Все засмеялись и захлопали. Юрий, поймав общее настроение, провозгласил тост:
– Господа, предлагаю выпить за природную естественность, которой всем нам так не хватает!
– За искренность! За естественность! – раздались возгласы и звон бокалов. Ваня, вконец смущённый столь пристальным вниманием к своей персоне, залпом осушил свой бокал.
– Так что там, в деревне? – жуя лист салата, продолжил хозяин салона.
– А что в деревне? Там много всего – люди, скотина, страда… Про что хотите услышать? – осмелел Ваня.
Его вопрос вызвал новую волну веселья. Однако Юрий сделал раздражённый жест рукой и, когда все резко притихли, продолжал расспросы:
– Ну, вот, к примеру, усадьбы господ крестьяне поджигают?
– Юра… – смутилась Лиза.
– Дорогая, я, как настоящий джентльмен, только пытаюсь говорить с человеком о том, что ему приятно. А сейчас всем крестьянам приятно жечь своих господ. Ведь вы же крестьянин, милейший? Во всяком случае, вы ведь были крестьянином, пока не стали князем? – Юрий не скрывал насмешки.
– Да-с.
– Так вот, вам доводилось в этом участвовать?
– Позвольте, – возразил Ваня. – Мне это совершенно не приятно. И не участвовал я в таком разбое, и не буду. И мы своих барынь никогда не поджигали и не обижали, потому как и они нас никогда не обижали. А вот в соседних сёлах было дело. Поджигали. И мы свет от пожара видели. Ночью. Страшно было.
– Вот вы как рассуждать изволите, молодой человек, похвально, – смягчился Лизин сожитель. – Ну-с, а барыни ваши кто?
– Две милейшие старушки, сёстры, одна старая дева, другая вдова.
– Фамилии?
– Которая девица, та Строганова, хозяин имения, отец её, был Аристарх Сысоевич Строганов. А вдова – Рюмина полковничиха.
– Как же-с! Фамилии известные… Ну, а скажите, молодой человек, какое сейчас у народа отношение к войне?
– Ждём – не дождёмся, когда война эта проклятая закончится! У меня у самого… – Ваня хотел добавить, что у него самого отец воюет, но вовремя вспомнил, что он – как бы князь, скорее всего, незаконнорожденный, и наследство он мог получить только от почившего отца.
Тут в разговор вмешался Михаил:
– Юра, ты консерватор! Ты – именно тот замшелый барин, благодаря кому так живуча в России допотопная старина. Видишь, простой народ против войны? А ты и прочие реакционеры – за. Простой народ ненавидит рабство и поджигает имения господ. И он в своём праве. А тебе, как барину, поборнику старины и рабства, это неприятно.
– А ты – революционер! Ты – за свободу, за отмены сословий…
– Да! И не только. Я – против самодержавия! Я – за республику!
– Браво! – раздались аплодисменты. Молодёжь с восхищением и удивлением уставилась на прогрессивного барина.
– Ты – за всеобщее разрушение! – воодушевляясь всё больше, воскликнул Юрий. – Ты – за отмену брака, за отмену всяких традиций и ценностей…
– Браво! – ещё более восторженно приветствовала нового знакомого компания.
– Я уже не говорю, что ты – против Бога!
– Отчего же не говорить? Говори! Да, я против Бога, потому что его – нет!
– Ну, а я что говорил? – возбуждённо вскричал семинарист Игнат.
– Только запомни, – Юрий направил в сторону Михаила указательный палец. – Запомни: сегодня ты подстрекаешь мужиков жечь имения господ, а завтра этот пожар разгорится так, что пол России сгорит, и ты от него никуда не денешься! Никуда!
– Ну-ну, ты так рассуждаешь только потому, что мы с тобой – разных взглядов.
– Мы – разных взглядов, но мы – одной крови, – тонко усмехнулся Юрий. – А потому, если даже сейчас у нас разные взгляды, то потом, когда этот самый пожар разгорится, мы и гореть в нём вместе будем.
Михаил усмехнулся и пожал плечами.
– Да ну, глупости! Я его разжигаю, и я же от него пострадаю? Бред!
– Бред? – поднял тонкие брови Юрий. – А вот послушай… Иван Фёдорович, для вас этот господин – кто?
– Барин, – не понимая, что от него хотят, ответил Ваня.
– Если народ будет господские имения жечь, его имение поджигать будут?
– Будут! – уверенно заявил Ваня.
– Какая непосредственность! – восхитился Велимир. – А скажите, Михаил Иннокентьевич, какое ваше отношение к новому искусству?
– Положительное! В новом обществе и искусство должно быть новым!
Гости принялись взахлёб обсуждать новое искусство. К Ване все потеряли интерес. За столом возобновилось веселье, беседа стала более оживлённая, подвыпившие гости спорили, перебивая друг друга, выкрикивали какие-то стихи, хохотали, то и дело провозглашали тосты и поднимали бокалы. Ваня же то и дело посматривал на Михаила. Ему казалось, что где-то он уже видел этого господина. Но – где? В этом городе у него знакомых нет, а из высших кругов общества – тем более… И, однако, где-то он его видел, где-то… И вдруг Ваню осенило: это же тот самый барин с вокзала, спутник той дамы, у которой украли чемоданчик, и который заявил полицейскому, что в украденном чемоданчике лежали лишь «дамские пустяки». Ваню бросило в жар. Понятно, что этот господин не заметил тогда невзрачного паренька, и уж тем более не мог знать, что его деньги – или деньги его дамы – попали к нему. Но всё же… Какая странная встреча!
В самый разгар веселья вновь резко прозвенел звонок.
– Кто это? – удивилась Лиза. – Мы вроде никого больше не ждём.
А Глафира, пожав плечами, пошла открывать.
До слуха компании донеслись голоса, которые о чём-то спорили. Через несколько минут растерянная Глафира вернулась в сопровождении трёх человек, вид которых заставил присутствующих замолкнуть. Это были – молодой послушник в монашеской рясе, и двое пожилых, бедно одетых крестьян.
– Извините, Юрий Афанасьевич, – стала оправдываться Глаша, – но этот господин утверждает, что он – ваш отец!
– Папа! – воскликнул страшно поражённый Юрий и кинулся к отцу. – Боже мой, папа, что с вами? Что это за наряд?! Агафья, это ты?..
– Ах, Юрий Афанасьевич, как свидеться-то довелось! – запричитала Агафья и прослезилась.
– Сынок, – возбуждённо заговорил Афанасий Матвеевич, а это был он, – горе! Страшное горе! Какие-то революционеры, эсэры, кажется, напали на наше имение, всё сожгли дотла, скотина – частью погорела, частью разбежалась, мы разорены! Разорены! Я спасся только благодаря вот этому молодому человеку! Он мне жизнь спас, сынок! Сам Господь Бог послал мне его… Пришёл он ко мне вечером на ночлег попроситься, да и посоветовал ценные вещи вынести, приодеться попроще и спрятаться к дворовым нашим во флигель. Только так и спасся…
Рассказ отца вызвал всеобщий шок.
– Папа, да что вы такое говорите?! – вскричал Юрий. – Как такое возможно? А вы, молодой человек, ну-ка быстро рассказывайте, как вы прознали про нападение? У вас знакомые, что ли, среди этих мерзавцев имеются?!
– Нет, – просто ответил Илья, спокойно глядя на трясущегося от гнева и отчаяния Юрия.
– Ах, Юра, – укорил его отец, – да какая разница, откуда прознал… Я ему жизнью обязан!
– Ладно, это мы разберёмся… Вот! – он гневно обернулся к Михаилу. – Ваша работа, господа либералы! Вот и до нас эта волна докатилась. И до вас докатится. Сами же в том огне, который раздуваете, гореть будете!
Потрясённый Михаил не нашёлся, что ответить. А Юрий вновь засуетился вокруг отца.
– Папа, вы голодны? Откушайте! Прошу! Глафира Яковлевна, помогите отцу раздеться! Прибор ему и бокал!
Глафира помогла старику раздеться, а также приняла ветхий полушубок Агафьи и подрясник Ильи, убежала в прихожую, оттуда – в кухню. Гости тем временем подвинулись, дав места отцу хозяина и его спутникам. Афанасий Матвеевич опустил голову – тяжкие думы одолевали его. Агафья же любопытным взглядом обвела комнату и, увидев эротические фотографии на стенах, брезгливо скривилась:
– Тьфу, стыд-то какой! Господи, прости…
Но вот Глафира вернулась с приборами и бокалами. Афанасий Матвеевич и его верная служанка с аппетитом набросились на закуски и с удовольствием выпили вина, Илья же довольствовался несколькими ломтиками варёной картошки. Юрий продолжал поглядывать на него с подозрением.
– Папа, я хочу знать все подробности!
Афанасий Матвеевич пересказал всё, что случилось.
– Так кто вы, молодой человек? – спросил у Ильи Юрий.
Илья кратко рассказал о себе.
– Сынок, не будь строг с Илюшей, – заступился за своего спасителя бывший помещик, – говорю же – сам Бог мне его послал! А откуда узнал он… Прозорливый, наверно… Святой человек святой жизни…
– Я, конечно, в Бога верую, – возразил Юрий, – только что-то чудес от него никаких до сих пор не видел.
– И не увидите, – заявил Илья и повернулся к Ване, – а вам спасибо за хлеб-соль.
– Что ты, Илюша, – решил поправить его Афанасий Матвеевич, – это сын мой угощает. Мы у моего сына. А это – его гости.
– Нет, – возразил слегка ошеломлённый Юрий. – Это действительно Иван Фёдорович угощает… Мы отмечаем его вступление в наследство.
– Наследство-то неправедное, – заметил Илья, пристально вглядываясь в смутившегося Ваню, – да и не наследство. А так – нашёл то, что другие потеряли, – и он перевёл взгляд на Михаила. – Вы теряли что-нибудь? Да? Ну, а он нашёл. Ничего, у вас ещё полно, только и ваша полнота неправедная, а ему оно в радость, только радость – на погибель. А погибель – во спасение.
За столом повисло молчание.
– Да он – юродивый! – воскликнул Велимир. – Я хочу написать его портрет! Я уже вижу, как…
– Вы – талантливый художник, – перевёл свой пристальный взгляд на Велимира Илья. – Только талант свой вы дьяволу продали. Не от Бога ваше искусство, а от дьявола.
– Позволю себе заметить, – усмехнулся Игнат, – что дьявола нет. Впрочем, как и Бога.
– Бога нет? – переспросил Илья. – Это вас нет.
– Как это – нас нет? – возразила Лиза. – Вот они мы.
– Вы здесь, я вижу. Вы едите, пьёте, разговариваете, но вы все умерли. Поэтому вас нет.
– Ну, знаете ли, это уже слишком! – вскричал Захар.
– Пусть говорит, – вмешался Игнат, – у нас же свобода.
– А вы, – повернулся Илья к Игнату, – лжец! Потому как нарядились так, будто вы семинарист, а на самом деле в Бога не веруете. Стало быть, лжёте! Впрочем, лукавство ваше недолгое будет, вы вскоре станете… бухгалтером.
Гости, до сих пор пребывавшие в недоумённом молчании, так как не знали, как реагировать на дерзкие слова послушника, дружно расхохотались. Все решили, что странный послушник – попросту сумасшедший. Однако всеобщее веселье прервал Афанасий Матвеевич, которого заботили насущные вопросы устройства своего и вверившихся ему людей.
– Юра, – озабоченно обратился он к сыну, – мы, старики, да и Илюша, очень устали с дороги. Распорядись, чтобы твоя горничная приготовила нам с Илюшей по комнате, а Агафья будет мне прислуживать, так что пусть пока с твоей горничной в комнате для прислуги переночует, а там видно будет…
За столом повисла неловкая тишина. Юрий смутился и покраснел.
– Папа, давайте выйдем, нам надо поговорить без посторонних.
Выйдя с отцом в прихожую, Юрий заговорил вполголоса, поглядывая на закрытую дверь:
– Послушайте, папа… В этой квартире живут.
– Кто живёт? Ты её сдаёшь?
– Нет. Живёт… живёт моя… знакомая с сестрой.
– Знакомая? То есть как… Любовница?!
– Папа, тише… Ну, да, любовница… Но это не то, что вы думаете. Я взял её к себе девочкой, совсем ребёнком. Она живёт у меня уже несколько лет… Я люблю её…
– Что?! Юра, ты – женатый человек!
– Да, но я же не собираюсь разводиться.
– Ты собираешься жить в блуде. Понятно. Ну-с, и которая из них твоя любовница? Та, что открывала дверь?
– Нет. Та, которая сидела рядом с вами.
– Сын, она же – совсем молоденькая!
– Да, папа, но я люблю её!
– Ты растлеваешь малолетних!
– Ах, ну зачем такой пафос! Мы любим друг друга.
– Какой позор! И что теперь – ты выгоняешь меня на улицу из-за своей любовницы?!
– Нет, папа, как можно… Давайте не будем драматизировать…
– И что ты предлагаешь?
– Ваше появление, конечно, неожиданно… Но я не могу и девушек выставить на улицу! А что я предлагаю?.. Предлагаю поехать ко мне. У меня квартира попросторнее. У нас за вами и уход будет получше. И потом… Люси думает, что эту квартиру я сдаю… Папа, поедемте ко мне!
