – В общем, мы друг друга поняли. Хорошо. А?..
Ника вспоминает алфавит, миниатюра в цвете.
Ник повторил кивок. Да что ж такое. Нужно срочно взять себя в руки. С братом же я как-то разговариваю. И ничего. Это, конечно, не брат, так что вообще должно быть абсолютно все равно. Собралась… и говоришь все четко, по делу.
– А мотоцикл где? За углом?
И на всякий случай покосилась на несчастный угол. Досталось ему сегодня.
– А мотоцикл в гараже, – Ник очень тяжело вздохнул. – Сейчас прогуляемся до него, тут недалеко. Я у друга ночевал, не успел зайти. Ты не против? – Я медленно покачала головой из стороны в сторону, все больше им поражаясь. – Я опоздал? Да? На минуту? У тебя поэтому лицо такое недовольное?
А интонации-то… Давно не сталкивалась с такими. Говорит медленно, растягивая отдельные гласные. Да и мимика тоже…
Странный. Или, скорее, удивительный. Не думала, что у Ильи такие друзья.
Окна нашей квартиры выходят на двор соседнего дома, и созерцаем мы кусты сирени. Зато вдоль подъездов идет ряд тополей, могущественных и лохматых. Закончился сезон цветения сирени, но на смену ему приходит сезон тополиного пуха. Прямо сейчас одна из пушинок опустилась Нику на нос, и он смахнул её ненамеренно.
– На минуту – и еще час сверху, – не постеснялась заметить я, оставив комментарий про мое лицо незамеченным.
Мне нравится этот пух. Только не когда приходится подметать полы в доме два раза за сутки.
А кто-то терпеть его не может вообще в любом состоянии.
– Серьезно? – Я понадеялась, что Ник сейчас достанет телефон и начнет судорожно листать диалог с моим Ильей, а потом звонко ударит себя ладонью по лбу в раскаянии. – Ты ведь дождалась.
– Я сама опоздала, – призналась зачем-то.
На семь минут. И мне даже было стыдно.
– Да? Тогда тем более.
И совершенно никаких сожалений и извинений. Это… типа… нормально? У людей, что на год меня старше? Даже Илья извиняется, когда накосячит. А такое сильное опоздание, по моему мнению, все-таки косяк.
Совсем ничего не понимаю.
– А куда идти?
– На Вознесенскую. Отправляемся?
Кивнула.
Знаю я такую. У меня институт располагается поблизости. И я до него предпочитаю ездить на автобусе. Но говорить об этом, конечно же, не стала. До сих пор не могу отойти от удивления, все слова растеряла.
На Нике – белая футболка с цветным принтом, многократно повторенные лепестки роз и листья. Мой Илья ни за что такую не надел бы.
И темно-серые шорты до середины колен, открывающие ноги.
Ноги неплохие, наверное. И руки тоже. Не слишком худые, видно, что он занимается спортом. Но и не слишком накаченные. Поджарый, кажется, так описывают эту фигуру…
Я подумала – интересно, как мы со стороны смотримся? Странно, наверное. Я бы точно обратила внимание. И даже запомнила самые яркие черты на всякий случай. Вдруг пригодится однажды? У меня много чего есть в запасе. Фразы, что посещают голову самовольно, когда им вздумается, и случайно подмеченные образы, которые вызывают в душе отклик.
Из одной строчки временами рождается целое стихотворение.
Из одного взгляда – история длиною в несколько лет, тысячи слов, сотни касаний.
И зачем, зачем люди изобрели творчество и влюбленность?..
Я смирилась с тем, что мы проведём в тишине всю дорогу, молча покатаемся и молча же разойдемся, но, стоило завернуть за угол, мой любимый с недавних пор угол, как Ник заявил:
– Ну, что ж, рассказывай.
– Что рассказывать? – посмотрела на него максимально скептично.
– Вот представь, Ника, – он запустил руку в волосы, растрепал их у корней, смахнул очередную пушинку с рукава футболки, коснулся подбородка и только потом посмотрел на меня сверху вниз. – Представь, что ты давно хотела чем-то с кем-то поделиться, а подходящих людей поблизости все никак не находилось. Так вот, можешь поделиться всем этим со мной.
– С чего я должна делиться этим с тобой, Ник?
Я даже руки на груди скрестила.
Успела уже пожалеть, что не задержалась еще на пару минут и не нашла одежду поприличнее. Я ужасно краснею – не только щеками, но и шеей, и грудной клеткой, и вообще. А весь этот непонятный-невнятный разговор так и провоцирует меня покраснеть.
– Не люблю ходить в тишине, – Ник пожал плечами.
– Мысли в голову лезут?
– Скорее, домыслы.
Я не нашла, что на это ответить. Поэтому предложила:
– Тогда, может, это ты расскажешь что-нибудь?
– А ты хочешь узнать что-то конкретное? Спрашивай, не стесняйся. Может быть, я даже отвечу.
Какая честь, вы только на него посмотрите.
– Не хочу, – призналась я. – И о себе рассказывать тоже.
– Я тебя разговорю. У меня талант.
Сколько сомнения было в моем взгляде после этих слов – не описать. Я прямо-таки излучала скепсис.
Тишина все-таки вернулась к нам. Секунд на десять. Потом Ник невинно полюбопытствовал:
– Вот эта вот просьба от Ильи про покатать тебя – к чему она была? Он мне ничего не объяснил. Любовь к молчанию – это у вас семейное?
– Да, семейное.
– А первый вопрос?
Мне подумалось – ну, ладно, как-никак, он мне помогать собирается. Так что я все-таки решила ответить:
– Проникнуться атмосферой хочу. Чтобы дописать стих.
– Ты, типа, поэт? – и брови взлетели высоко-высоко.
– Можно и так сказать…
– Я тоже когда-то был. Те стихи, что ты читала до того, как я дал о себе знать, мои.
«Я выбрал бы трепетно-белый, трепетно-белый цвет».
– А потом прекратил?
– Перерос.
– Почему?
– Кто кого пытается разговорить, Ника? – он покосился на меня с легким недовольством. – Но мне нравится, что ты начала задавать вопросы. Да, продолжай. Ну, перерос. И все.
– Прошла любовь, что-нибудь в таком духе?
– Ты – опасный человек, Ника, – Ник покачал головой. – У вас это тоже семейное? У тебя, наверное, еще и память хорошая? Скажешь тебе что-нибудь, не подумав, а через пару лет это всплывет? И останется только подумать – вау, как это можно было запомнить?..
– У Ильи такая, – согласилась я. – У меня нет.
– Расскажешь?
– Что именно?
– Ну, например, историю про то, как ты забыла что-то важное. Или тщательно делала вид, что забыла. Нам, конечно, недалеко. Но и не близко. Успеешь.
А народу на улицах, как назло, становилось все больше и больше.
И нас в самом деле время от времени награждали взглядами. Меня немного волновало, что один из этих взглядов вдруг может оказаться взглядом кого-нибудь из моих знакомых.
Ник не был красивым в той степени, как того требует наше общество. Но притягивал к себе неимоверно сильно. Как будто прятал в себе какую-то особую ауру, к которой так и хочется прикоснуться. Не знаю. Ведь я разговариваю с ним несмотря ни на что…
А я… я-то к себе внимания никогда не привлекаю. Нет ничего выдающегося ни в моей ауре (запутавшейся в лабиринтах собственной души девочки), ни во внешности. Мне вечно что-то в себе не нравится. Слишком скучные, лишенные ярких красок глаза. Слишком бледные губы. Слишком круглые щеки. Слишком упрямые волосы. Слишком низкий рост, точнее, в целом-то он средний, но по сравнению с братом…
Бабушка всегда говорила – дурная ты, Ника. Спустя много лет будешь пересматривать свои юношеские фотографии и осознавать, какой была дурочкой. Вечно искала в себе недостатки, а следовало бы принять себя такой, какая есть, и осознать: красавица.
Не хватает мне ее.
Я слишком многое не успела ей сказать.
– Вспоминаешь? – поинтересовался Ник. – У меня на лице что-то написано, пытаешься прочитать?
Это невыносимо, вот правда.
– Ладно, – протянула я. Ну вот, уже волей-неволей начала подстраиваться под его интонации. – Сейчас будет история. Случай из реальной жизни. Был, значит, один мальчик, он очень любил задавать вопросы. Создатель нашего мира долго-долго слушал его, а потом так устал от этой болтовни, что однажды мальчик проснулся без языка.
– Спасибо, Ника, – от благодарности на его лице не было и тени. – Кринжанул.
Я обиделась.
И еще минуты две мы шли молча. Вот это да, заслужила наконец спокойствие, очень большое спасибо.
Идти до моего института было все еще весьма далеко. А сколько от него потом чесать, так и вовсе непонятно.
– Чем вообще по жизни занимаешься? – полюбопытствовал Ник.
– Отвечаю на глупые вопросы и заставляю людей испытывать кринж.
– Испытывать кринж. Красиво. Я знаю только, что ты будущая журналистка. Профессия, как по мне, в наше время весьма бессмысленная.
– Слово всего сильней.
– Таким вот наивным и пудрят мозги. Словами. Поступки куда больше слов говорят.
– Поступки? Опоздание на час, например?
– Проспал… С кем не бывает. Обстоятельства вчера вечером внезапно поменялись. Предупредить не успел, да. Но тебя должен был еще Илья предупредить, что я со временем не дружу.
– Твой Илья сам из дома ушел и в сети не появляется.
– Я его за это осуждаю. Поставил и тебя, и меня, выходит.
Я не выдержала:
– То есть, теперь еще и Илья виноват?
– Я в нем давно заметил любовь к этим вот исчезновениям, – продолжил жаловаться Ник. – Примерно на второй день знакомства. Когда он мне, новенькому в его школе, пообещал скинуть домашнее задание. И исчез. Так я и не стал отличником, как ты.
– История трогательная. Но при чем здесь я?
