– Ебало завали! – со всей серьёзностью сказал Олег Котов и одними губами, в придаточном условном выражении будущих событий, которые хотя и могут произойти, но не желательны, произнёс. – Чур меня! – смахнул с груди и сдул с ладони в небо, на удачу – мимо Егора, который так и представил, как Котов попал тем, что сдул в пролетающую мимо ворону, у которой вдруг вместо Котова, появились проблемы, выдуманные страхом и стариковским поверьем.
– Ну всё, пиздец кому–то в «Боинге»! – вдруг, неожиданно, представил финал разыгравшейся у Егора фантазии неизвестный Бису командир «опорника».
Такое объяснение анилитетных действий Котова вызвало бурную радость и восторг всего класса.
– Нельзя так делать! – сказал, наконец, Ходарёнок, не всем понятно про что. – Как маленькие дети… Голосование по вопросу повестки объявляю состоявшимся: Абулайсов, сапёр поступает в твоё распоряжение! Весь приданный личный состав развести по подразделениям, применять в соответствии с боевыми расчётами. Товарищи командиры, конец совещания!
– Эуу–вэуу, начальник… зачем? – возмутился Иса, но его окрик растворился в суматохе поднявшихся в рост камуфляжей.
Иса Абулайсов не сдался, утверждая прежде, что нет в языке осетинского народа глаголов, имеющих значение – прекратить сопротивление, признать себя поверженным, отказаться от намерений, отступить перед кем–то или чем–то, и эти упрямство и страсть привели его в кабинет комбата.
– Абулайсов, ещё один такой «эуу–вэуу…» на людях и отправишься искать другой батальон… или вообще – к себе, в горы… овец пасти, понял! – Ходарёнок голосом нагнетал суровость, чтобы заполнить ею свой кабинет. Даже руки упёр в бока, дабы лёгкие были больше.
– Командир, зачем в таких интонациях разговариваешь? – Иса и сам был взбешён. – Мне уже устало повторять, что в Беслане гор нет! Во–вторых, на какой хрен мне нужен этот безногий инвалид, а?! Ты чего, не знаешь… Как у меня он служить будет? У меня нет русских; у меня – осетины, дагестанцы… – загибал он пальцы. – Чеченцы, которые против него, получается, воевали! Надо было «Медведю» его отдавать, а он тоже, красавчик, отмолчался! Почему ты меня наказываешь – русского даешь?!
– Иса, мы о чём с тобой недавно говорили?
– О чём?
– О том!.. Нам надо от него избавиться, правильно? – перешёл комбат на полутона. – Где ему будет труднее всего? У тебя, конечно! Помучается, не приживётся – и уйдёт…
– А если не уйдёт?
– Отпустишь… как «Сивого»… Так понятнее?
Абулайсов мотнул головой.
– Давай, командир, порешаем вопрос: у меня ему что делать?
– Ну, к машинам его подпускать не нужно… Поставь пока на рынок – пусть аренду собирает… но – только с лояльных. С теми, с кем у нас проблемы – пусть работают люди проверенные… И смотри, чтобы твои больно не болтали!
– Болтай, не болтай, всё равно не поймёт – языка не знает.
– А ты проверял? А вдруг?!
– Выясним, порешаем вопрос… Ну, я тему понял, пойду тогда?
– Давай, свободен.
Иса заспешил к двери, но не дойдя двух шагов, остановился:
– Вот зачем говорить: свободен? Я же не раб какой?!
– Иса, – осклабился Ходарёнок, даже не раздумывая, как ответить иначе, – тебя может удобнее будет нахуй посылать?
Абулайсов закатил глаза, как бы поискав в голове варианты, но судя по виду – удовлетворился первым.
– Ладно, ухожу… Ты извини, командир, если что… сам понимаешь – Кавказ – своя специфика у нас есть: кровь сразу горячий!
– Давай–давай, нормально всё!
Вернувшись в расположение, Абулайсов застал в своем кабинете двух командиров.
Заур Зазиев и Муса Аллагов сидели за столом, напряжённо беседуя, пока не появился Иса, с чьим приходом внезапно повисло молчание. Такое молчание случается в минуты, когда подобные разговоры касаются вошедшего лично и затихают с его неожиданным появлением. Но в действительности, как это нередко случалось, оба затихли, ожидая неотложных распоряжений командира.
– Заур, по–братски, займись пополнением – двоих дали: Текуев Аюб Хали–дович, – прочёл на папке Иса по слогам, – и этот… – не стал он утруждаться, – короче, одноногий… Забери обоих из карантина, а то я в ярости весь из-за ситуации – боюсь убить калеку при встрече! – Абулайсов бросил на стол документы и завалившись на кровать, которая стояла тут же в кабинете, густо закурил.
Заур Зазиев, командир взвода осетинской роты, как и Иса, был уроженцем Беслана. На войну на Донбассе Заур попал неслучайно, успев повоевать в августе восьмого с Грузией.
В ранней юности, после того случая, когда его, младшего брата–первоклассника и ещё тысяча сто двадцать шесть человек трое суток продержали в спортзале школы, а двумя днями ранее в коридоре школы расстреляли отца в числе двадцати взрослых мужчин способных оказать хоть какое–то сопротивление, Заур поклялся стать военным, обязательно офицером–спецназа – «Альфы» или «Вымпела», – которым не стал, в следствие полученных при освобождении ранений и приобретённой посттравматической эпилепсии.
Младший брат Заура Георгий в школьном аду выжил, правда, стал инвалидом. Зауру тогда было пятнадцать.
– Как одноногого? – спросил он.
– Так! – характерно, по–осетински, думая, что исчерпывающе, ответил Иса, важно заломив руки за голову.
– Вайнахи есть? – поинтересовался Аллагов, будучи уроженцем Грозного и замкомандира «чеченского» взвода осетинской роты, где один из взводов был укомплектован исключительно чеченцами, как он сам.
Взяв документы, Зазиев заглянул в «жидкие» личные дела новобранцев, собранные в картонные папки–скоросшиватели, в которых мало что имелось – только учетные карточки и автобиографии, – прочитав имя второго.
– Бис Егор Владимирович… Русский, что ли? – предположил он.
– Был же уговор с Ходаром после Сивого, дуй хьун, русских к нам не распределять? – удивился Аллагов, говоря про Ходарёнка. – Походу кончился уговор, да, раз Иса в ярости… – продолжил он.
– Думаю, Иса в ярости из-за… русский к тому же что, одноногий, что ли?
– Может, потом языками потренируетесь, а? – сказал Абулайсов с кровати. – Я чего просил сделать?!
– Уже иду! – поспешил на выход Зазиев.
– Я с тобой! – Аллагов вышел в дверь следом.
Новобранцы карантина копошились в своих рюкзаках, как майские жуки – укладывались на выход. Здесь же в толпе стояли представители рот в ожидании своего пополнения.
Егор привычно был собран, наблюдал как собираются другие, ждал своего, как называют в армейских кругах, – «покупателя». Когда–то ему нравилось наблюдать, как его сапёры собираются в разведку или, наоборот, чистят оружие после боевой задачи – все по–разному, каждый по–своему, но было в этом и что–то общее – бережное, почти любовное, обращение со своим снаряжением – будь то оружие или привычный солдатский скарб. С оружием всё было более–менее понятно – как обслужишь, так и огонь вести будешь, а с имуществом было совсем всё не так просто: любому бойцу приходилось таскать на плечах массу снаряжения, с ним же воевать, а значит требовалось как можно удобнее подогнать и распределить его на себе, разложив по карманам, сумкам, подсумкам и чехлам всё самое необходимое – солдату в бою лишнего имущества не надо.
Самые разные предметы должны были располагаться так, чтобы в нужный момент мгновенно оказаться под рукой – и сапёры следовали его принципу: примерил, подогнал, проверил, подогнал снова. Тогда Егор делал то же самое. То же самое делал и сейчас. Только времени сейчас требовалось больше, вот и поднимался раньше, и теперь наблюдал с края кровати, как это делают остальные, многим из которых, война была уже не по возрасту. Война всегда была уделом молодых.
– Текуев!.. Аюб!.. – громко объявил Зазиев, стоя на взлётке.
– Здесь! – крепкого вида лакец обозначил себя рукою, поднятой над головой с бородою–ширмой, как у президента Линкольна, соединившей оба виска вдоль подбородка.
– Мир тебе, брат! – ответил на отзыв, стоявший позади Зазиева, Муса и, словно его пихнули в спину направился приветственно обнимать новобранца, как это делают все кавказские мужчины, отхватив руками сразу побольше воздуха, будто держат перед собой скрученный невидимый матрац, вероятно для того, представляя, оскалился Егор, чтобы не дай бог не напутать чего и не провести, возможно, первое, что свалится на ум, какой–нибудь борцовский приём.
Зазиев только кивнул Текуеву в ответ, также громко объявив второго.
– Я, – отозвался Бис, подымаясь.
Покрутив головой, Зазиев не сразу идентифицировал в новобранце из тёмного угла инвалида. Бис не показался Зауру одноногим калекой, как отзывался о нём Абулайсов – вполне себе обычный, с руками и ногами, рюкзаком за спиной, поверх головы которого торчала какая–то карбоновая клюшка.
– Это ещё что за радист? – посмеялся Муса, злорадствуя. – Ротный сказал: одноногий… А у этого, вроде обе… – презрительно глядел он исподлобья. – Что скажешь, воин? – безжалостно поинтересовался он, словно речь шла не о человеке в целом, а о босых ногах его и разбитых скисших берцах, которые под покровом ночи увели вороватые соседи по карантину.
– Ты – одноглазый, что ли? Плохо видишь? – сказал Егор с выразительным чувством, оценив ситуацию. – Или, с арифметикой у тебя хуёво? – глаза Егора стали злыми, и от этого более выразительными, а лицо угловатым и недобрым.
Нельзя сказать, что у Егора вообще лицо было мягким или просветлённым – грязного земляного оттенка атрофические рубцы, как результат подрыва, заметно красовались в области правого виска, на щеке и шее, рубец над переносицей «раскалывал» лицо к носу пополам и уходил под правый глаз; и такого же цвета оспины – земли, въевшейся под кожу с окалинами раскалённого взрывом асфальтного гравия, – с большой натяжкой делали его лицо не то чтобы приветливым или дружелюбным, его нельзя было назвать даже сколько–нибудь приятным.
– С арифметикой всё в порядке, да… – заговорил Аллагов совсем другим тоном, куда доброжелательней прежнего, будто получил ощутимый отпор, выраженный непристойной бранью и тяжёлым взглядом. – Я, доун, вопрос задал, да, отвечать надо… – но, спустя секунду уступил, сопротивляясь одним только придирчивым видом. – Дело твоё, доун…
– Успокойся! – запретительным тоном сказал Заур Мусе и отвернулся к Егору, вид которого стал прежним, совсем невыразительным. – Это все вещи? Ничего не забыл? Идём!
Егор зашагал в междурядье кроватей, мелькая над головами копошащихся людей сменным беговым протезом.
«Радистка, сука, гребаная! – затаившим злобу сердцем подумал Аллагов. – Ещё договорим!», – цокнул он, похлопал по плечу Текуева, кивком головы предлагая тому следовать за ним.
Между тем, к вечеру, сердечная злоба Мусы к дерзкому новичку, который почему–то оказался без заявленных Абулайсовым страшных увечий, чего Муса никак не мог понять, тихонько истлела, сменившись на странное, необъяснимое чувство – Бис напомнил Мусе важного человека из детства, с кем он вырос. Целая комбинация черт – фигура, тембр голоса и, казалось, лицо были ему знакомы, как черты дальнего родственника, человека родного и понятного, а может… человека неприятного и возможно опасного, без внятных причин, потому что Муса их уже не мог помнить, с кем могла быть старинная вражда, возможно, несерьёзная, которая прошла или закончилась примирением, или переросла за давностью лет в приятельское взаимное уважение. Это неизвестное чувство Мусу раздражало.
– Заур, дай личное дело русского, – попросил Муса, заглянув через плечо Зазиева.
– Зачем тебе? – не оборачиваясь, поинтересовался тот.
– Изучить хочу, доун…
– Чего тебе там изучать? – занимаясь своим делом, поинтересовался Зазиев снова. – Он не в твоём взводе…
– Знаю, – Аллагов выдавил челюсть вперед, словно именно ею сдерживал накопившееся внутри раздражение. – А тебе, чего?
– Ничего, – как мог спокойнее сказал Зазиев, глядя на взбесившееся лицо Мусы. – Закон о защите персональных данных, читал?
– Ты, блин, издеваешься надо мной?! Дай мне посмотреть!
– Иди, в окно смотри! – серьёзным тоном сказал Зазиев. – Не отвлекай от дела!
– Какого дела?! – Муса руками залез через плечо Заура, разметав бумаги по столу. – Бумаги разбирать – что за дело такое?!
– Не твоя проблема? Зачем лезешь к нему?
– Да! Не моя! – взорвался Аллагов, не в силах больше сдерживаться. – Мне просто надо посмотреть: кто он, доун, что он, откуда… Могли мы пересекаться?!
Зазиев подчёркнуто важно положил из тарелочки в рот инжир.
– Командиру твоему – дам… Тебе – нет, – вкусно прожевал он слова с инжиром во рту, скрыв под этим свою нерешительность, как поступить. – Нет таких полномочий! – ещё больше запутал он ситуацию, из чего вообще не было ясно, кому и для чего их, полномочий, не хватает.
Аллагов моргнул злыми глазами, цокнул и, не возразив ничего, вышел из кабинета. Но минуту спустя, влетел снова, как коршун:
– Последний раз, доун, по–братски прошу, дай посмотреть!
– На… смотри… – неожиданно, без раздумий согласился Зазиев, положив картонную папку перед Мусой, поражённому внезапной переменчивостью Заура, как молнией. – Только, смотри здесь.
Аллагова интересовала биография. Руки Мусы нервно полезли в папку, торопились листать ворох ненужных бумаг, но документов в личном деле оказалось всего два.
– Это что?! – спросил он, уставившись на Заура. – Всё?!
– Всё… – спокойно сказал Зазиев. – А если побольше почитать хочется – тогда тебе в городскую библиотеку. Там читальный зал есть…
Аллагов уставился в оба, выбрав, наконец, интересующий:
«Я, Бис Егор Владимирович, родился двадцать шестого сентября семьдесят шестого года в деревне Теребуш…» – Аллагов читал напряжённо, без конца хмурился, гладил бороду, тёр лоб, будто разбирал ребус на конце которого стояла печать тайного ордена.
Подозрительный по натуре, замкомандира взвода Аллагов так придирчиво и внимательно изучал биографию Биса, точно был уверен – вот–вот ему откроется страшная военная тайна, но этого не случилось. Он с тоской разглядывал почерк, словно хотел опознать и его в числе деталей загадочного пазла, который никак не складывался.
– Ничего не пойму… – искренне озадачился Аллагов.
– Тебе, может, прочесть надо? – улыбнулся Зазиев.
Муса сделал простое лицо, но своего занятия не бросил.
– Дыру не прогляди – документ все–таки есть! – с издёвкой прищурился Заур.
– Я тебя в саду сейчас похороню! – не смог стерпеть Муса, снова выпустив челюсть.
– Не волнуйся за это… Меня похоронят рядом с отцом, когда придёт время! – совершенно серьёзно ответил Заур. – Всё! Давай, документ!
Разочарованный, но удовлетворивший неуёмный интерес Аллагов, негодуя, ушёл. Заур подвинул «дело Биса» ближе и полез в папку, прочитав первое, что открылось:
Я, Бис Егор Владимирович, родился двадцать шестого сентября семьдесят шестого года в деревне Теребуш Веневского района Тульской области в семье крестьян. Русский…
Первое, что постарался сделать Зазиев в уме: быстренько вычесть возраст Егора; но вычесть точный возраст из цифр, написанных прописью – не вышло трижды. Дальше Заур пытаться не стал. Только казарменно обругал себя, продолжив читать дальше:
…В сентябре восемьдесят четвёртого года поступил в первый класс средней школы города Венев. В июне девяносто третьего – окончил Тульскую муниципальную гимназию.
В августе того же года поступил на дневное отделение Тульского электротехнического техникума, который окончил в июне девяносто девятого года по специальности «электромонтер».
С июля девяносто девятого по декабрь двухтысячного года работал электромонтером в ОАО «Тульский самовар» в Туле. В января две тысячи первого – в результате производственной аварии потерял руку и ногу.
С марта того же года – инвалид первой группы. С января две тысячи первого года по настоящее время – безработный. Не женат.
Родители: Отец, Бис Владимир Анатольевич, родился двадцать второго апреля пятьдесят пятого года в станице Качалинская Камышинского района Волгоградской области. Русский. В настоящее время работает электромонтером ОАО «Тульский узел электросвязи».
Мать, Федосеева (Бис) Лидия Николаевна, родилась двадцать пятого сентября пятьдесят седьмого в деревне Теребуш Веневского района Тульской области. Русская. Домохозяйка.
Проживают по адресу: город Тула.
Ниже – стояла личная подпись.
