– Ты… Щеп… Щепкина, ты ополоумела? Ты что себе позволяешь?
– Бесплатный стриптиз, – громко выдает кто-то из стада, и остальные грохают, начиная ржать.
Я спокойно делаю несколько шагов, выходя в центр.
– Щепкина… ты…
– У меня украли вещи.
– Ты… немедленно вернись в раздевалку! – физрука даже жаль, мужик в панике, не вдупляет, что делать.
– Мне нужны мои вещи.
– Ты… – он начинает снимать с себя олимпийку, путается в рукавах, – прикройся хоть, дура, не понимаешь вообще.
– Мне нужны мои вещи.
Говорю спокойно. Смотрю спокойно. Как будто не я стою полуголая перед ними, а они передо мной.
– На, возьми… надень… – Конор протягивает мне кофту, но я не реагирую.
– Мне нужны мои вещи! Если мне не отдадут их, я пойду к директору.
– Ты… Щепкина, с ума сошла, ты… оденься немедленно!
Он пытается набросить на меня свою одежду, но я отступаю, выставляя ладонь вперед.
– Руки уберите! Трогать меня не надо.
– Ты… – физрук, конечно, в ярости, и мне его даже жалко, но…
Он делает шаг, готов меня схватить.
– Не стоит этого делать. Сами себе срок повесите. Я несовершеннолетняя. Голая. Будете доказывать, что не пытались меня совратить.
– Ты, да ты… у меня полный класс свидетелей!
– Эти, что ли? Да они вас первые и закопают.
– Ах ты… с… салага малолетняя, су…
– Оскорбление. За это тоже есть статья.
– Умная шибко, да?
– Умная.
– Да я тебя… – вижу, что ему хочется меня схватить, но теперь он боится.
Я умею пугать людей. Этого не отнять.
– Скажите, чтобы мне отдали мою одежду. Я оденусь. И о том, что тут произошло, никто не узнает. – Конору повезло, что в школе действует железное правило. Заходя в зал, все сдают телефоны. А то бы мой эпатажный демарш реально бы уже во всех соцсетях набирал «лайки». – Или я иду к директору.
– Ты… ты…
– Я? То есть вы серьезно считаете, что виновата я? А не те, кто украл мои вещи? Хорошо.
Медленно поворачиваюсь в сторону выхода.
– Сзади тоже ничего! – у кого-то совсем отказало чувство юмора, но большинство считает, что это очень смешно.
Конор опять тянет руки ко мне, но тут же отдергивает. Страх – такое дело. Если уж он есть…
– Стоять, Щепкина! Никуда ты не пойдешь! Так! Одиннадцатый «Е»! Немедленно вернули ей одежду.
– А мы ничего не брали. Она врёт.
– Она сама!
– Да она все специально, она же с диагнозом! Вы не в курсе? – Миронова, оказывается, знает такое слово как диагноз? Неужели!
– Она дикая, больная! Нам «рили» с ней в классе страшно находиться! – Неужели Дуня?
Усмехаюсь про себя – тебе бывает страшно?
– Да хватит вам, реал, верните ей «шмот»!
– Она сама разделась, мы ваще не при делах.
– Молчать! – Конор дует в свисток. – Молчать! Быстро вернули вещи, я сказал!
Я стою вполоборота к двери. Готова реально выйти и пройти через всю школу.
Как леди Годива, блин.
Замечаю, что там, за дверью, в тени кто-то стоит. Подглядывает за представлением и не заходит? Интересно, и давно? Может, еще и снимает моё шоу? Впрочем, мне всё равно, как всегда…
Словно отвечая на мои мысли, таинственный наблюдатель решает выдать свое присутствие.
Открывает двери и заходит в спортивный зал.
Узнаю его и с досадой понимаю, что руки холодеют и покрываются мурашками.
Высокий, широкоплечий, с развитой мускулатурой. Сильный. Красивый. Наглый. Безбашенный. Умный. Циничный. Жестокий.
Тор. Роман Торопов.
Я бы могла сказать, что он моё проклятие. Но не скажу. Потому что мне плевать на него так же, как и на остальных.
Ну, почти. Только знать об этом никому не обязательно.
Глава 3
– Тор! Тор! Тороп! Торопыга! Явился – не запылился! Брателла!
Мою наготу уже никто не замечает. Ну конечно! Их кумир вернулся, как же! Сам великий и ужасный Тор – Торопов. Гроза и гордость школы в одном флаконе.
Несколько парней и девчонок вскакивают с мест. Конор свистит, но на него всем глубоко по…
Тора окружают, здороваются как-то по-особенному, по-своему. Я знаю, их тут банда, трое лучших друзей, ну и подружки-подпевалы, само собой.
Ёжусь, поводя плечами, мурашки скачут по коже наперегонки.
Чёрт, наверное, зря я вот это вот всё… Зря вышла. Посидела бы до конца урока, потом… а что потом? Вещи бы они все равно не вернули. Это факт.
Ну, может, вернули бы, но поглумились бы надо мной знатно.
А я не позволяю над собой издеваться. Научилась этому уже давно.
Жаль, что учитель был таким жестоким.
Смерть – вот лучший учитель жизни.
Стою всё так же в центре зала, повернувшись к выходу, смотрю в пустоту. Чего я зависла, собственно? Я собиралась к директору? Что ж…
Делаю шаг, второй.
Конор свистит в свисток, пытаясь призвать класс к порядку. Поздно. Раньше их надо было воспитывать. Как моя прабабушка любила повторять: когда поперек лавки лежит, еще можно воспитывать, а потом – бесполезно. Вроде так звучало…
Теперь всё. Они уже выросли, у многих внутри гниль, которую не вытравишь. Впрочем, мне какое дело? Я тут ненадолго.
Осталось несколько месяцев. Потом свобода. Относительная, конечно, но…
Чувствую леденящий холод, лижущий тело, но в то же время почему-то становится горячо, словно прожигает, жгучей волной проходит по позвоночнику.
С досадой понимаю, что это.
ЕГО взгляд.
Взгляд, на который мне должно быть пофигу. Кровь отливает от щек.
Есть у меня такая особенность, когда все обычно краснеют, я, наоборот, бледнею, становлюсь белой как смерть.
– Вещи её верните.
Голос у Тора низкий, спокойный. Обычно он такой… лениво-вальяжный, это еще называют говорить «через губу». Да. Признаю. Я знаю, какой у него обычно голос. Я вообще непростительно много о нём знаю для человека, которому всё равно.
Как-то сразу после его слов становится тихо. Подозрительно тихо.
Уверена, даже не глядя на них, что все сейчас смотрят на Тора. И смотрят удивленно.
– Я что-то не ясно сказал? Вещи Щепкиной на базу.
– Торыч, ты… – это Да Винчи, Данила Виноградов, любитель недружеских шаржей, считающий себя гением, трепло.
– Вещи. – Мне странно, но Торопов повышает голос тона на два.
– Одиннадцатый «Е», это уже какой-то… паноптикум! Я вас… я… – это Конор вспомнил, наконец, что вообще-то он тут учитель и должен был бы быть главным – но как бы не так. И это все знают.
– Сергей Иванович, я сам разберусь. – Тор делает шаг.
Конор изумленно пялится на него, даже свисток изо рта выронил.
Я все еще стою вполоборота, но вижу, а главное – чувствую, что этот шаг он делает ко мне. А потом…
Потом резко сдирает с себя футболку и так же резко надевает мне на голову. Я ничего не успеваю сделать. Мягкая ткань накрывает моё тело, пряча бесстыдную наготу.
Вскидываю на него глаза и давлю сквозь зубы:
– Сними! – весь яд выплескиваю, который есть! Всю… всю ненависть, которой нет на самом деле.
Тор молчит, прожигает взглядом. А потом – это замечаю только я! – в его глазах появляется какое-то новое выражение. Новое и странное. Как будто там… нежность, что ли? Не может быть…
Его футболка пахнет остро, очень вкусно, чем-то древесным, горьковатым, и… мужским. Я морщу нос, потому что боюсь чихнуть.
Этого только не хватает.
– «Рили» светит Тору свой «тишёрт» сжечь, – гнусавый голос Дунаевой узнаю сразу. Научилась бы хоть говорить по-английски, если вечно любит вставлять импортные словечки.
Торопов смотрит в сторону скамеек, где сидит большинство. Желваки играют. А я чувствую жар его тела. Он стоит близко. Очень близко. Мне дико хочется отодвинуться, но этим я покажу свою слабость.
– Да Винчи, Коршун, сумки Мирона и Дуни на базу.
– Что? Ром, ты с ума сошел? Ты…
Друзья Тора, «братья», как они друг друга называют, резво направляются в сторону сидящих.
Девицы что-то орут, шум, гам. Конор опять свистит, а я… я, сама не понимая, почему, стою и в упор смотрю на Тора.
И сердце моё колотится так, словно оно кулак боксера, отрабатывающего скоростные удары по груше.
Дышать трудно. Еле-еле заставляю себя вздох сделать.
– Отдай! Я сказала, дай рюкзак!
