– Да, нехорошо получилось. Но что же делать, если мы…
– Да, приболели! Да, они понимают! В лесу это тоже случается… Слышишь, Бер, ты же слышишь – они все понимают!.. Ну, ничего, бабушка Елка, ничего, братья – Новый Год у нас всегда с собой! Мы все равно его отпразднуем – все вместе!
Аурика вскочила, быстро отряхнулась – и вдруг прыгнула прямо к Беру, обхватила его за шею, лизнула в нос, чуть не повалив прямо в снег.
– Доставай скорее дощечку, будем откапывать нашу сидушку!
…Они сидели, обнявшись, на двух толстых бревнах, удобно выдолбленных под скамейку. Такие же толстые, смолистые бревна – даже, пожалуй, еще толще – пылали сейчас в костре, выбрасывая снопы искр, как маленькие фейерверки, и заливая теплым медовым светом всю полянку посреди сгустившейся синей темноты. Дрова эти Бер с Аурикой заготовили еще в прошлом году, спилив несколько сухих смолистых сосен – таких немало стояло здесь, в потаенном уголке леса, где, несмотря на близость деревень, им ни разу не встречались следы людей. И теперь здесь, посреди сугробов, им было даже жарко. Они сняли шапки, расстегнули куртки; усы Бера чуть мерцали серебром, а в темных рыжеватых волосах Аурики поблескивали золотые отсветы костра. Где-то за лесом – не так уж и далеко – залаяла деревенская собака, простучал по рельсам одинокий вагончик-«кукушка». Но звуки эти доносились как бы из другого мира. Аурика и Бер лениво, вполуха вслушивались в них вместе с остальным лесом – так же, как и он, невидимые и неслышимые деревне из-за темной стены деревьев.
Чуть поодаль, натянутая между двух сосен, стояла их палатка – их гнездо на эту ночь, как и на много, много других ночей, зимних, летних, весенних… Под палаткой настелены были сухие еловые лапы, пружинившие, как матрас, а внутри палатки – уже приготовлен мягкий пуховый спальник. Хорошо и тепло будет спать в нем сегодня среди снегов, под шепот снежинок и веток – да и не только спать…
За краем огненного круга, в выдолбленном пне, лежали куски каменной соли – новогодний подарок косуле. На ветвях елей покачивались цветные фонарики с зажженными внутри свечами, бросая на сугробы красные, зеленые, желтые и оранжевые отсветы; сразу два таких фонаря держала, довольно пошевеливая ветвями и кивая верхушкой, сама бабушка Елка. Ей нравился этот праздник, который уже не первый год дарили ей Бер с Аурикой – а до этого, за триста лет, подумать только, никто и не догадался…
Бер запустил руку в сугроб за бревнами, достал бутылку шампанского. Пробка чуть слышно хлопнула – они чокнулись кружками и засмеялись.
– Ну, с Новым Годом! С Новым Годом, бабушка Елка! С Новым Годом, братья!
Что-то негромко проскрипело в вышине, качнулось пламя костра.
– Прости, бабушка, как это я забыл!
Бер поднялся, прошел по сугробам к мощному стволу, вылил немного шампанского под корни.
– Твое здоровье!
Ветви с фонариками довольно пошевелились.
Когда Бер вернулся к костру, Аурика потерлась носом о его плечо.
– А помнишь, как ты привел меня из леса?.. Как раз на Новый Год… И все здешние веселились у нас на свадьбе! И бабушка Елка тоже!
Бер молча, крепко обнял ее – как обнимают найденное нежданно, еще не успев поверить, что оно не исчезнет снова. Где-то в темноте треснула сухая ветка. А откуда-то сверху, разомлев от жара костра, свалился снежный комок – прямо на нос Аурике. Она фыркнула и рассмеялась.
– Болотные говорят – лось опять убежал… И хорошо, мне было бы жаль, если бы нашего лося съели. Он красивый. А стая голодать не будет, еды сейчас много…
Она потянулась всем телом, положила голову Беру на колени.
– Ой, Береле, какой же костер ты сделал!.. Хорошо бы всегда тут жить, правда? И зачем нам люди с их проблемами?
Бер задумчиво почесал ее за ушком, улыбнулся ласково и грустно.
– Знаешь, совсем без людей – все-таки…
– Нехорошо. Да, ты прав – нехорошо. Тогда не с кем будет делиться. То есть можно, конечно, только друг с другом, но… Им ведь нужнее. Иначе какой в этом смысл? Остались бы предки дома, да и все.
– Хорошо знать своих предков…
– Конечно, хорошо. Тогда и про себя понятнее – почему ты такая, как есть, и для чего. И что от тебя требуется. Знаешь, я даже как-то не очень… доверяю тем, кто про свой род ничего не знает. Может, они и хорошие, но… Они же, получается, живут, как слепые! И сами не знают, чего от себя ждать.
– Мда… – Бер смущенно кашлянул. Аурика тут же вскинулась, обняв его за шею – глаза ее блестели в свете костра рыжим и зеленым светом.
– Береле, я же не про тебя! Не про тебя, что ты! Ты же – другое дело, ты же… не виноват, что тебя подарили… не тем! Что они тебя мучили, что хотели, чтоб ты… забыл. Ты же ни при чем, это наши ошиблись, так тоже бывает, ты знаешь!
– Теперь – может, и знаю. Но сколько же лет… И если б не ты…
– Ага, так и верил бы, что ты правда сын… этих. Но, Береле, ты же знаешь! Теперь-то ты знаешь, мы же все выяснили! Помнишь, как ты играл в лесу, на краю болота – и они пришли тебя послушать? И птицы? И даже норка вышла на берег?
– Помню, – улыбнулся Бер. – Такое не забудешь. Ополовники тогда со мной разговаривали…
…Две маленьких синички-ополовника, похожие на комочки мартовского снега с темными черточками палой хвои. Солнце пригревало, с веток уже капало – и одна из синичек, повиснув на лапках вниз головой, что-то пропищала Беру.
– Привет, ополовничек! – улыбнулся он и тоже попробовал просвистеть в ответ.
Синичка покрутила белой пушистой головкой, снова просвистела – на этот раз чуть наставительно. Бер попробовал еще раз – и теперь, кажется, получилось. Ополовничек довольно запищал, зажурчал, будто мартовская капель.
– Хочешь привести подружку? Да пожалуйста! Пусть тоже послушает, у нас тут концерт для всех!
Вторая синичка робко крутилась поодаль – и первая подлетела к ней, принялась что-то журчать, убеждая…
Вскоре они уже обе прыгали по ветвям ивы и ольхи прямо над головами Бера и Аурики, повисали на лапках, слушали. А над весенним болотом разносились далекие крики журавлей, где-то блеял первый бекас – и хрустальные звуки музыки рассыпались последним мартовским снегом…
…– Ну вот, видишь. Тебе просто не повезло. Если бы тебя подарили хорошим людям… Если бы не ошиблись… Как нашего самого первого…
– А кто был у вас самым первым? Ты знаешь, как он жил?
– Конечно, знаю. Его звали Алтер-Вольф. У тех людей до него дети все умирали и умирали – ни один не выживал.
– Это что… нарочно? – в его голосе звучал скрытый испуг.
Аурика удивленно посмотрела на него – ах да, он пока еще не привык…
– Да нет, вряд ли. Зачем? Тогда у многих дети умирали. Особенно в штетлах, жизнь-то там была… И вот поэтому, когда тем людям подарили… они добавили второе имя, Алтер. По обычаю, чтобы дожил до старости.
– И он дожил?
– А как же? Зачем его дарили? Дожил чуть не до ста – по тому времени прямо чудо. И, знаешь, в приемной семье его все любили. Ему с ними было хорошо.
– Еще бы не любить, раз он единственный выжил.
– Нет, дело не только в этом. У них потом еще родились, свои, и не умерли – конечно, им помогали, за Алтер-Вольфа, но они-то про это не знали. Дело не в этом. Понимаешь, они сумели принять… что он не такой. Непохожий. Играл на скрипке, сочинял стихи, бродил один по лесам – и что-то приносил оттуда, ягоды, грибы…
– Зато зарабатывать не умел, – горько усмехнулся Бер. – Угадал, да?
– Да при чем тут это? – Аурика фыркнула, в глазах зажглись злые зеленые огоньки – но тут же погасли. – Зато он умел то, чего не умели они. И те люди это ценили. В общем, это даже разумно – роду же надо время от времени… обновляться, что ли. Они просто умные были. Кстати, он спас их однажды в голод… А вот что удивительно – так это его жена, Хая. Алтер-Вольф ведь женился на обычной девушке. И она смогла его принять. Значит, любила. Я думаю, он был с ней счастлив.
– Почему ты так уверена?
Аурика пожала плечами.
– А откуда же тогда мы точно знаем, что семья – это для счастья? И что счастье положено нам по праву?
Она повозилась, устраиваясь поудобнее у Бера на плече. В канах над костром медленно таяли снежные комья с темными черточками веток и хвои, похожие на ополовников.
– А старшей дочерью Алтер-Вольфа была Штерна-Фейга… – ее голос звучал таинственно и чуть сонно, будто она рассказывала сказку – или былину. – Она тоже вышла замуж за человека. От них мы все и пошли. И живем с тех пор тут. И ты тоже должен был стать таким родоначальником, как Алтер-Вольф… Нет, даже лучше, даже выше…
Снежинки тихо шуршали по тенту над их головами – незаметно начинался снегопад.
«Они приходят – Алтер-Вольф и Штерна-Фейга. Это ведь они приходят ко мне каждый месяц, каждую полную луну. Они так хотят стать твоими, чтобы ты создал их заново… И я говорю им – нет. Пока – нет. А когда? Спрашивают они. И мне нечего им ответить…»
Аурика зарылась лицом в волосы Бера, чтобы он не увидел темного блеска ее глаз.
Она не скажет этого Беру. Снова – не скажет. Пока – не скажет. Она просто молча пойдет вперед – и будет тропить снега, пока они не доберутся до дома.
Ей так хотелось, чтобы он отдохнул.
В тишине снегопада, из тьмы – вдруг кто-то рявкнул, резко и глухо. Бер вздрогнул от неожиданности – и тут же выдохнул: «Фффух…» Аурика вскинула голову, щелкнула зубами, ловя снежинку – и засмеялась.
– Ага, все никак не привыкнешь!
– Да уж… Сейчас я хоть знаю, кто это. А в первый раз… Сначала думаю – собака. А через пару секунд осознаю – да какая собака ночью в сугробах, в той стороне ведь глухие леса, деревня-то – за ручьями!
– Косуля умеет удивить!.. Знаешь, когда у нас весенняя практика была, и мы в палатке жили, один студент… Кстати, забыла тебе сказать, – она вдруг посерьезнела. – Когда мы с тобой собирали ветки для подстилки… В общем, я видела там следы. Ты заметил? Большие, розочкой, похожи на кошачьи.
– Нет, не заметил. Рысь?
Аурика кивнула.
– Я думаю, это она. Я ее чую. Это она приходила.
– Она уже знает?
– Конечно. Ты же сам учил меня говорить… с теми, кто за чертой. Вот я и поговорила. И знаю, что она давно вернулась. Она ждет.
– Я думал, она…
– Нет, давно уже нет. Та выдра погибла пять лет назад. Это мне тоже сказали. Она – здесь, в лесу. Ей так хотелось. И ей разрешили.
– Зачем?
– Так проще. Люди боятся воды больше, чем леса. И те, кто вырос среди людей… тоже. Ты же сам до сих пор боишься заплывать на глубину.
По лицу Бера пробежала быстрая тень – но Аурика успела ее заметить. Она засмеялась, затормошила его, боднула шутливо в бок головой.
– Береле, давай зажжем бенгальские огни! У меня в рюкзаке целых три пачки!
Бабушка Елка кивнула – довольно и понимающе. И где-то в лесу снова хрустнула ветка.
Глава 7
Хорошо, что в телефоне у Ани был навигатор – без него она бы ни за что не нашла это странное место, где Вита собирала экскурсию. В сообщении в Вотсапе все выглядело просто – экоцентр такой-то, улица такая-то, номер такой-то. А вот на деле…
Сначала Аня долго шла вдоль какого-то подозрительного рынка, где, судя по его виду, торговали вообще чем угодно – и не всегда тем, что одобрила бы бабушка. Вокруг сновали личности с баулами и огромными клетчатыми сумками, переругиваясь на самых разных языках. Пройдя чуть дальше, Аня поняла, откуда они брались – там был автовокзал. Но ничего похожего на экоцентр пока видно не было. А впрочем, откуда ей знать, как он должен выглядеть – этот самый экоцентр? Что это вообще такое? Виту она тогда спросить постеснялась – подумает еще, что Аня совсем дебилка. Лучше разобраться самой, на месте. Ну вот и разбирайся теперь…
За автовокзалом неожиданно начинался самый настоящий лес – видимо, край того самого лесопарка – и Аня вздохнула свободнее: все-таки, видимо, шла она правильно. Правда, лес был отгорожен от дороги высоким забором из металлических прутьев, и вдоль него идти пришлось так долго, что Аня чуть было не начала снова волноваться – но тут в заборе вдруг открылся широкий проход, даже безо всяких ворот, и туда, в лес, уходила широкая тропа, почти дорога, плотно набитая множеством ног. Навигатор уверенно указывал это направление – и Аня свернула туда. Тем более что другого пути все равно не было.
Тропа привела ее к еще одному забору, на этот раз глухому, деревянному. На нем не было никаких опознавательных знаков, и Аня уже хотела свернуть налево или направо – тропа раздваивалась – но синяя стрелка навигатора упорно тыкалась прямо вперед. И тут, присмотревшись, Аня увидела неприметную калитку. Она была закрыта – но, может быть, не заперта? Аня решительно толкнула ее – и оказалась словно в другом мире.
Нет, внешне ничего не изменилось – здесь росли все те же сосны и какие-то, совсем голые сейчас, лиственные деревья, что и в лесопарке вокруг. Но изменились – запахи, звуки? Здесь совсем не чувствовалась близость большого города – хотя там, за досками забора, Аня явно ощущала спиной его дыхание, слышала вдалеке шум машин. В этом странном месте даже воздух, казалось, был немного другим – тягучим, медленным, как мед, который бабушка привозила из деревни, и он стекал с ложки ленивой янтарной струей, пахнувшей неведомыми цветами. Кстати, а что это там стоит – неужели ульи?
Аня не смогла бы точно назвать это неведомое нечто, даже если бы задумалась. А задумываться было особенно некогда – время экскурсии приближалось. Как бы не опоздать… Она оглянулась вокруг – среди сосен стояли две избушки. То есть вообще-то это были деревянные двухэтажные дома – но выглядели они, как на рисунках в детских книжках, про какое-нибудь «Зимовье зверей». И так же, как там, окна в рассохшихся деревянных рамах светились теплым огнем – желтым и чуть красноватым, будто там, внутри, топилась печка.
Только сейчас Аня заметила, что день стоял вовсе не серый и пасмурный, как показалось ей с утра, при выходе из дома. Нет, солнце и правда светило неярко, и небо было плотно затянуто облачной пеленой. Но пелена эта была не грязно-серой, как в городе, среди панельных высоток Аниного района – здесь она была какой-то мерцающей, как дымчатый жемчуг на старинных костюмах в музее, куда их в прошлом году водила историчка. И от этой мерцающей дымки воздух вокруг будто бы тоже светился – теплым приглушенным светом, как настольная лампа за занавеской. И еще – здесь пахло свежим снегом.
На одной из избушек висела большая табличка из дерева, с нарисованной белкой и надписью «Экоцентр». Ага, вот туда-то ей и надо!
Избушка встретила ее нежарким теплом- в самый раз, чтобы расстегнуть куртку, но не вспотеть – и желтизной бревенчатых стен. Справа от двери к стене была прибита сучковатая коряга – похоже, вешалка, потому что на сучках уже висели чьи-то шапки и куртки. Вверх, на второй этаж, уводила крутая лестница с перилами из изогнутых древесных ветвей (интересно, как это удалось их так согнуть?) – и оттуда, как из дупла, вдруг высунулась голова Виты со светлыми свисающими прядями.
– О, привет! Здорово, что пришла! Проходи в семинарскую, вон туда – минут через пятнадцать выйдем. Тут опаздывает кое-кто!
В большой комнате с деревянными половицами, которую Вита назвала семинарской, вокруг длинного стола уже собралось человек десять. В основном это были взрослые, мужчины и женщины в спортивных куртках, с какими-то небольшими темными сумочками через плечо. На вошедшую Аню никто не обратил особого внимания – кто-то разговаривал, кто-то листал книги у самодельного стеллажа, кто-то рассматривал рыбок в маленьком аквариуме на окне, между плетеной корзинкой с сосновыми шишками и пучком пестрых перьев. А один пожилой дядька с бородой сидел за столом и… Аня чуть не задохнулась от восхищения: дядька задумчиво настраивал явно профессиональный зеркальный фотоаппарат с таким крутым телеобъективом, какие ей до сих приходилось видеть только на картинках. Даже в тех магазинах оптики, куда она время от времени забредала, чтобы помечтать – таких не водилось. Или она просто не решалась посмотреть в ту сторону, где они выставлялись?
Аня и сейчас смотрела на дядькину технику без тени зависти – только с почтительным восхищением, как смотрят на луну или звезды. Какой смысл завидовать небожителям? Конечно, ей на такой телевик нипочем не накопить, даже если она будет работать курьером сто лет подряд. Ей бы набрать хоть на самую простую, пользованную зеркалку где-нибудь на интернет-распродажах…
Аня давно мечтала о художественной фотографии – еще с тех пор, как подсела на один паблик, где какая-то девушка из Южной Африки (подумать только, с той стороны Земли!) размещала свои фотографии: капли росы на паутине, как усыпанный жемчугом кружевной воротник на старинных картинах, таинственная зелень мхов на пне, пушистая ночная бабочка, присевшая в сумерках на окно, будто лесной дух… Фотографии были странные, совсем не похожие на те, что щелкали смартфонами взрослые из Аниной семьи – всякие там «мы с Наташей на шашлыках», «я на фоне крутого памятника». Наверно, бабушка сказала бы, что они неуютные. Действительно, на холодильник, в магнитной рамке из сердечек, такую фотку не прилепишь. Но бабушке Аня тот паблик и не показывала. А папе, как всегда, было не до того.
Поэтому Аня просто молча копила на фотоаппарат.
Дядька с телевиком, кстати, тоже не выглядел богачом: поношенная темно-зеленая флиска, лыжные штаны, прожженные в паре мест, непонятного цвета ботинки… Но он был взрослым. Взрослым-то хорошо – им все работы доступны, и платят не как старшеклассникам. Заработал – и сам решил, на что потратить: хочешь на ноут, хочешь на машину, а хочешь – на телевик. Эх, поскорей бы стать взрослой!
Заглядевшись на фотографа, Аня не сразу почувствовала, как чей-то взгляд, будто осторожные пальцы, тихонько ощупывает ее затылок. Зато уж когда почувствовала – развернулась всем телом в ту сторону. И увидела в самом конце стола – двух подростков, девчонку и парня, лет на пару постарше ее самой. Девчонка улыбнулась ей, а парень помахал рукой. И как это она сразу их не заметила?
– Привет! Ты откуда? Вита тебя привела? Из кружка при музее, да?
Они выглядели вполне дружелюбно – светловолосая девчонка в голубой флиске и пунцовом жилете и темноглазый парень в куртке внакидку. Здесь, похоже, все были одеты спортивно, флиски и все такое, только одна Аня притащилась в дебильном свитшоте с пингвином на сноуборде. Впрочем, флиски у нее все равно не было – бабушка считала, что это некрасивая одежда, «для мужиковатых баб». Посмотрела бы она на эту стильную девчонку!
Аня осторожно заглянула обоим в глаза – нет, никакой насмешки в них не было, только приветливый интерес. Хотя неспортивный пингвин отлично был виден из-под расстегнутой куртки. И пахло от них… чем-то необычным, кажется, травами, как от кухонного шкафчика со специями. Или, может быть, цветочным медом?
– Тебя как зовут?.. Меня Лика. А он – Юра. Так угадала про кружок, да?
– Не-а, – мотнула головой Аня. – То есть вообще-то да, меня Вита пригласила. Но я не из кружка. Просто я… в музыкалку хожу, и моя учительница Виту знает.
Не объяснять же всю цепочку – от Василисы Ивановны к Аурике и Борису Михайловичу, от Аурики к Вите… А впрочем – может, они и правда все друг друга знают. Что-то было во всех них неуловимо похожее.
– О, музыкалка! – встрепенулся Юра. – Я тоже ходил. По классу скрипки. Только… бросил потом. Понял, что Когана из меня не выйдет – а пилить просто так, как некоторые, чтоб родственники умилялись, а остальные уши зажимали… Это себя не уважать. Лучше в биологи пойду. Там музыкальный слух тоже нужен.
