– Что, что?
– Ну это – рубай! – я сделал движения руками сверху вниз.
– А-а!..
Он потянул бревно к козлам. Я его остановил.
– Что ты собираешься делать?
– Пилять с ним, – он указал на Рахманова.
– Балда! – завопил я, хватаясь за голову. – Ты понимаешь русский язык?
– Понимаешь.
– Что тебе велел напилить и наколоть прапорщик?
– Дров.
– Дрова! А что собираешься пилить ты?
– Эта! – Он указал пальцем.
– Бревна! А такого тебе никто не приказывал.
Он призадумался. А я продолжил атаку.
– Приказ командира – закон для подчиненных. Ты хочешь его нарушить. В военное время тебя бы отправили под трибунал.
– Дрова надо жечь, – возразил бедный Алик.
– Правильно! Чем больше чурка, тем выше пламя. Чем выше пламя, тем больше жар.
– А это? – Он ткнул пальцем в бревна.
– Это он приготовил для строительства бани. Сруб. Пятистенок. – Я развел руки в разные стороны. – Нужно быть полным идиотом, чтобы портить столь ценную древесину.
– Пойду к прапорщику, – не сдавался Утеев.
– Напрасно, – сказал я. – Ты покажешь себя глупым и бестолковым человеком. Опорочишь нацию, которая славна своими выдающимися мыслителями.
Я был многословен, красноречив и убедителен.
Мы честно выполнили приказ. Мы напилили дрова. Сколько успели. Примерно половину поленницы.
Когда прапорщик увидел плоды нашего труда, он схватился за голову. И ничего удивительного: конверсия – процесс для военных болезненный.
А желания совершить подвиг у меня не поубавилось.
Вступление в профессию.
Лейтенант Изотов завел меня в мастерскую возле танковых боксов.
– Вот твое рабочее место, – поведал он, – верстачок, тисочки, точило.
Верстак стоял чистый. Тиски были аккуратно прикручены. А на точиле даже находился защитный пластиковый экран.
Лейтенант смахнул щеткой с верстака несуществующие пылинки.
– А это инструмент: рашпили, надфили, мечики, плашки, – повел он рукой.
Инструмент был аккуратно разложен по полочкам, подписан и пронумерован.
– Есть и токарный станок. Но – не работающий.
Все это великолепие могло произвести сильное впечатление на настоящего металлиста. И, по разумению лейтенанта, я должен был захлебнуться от восторга и подпрыгнуть до потолка.
Он совершенно не понимал моих планов. Он видел во мне будущего воина – ремонтника. А я мечтал как бы всего этого избежать.
Я знал про себя: все, что я делаю руками, у меня выходит плохо и коряво. Я знал, но не комплексовал.
Я верил в теорию компенсации. Если у человека один орган работает слабо, то другой – трудится с избыточной силой. И, если у меня непригодные к работе руки, то зато умная, полная мыслей и идей, голова.
Так я считал. Это меня грело.
Лейтенант об этом даже не догадывался, поэтому с энтузиазмом продолжил:
– Сейчас мы изготавливаем каркасы из арматуры.
– И как это производится? – поинтересовался я.
– Просто. Берем арматуру, режем ее на куски: четыре – по полтора метра и пять – по восемьдесят сантиметров.
– Я, пожалуй, запишу.
– Можешь записать. Но это легко запомнить: четыре – по полтора, пять – по восемьдесят.
– Да, это незатейливая работа, – согласился я.
– Это еще не все, – предупредил лейтенант. – Короткие куски гнем в квадрат со стороной двадцать сантиметров. Длинные прутья – это вертикальные стойки, а квадраты – это стягивающие и удерживающие конструкции. Стойки крепим проволокой по углам квадратов. И все! Каркас готов!
– Здорово придумано! – одобрил я. – А кто все это делает?
– Что?
– Ну это: режет, гнет, привязывает?
Лейтенант согнал с лица выражение доброжелательности.
– Все это делаешь ты! Режешь ножовкой по металлу, сгибаешь в тисках. Привязываешь произвольно – лишь бы вся конструкция держалась.
– Я все понял, – сообщил я.
– Вот и отлично! Это не совсем токарная работа, – извинительно заметил лейтенант, – но это – холодная обработка металла, в которой ты числишь себя специалистом.
– Верно, – подтвердил я.
– Тогда – вперед! – одобрил он мои будущие действия.
Арматура – длинные ржавые прутья – кучей лежали на улице возле мастерской. Бойцы пилили ее прямо на месте, сидя на корточках и положив под место реза деревянную чурку.
Признаюсь, меня не вдохновило ни само действо, ни будущий результат.
В самом деле, людей давно запустили в космос, детей научились зачинать в пробирках и окончательно разобрались, что атом, хоть и маленький, но очень и очень удаленький.
И в это же самое время, забыв о всех достижениях цивилизации, я должен был пилить металл ручной ножовкой, да еще и в весьма неудобной позе.
Да это же прямая дорога в пещеры, в каменный век, добывание огня трением.
Разумеется, я отверг этот тупиковый путь. И про теорию компенсации я вспомнил не зря.
Я отделил от верстака электрическое точило, снял с него ненужную защиту и добавил удлинитель, чтобы достать до розетки.
А после этого я стал пилить арматуру углом точильного круга, держа агрегат в руках на весу.
Арматура раскалялась докрасна и быстро резалась. Вокруг меня собрались бойцы.
Из под точила летели снопы оранжевых искр. Алик Утеев подставил под них фанерку. Они стукались о нее и разлетались в разные стороны.
Алик радостно смеялся. Алику процесс понравился.
Минут за двадцать я нарезал три комплекта и за день вполне извел бы на заготовку все прутья. Если бы процесс не прервали.
Передо мной стоял прапорщик Тищенко.
– Ты что устроил? – грозно вопросил он.
– Выполняю задание командира! – сухо ответил я. – Пожалуйста, не мешайте!
– Да ты за час сожжешь годовой запас абразивных кругов!
– Зато сделаю легко и быстро!
– А кто тебе обещал, что будет легко? – зловеще осведомился прапорщик, сворачивая удлинитель. – Все-таки ты будешь делать каркас?
– Буду! – коротко согласился я и прямиком отправился к лейтенанту.
Компенсационный механизм работал у меня на полную мощь.
– Товарищ лейтенант, а не кажется все это вам примитивным и глупым.
– Что? – напрягся он.
– Резать арматуру вручную, когда есть великолепный токарный станок.
– Я ж говорил – он не работает.
– Его надо починить и наладить.
– И ты за это берешься? – удивился мой командир.
– Могу попробовать, – скромно предложил я, – поковыряться.
– Что ж – пробуй! – благословил меня лейтенант.
Ремонтные дела.
Понимал ли я что-либо в ремонте станка токарного станка?
Конечно же, нет! Ничего! В этом вопросе я был сер и туп. Но из своей прошлой гражданской жизни я вынес олимпийский принцип исполнения всякой работы: главное – не результат, а участие.
И еще. Я успел разглядеть на станине замазанной краской металлическую бирочку. И прочитать на ней нужное.
Поэтому я смело приблизился к агрегату с большим разводным ключом.
На мое счастье лейтенант перестал появляться в части, чем заметно облегчил мое положение.
– А куда же делся наш боевой командир? – справился я у Утеева.
– Он стреляй! – поведал мне коллега.
– Не понял, – сказал я. – Сигареты что ли?
– Пистолет. Пуф-пуф!
Алик прищурился, изображая лицом процесс прицеливания и согнул указательный палец, имитируя нажатие спускового крючка.
– А, он спортсмен! – догадался я.
– Ага! Ага! – одобрительно закивал головой Алик.
Оказалось, что лейтенант метко стреляет, он снайпер, имеет разряд, входит в какую-то сборную и по этой причине находится то ли на сборах, то ли на соревнованиях. И вообще частенько отсутствует в части.
– Он жизнь понимает! – уважительно заметил Алик.
