Виктория
«Как я это должна сказать бабушке? Что она обо мне подумает? Жила с Максимом шесть лет. Уверяла бабушку, что замужем. А сама? А сама все эти шесть лет была для него прислугой и …»
Из глаз сбегают непрошенные слезинки, я аккуратно смахиваю их.
Почему я не поняла это сразу? Тогда, когда он заставил избавиться от ребёнка. От его же ребёнка. Ведь мы оба уже работали. Жили в хорошей квартире. Да и не зелёными ведь были… А он просто взял меня за руку и, ничего не говоря, отвёл к знакомому врачу. Даже не спросив моё согласие!.. Моё мнение!.. Словно это был только его ребёнок, а не наш…
И снова я аккуратно смотрю на мужчину, невольно проскользив по нему взглядом, его лицо в полумраке салона кажется по-особенному мужественным, взгляд спускается вниз и останавливается на его ухоженных руках. В глаза бросается перстень на указательном пальце правой руки с изображением какого-то символа или вензеля, и я с трудом отвожу взгляд от этих мужских рук с красивыми пальцами, так властно сжимающими руль.
Интересный какой… Симпатичный… Он ведь куда-то ехал по своим делам… Спешил… А теперь помогает мне, и это подкупает. Хочется впервые в жизни довериться… Он даже не спросил, нужна ли мне помощь… Стоп!.. Он отправил машину в автомастерскую. В какую? Сколько будет стоить ремонт?
У меня всё сжимается внутри. Постепенно приходит понимание того, как сейчас будет тяжело… И трудно будет не только физически, я не привыкла быть одна, с детства ненавижу одиночество, но и финансово, накоплений немного. Хватит ли заплатить за ремонт машины? Стараюсь заглушить в себе глубокий вздох. Одна. Теперь одна, даже прижаться одинокими вечерами будет не к кому. Никто не приласкает, не пожалеет. Только бабушка, да Оленька. Нужно искать квартиру, возможно и работу… Что-то решать с бабушкиным домом… И снова слезинка выскальзывает из моих глаз.
Одна… Хотя, как оказалось и до этого вечера я была одна. То, что рядом надёжный мужчина было лишь видимостью, миражом, иллюзией.
Не могу сдержать горький вздох и отворачиваюсь к окну, за которым мелькают в темноте поля и пролески.
Глава 3
– Не нужно плакать, всё образуется. Так, вроде бы, в России говорят? – Генрих взял её руку в свою, ладошка девушки утонула в его широкой ладони. Он нежно сжал её пальчики, девушка не сопротивлялась, украдкой посмотрел на неё, слегка наклонился и поднёс женскую руку к своим губам, нежно дотронулся до тыльной стороны ладони губами в коротком поцелуе, руку опустил, но из своей ладони не выпустил. – Расскажи, что у тебя произошло.
– Зачем? – спросила она, изображая мнимое равнодушие.
– Иногда, когда проговариваешь свою боль, находишь выход, – задумчиво ответил Генрих.
Летом, на борту авиалайнера, он весь полёт пытался мысленно поговорить вначале с Дашкой, в надежде достучаться до её разума и сердца, объяснив ей, что он не может не то что жить, но даже существовать без неё. Потом со своей совестью, призывая заткнуться и никогда не попадаться на пути, не напоминать про любовь Дашки к его брату. Затем с Германом, объясняя этому болвану, как он измучил ангела по имени Дарьяна и просто обязан вернуться к ней и вымаливать у неё прощение всю оставшуюся жизнь. Именно во время этого монолога он решил дать шанс Герману, всё рассказав брату…
– У Вас такое бывало? – вновь задала вопрос девушка.
– Да. Только этот правильный выход не принёс мне облегчения, но принёс счастье близким мне людям, – задумчиво проговорил Генрих. – Так, что произошло? Ты поссорилась с парнем?
– Нет, – резко ответила она. – Я рассталась со своим парнем. Сегодня… Он предложил мне сделать выбор. Или он и комфорт, уют, достаток, или моя бабушка, сестрёнка и нищета.
– Ты выбрала родных сердцу людей? – Девушка молча кивнула в ответ. – Молодец!.. Теперь жалеешь?
– Нет, ни капельки. Только, что делать дальше ещё не знаю, – печально произнесла она. – Ни помощи попросить, ни совета спросить не у кого…
– Родители? – Генрих пытался прощупать внутренний мир девушки, ему очень хотелось, чтобы он был такой же прекрасный, как внешний её облик.
Для Генриха это важно. Другого человека рядом с собой он не потерпит. Вот Дашка такая, чистая, светлая, нежная…
– Мамы уже нет, а с папой я редко общаюсь. Не хочу ему навязываться. Они давно с мамой не жили вместе. У него другая семья, жена, дети…
– Но вы же тоже его дети?
– Только я. У Оленьки другой отец. Он погиб год назад. Люся, его сестра, оформила опекунство над Оленькой, но только не любит она девчонку, постоянно ругает, наказывает. Практически всё из дома распродала. Я оспорила опекунство. Но к себе Оленьку взять не смогла. Максим ничего слышать не захотел. Я ушла от него… А где теперь жить, не знаю. Боюсь, после праздников ещё и с работы турнут, так как работаю в частной клинике у тётки Макса. Плохой из меня опекун…
В словах девчонки было столько горечи, что Генрих не раздумывая решил помочь этому ангельскому созданию.
– Ты медик? – поинтересовался мужчина.
– Нет. Клинический психолог. Хотела после института учёбу продолжить, но Максим не разрешил… Мы тогда уже вместе жили.
Виктория замолчала, а Генрих задумался. Чем он может ей помочь?
– Генрих, теперь направо в этот проулок, второй дом. Вот этот синенький, маленький домик с резными ставенками, – Виктория посмотрела на часы. – Из-за меня Вы будете встречать Новый год в машине.
– Зато я встретил тебя, – ласково произнёс он.
Вика услышала улыбку в его голосе, вылезла из машины и остановилась. Генрих подошёл и встал рядом. Уезжать от девушки ему не хотелось. Может понравилась, а может просто устал от одиночества, Генрих ещё не понял.
– Спасибо Вам. А знаете, – Вика посмотрела на Генриха и улыбнулась ему нежной, застенчивой улыбкой, – если Вы не очень спешите, оставайтесь с нами. Встретим Новый год, тогда и поедете.
Генрих сдержанно, лишь уголками рта, улыбнулся в ответ, решив не отказываться от этого предложения.
– Если ты приглашаешь, то я, пожалуй, приму твоё приглашение. Только одна просьба, Вика. Давай на «ты».
– Хорошо. Тогда давайте машину с дороги уберём во двор.
Вика открыла ворота во двор. Генрих аккуратно загнал машину на кем-то заботливо расчищенную от снега стоянку. Помог девушке закрыть ворота.
– Теперь пошли, я тебя с бабушкой познакомлю.
И они направились к дому.
***
На пороге дома их встретила бабушка. Вика обняла маленькую, сгорбленную старушку в платочке, одетую в обычных домашний халат, с повязанным поверх фартуком, а Генрих стоял рядом и наблюдал за ними.
– Бабуленька, познакомься, это Генрих. Он меня сегодня спас, – тараторила девушка.
От взгляда Генриха не укрылось, как заволновалась бабушка, как бросила недовольный взгляд на внучку, но промолчала. Поздоровалась.
– Ну, проходите-проходите. Чего в дверях стоять-то.
– Генрих, давай вещи занесём сразу, чтобы потом не выходить. Бабуленька, а Оленька где?
– Задремала, умаялась тебя ожидаючи. Все глазоньки проглядела, всё высматривала, когда приедешь.
Здесь Вика была другой. Она была домашней какой-то и очень заботливой. И именно за этой заботой пыталась скрыть нервозность.
– Пойдём, – ответил Генрих.
Они вышли за дверь. Мужчина поймал её руку.
– Вика, ты чего-то боишься или волнуешься? Я не совсем понял…
Девушка ничего не ответила, лишь тихо произнесла.
– Что я наделала…
– Что ты наделала? – поинтересовался Генрих.
– Ты не поймёшь…– обречённо ответила она.
– Может мне уехать? Это из-за меня? – предположил он.
Генриху не хотелось усложнять её жизнь, просто хотелось помочь.
– Нет! – Вика произнесла это быстро и твёрдо. И Генрих поверил ей и остался.
Они вытащили из машины вещи и занесли их в дом. Но Вика попросила всё оставить, как она сказала, в сенцах. Генрих улыбнулся этому слову. Он, хоть и вырос в Германии, но очень хорошо знал русский язык, это был его второй родной язык, язык его матери. Хорошо владея правильным языком, Генрих всегда умилялся устаревшим словам. Сразу вспомнил Урал, бабулек, в которых Дашка души не чаяла, их вечернее чаепитие и разговоры за чашечкой чая. Там таких слов было много.
Вика рассказала бабушке, что у неё сломалась машина и Генрих ей помог, не дав замёрзнуть на трассе. Взгляд бабушки потеплел.
Девушка помогала старушке на кухне. Генриху ничего не оставалось, как последние минуты этого года наблюдать за Снегурочкой и осматриваться по сторонам.
Домик был стареньким, давно в нём нужно было делать ремонт. Рамы потрескались, из щелей в полу в комнату поступал холод. Из-за чего в доме было прохладно.
Но несмотря на это здесь было чисто и уютно. На окошках стояли цветочные горшки с геранью, на мебели разложены ажурные салфеточки. Посреди кухни красовалась свежевыбеленная русская печь. Впервые печь Генрих увидел у Дашкиной хозяйки, бабушки Мани, на Урале, увидел и влюбился в это чудо. В Германии такого не встречалось, там в домах были камины.
Бабушка посмотрела на ноги мужчины, покачала головой, поворчала на внучку, обозвав её невнимательной обормоткой, и принесла Генриху валеные тапочки.
– На-ко вот, сынок, обрезанки обуй. Пол ледяной. Не ровен час ноги застудишь.
Генрих поблагодарил бабушку, у него действительно стали замерзать ноги. «Плохо, что я не собираю устаревшие слова. Сегодня был бы рекордный день», – улыбнулся своим мыслям Генрих.
– Я вчерась костюм твой доковыряла. Пойди-ка, примерь. Если добр, то в нём ходи. Что за мода такая, зимой голыми ляшками щеголять, – возмутилась бабушка, смущая своим замечанием Вику и веселя Генриха.
– Бабушка! – Вика попыталась прервать старушку.
– Что бабушка!? Как есь, так и гово'рю, – ответила та, а Вика, украдкой бросив взгляд на Генриха и поймав его улыбку, ретировалась в другую комнату.
Через некоторое время Вика вышла, уже переодевшись в тёплый вязаный брючный костюм из белой пряжи, с красивым жаккардовым узором на кокетке свитера. Этот костюм так шёл ей, превращая её в настоящую Снегурочку. Генрих невольно залюбовался. В этой девушке Генрих не видел никакой чванливости, напыщенности и неестественности. Она была естественная, милая и какая-то домашняя.
Генрих сам не мог объяснить, что с ним происходит, но ему здесь нравилось. Он, любитель комфорта, простора, был очарован этим маленьким домиком и его жителями.
Пока Вика будила сестренку и одевала её в нарядное платье, связанное бабушкой внучке к празднику, Генрих вышел на улицу. Он решил достать из машины подарки. Да, эти подарки он вёз другим, но ему очень хотелось подарить их этим людям. Для бабушки он достал варежки-меховушки с красивым орнаментом, которые купил для мамули, она любитель такой красоты; для девочки – куклу, это один из подарков для маленькой племянницы; для Вики… Генрих немного помедлил с подарком для девушки и достал золотой браслет. Этот браслет он хотел подарить Дашке. Внутренний голос настойчиво требовал отпустить прошлое, но вот про будущее – молчал. И Генрих решился. Ещё раз глянул на браслет, на нём была выгравирована надпись: «Помни – я всегда буду рядом». Мужчина уверенно закрыл коробочку и положил её в карман, решив, что именно Виктория должна носить этот браслет на своём запястье. Именно она…
Когда он вернулся в дом, его ждали уже три дамы. К бабушке и Вике присоединилась девчушка лет пяти-семи, худенькая, бледненькая, но с очень красивыми живыми карими глазками. Девочка поздоровалась и начала задавать ему свои многочисленные вопросы, развлекая Генриха разговорами, пока бабушка хлопотала у праздничного стола, а Вика приводила себя в порядок в соседней комнате.
Была уже почти полночь, когда бабушка пригласила всех к столу. Под бой курантов открыли детское шампанское. Пришло время подарков. Оленька была в восторге от подарка Вики. Большой белый мишка пришёлся по душе девчонке.
– У меня тоже есть небольшие подарки для вас. Извините, если я не угадал ваши желания, – улыбнулся Генрих, – но подарки от чистого сердца.
Генрих подарил подарок бабушке, чем вызвал её улыбку.
– Спасибо, сынок. Чуткое у тебя сердце, – поблагодарила старушка.
– Оленька, это тебе, малышка. Дед Мороз просил передать, – Генрих протянул девчушке куклу.
Девчонка взяла куклу и запрыгала от радости. У девочек кукл много не бывает. Такой у неё точно не было.
– Вика, Вика, это ты, – защебетала Оленька, обнаружив сходство новой куклы с сестрой.
– Вика, а это тебе.
Генрих открыл коробочку с браслетом перед девушкой. Вика нерешительно протянула к подарку руку, провела по браслету пальчиком. Улыбнулась застенчиво. Генрих легко застегнул браслет на её запястье.
– Ты же это не мне вёз, – одними губами нерешительно проговорила девушка, готовая отказаться от подарка.
– Это уже совсем не важно. Потом… – также тихо ответил Генрих.
Они ещё немного посидели за праздничным столом. Оленька начала клевать носом. Вика отнесла её в кровать.
– Сынок, имя у тебя…
Генрих догадался, что хотела сказать бабушка.
– Да, Клавдия Ивановна, не русское. Я родился и вырос в Германии, там живут мои родители. Сам живу и работаю в России, как и мой брат. У меня мама русская, её родители родом из Воронежской губернии. Одного из её родителей революция, другого обстоятельства перед войной забросили в Германию. Там они и встретились.
Бабушка помолчала, а потом тихо так, чтобы никто не услышал, сказала:
– С Викой не надо играть, она девка нежная и самостоятельная, как и её мать. Поэтому и с первым мужем Лена жить не стала, он не смог её понять…
Генрих задумался, помолчал немного.
– Я не играю с Викторией, Клавдия Ивановна. Мы с ней только сегодня встретились. Вика Вам всю правду рассказала. Встретились мы случайно, но понравилась она мне сразу.
Бабушка покачала головой, но ничего не ответила Генриху. Разговор пришлось прервать. Виктория крадучись вышла из спальни.
– Еле-еле отцепила от себя. Скучает. Но, ничего, у нас с Оленькой десять дней впереди. Спать легла с твоей куклой, – Вика благодарно улыбнулась Генриху и предложила. – Пойдём, прогуляемся. Сейчас салют новогодний будет. Обожаю салют, – и, не дожидаясь ответа мужчины, спросила у бабушки. – Бабуль, я ненадолго, хорошо? Ты будешь спать ложиться? Или ещё телевизор посмотришь?
– Идите, – коротко ответила старушка.
Генрих помог Виктории одеть коротенькую шубку, выйдя из дома взял её за руку.
– Куда идём? – поинтересовался он.
– Пошли на берег Волги. Мне там очень нравится, – предложила девушка. – Город, как на ладони.
Они прогулялись до берега Волги. Здесь не было привычной набережной. Здесь ещё была дикая природа, не тронутая городской цивилизацией. Берег резко обрывался, уходя вниз, к реке.
– Смотри, как красиво. Я здесь в детстве любила играть. Вот на той берёзке.
