– Демиен мой младший братик, его мама родила недавно.
– А кто же отец?
– Не знаю, мама сказала, что он умер. Как и мой папа тоже. И мне очень жалко моего брата, потому что он такой же, как и я.
– Хм-м, – задумчиво протянула ведьма, – спасибо, Элиза. Садись рядом, тебе не о чем переживать, моя девочка. А ты, – она зыркнула в сторону карлика, – принеси детям фруктов и напитки сейчас же. Что за воспитание, ей Богу…
Карлик шустро поднялся и сбежал по помосту, выбегая из залы, но никто не обратил на него внимания. Все взгляды были прикованы к Верховной Матери.
– Катарина, будь добра, расскажи мне всю правду. Не гневи меня еще больше. – И хоть голос ведьмы был мягким и ласкающим слух, в нем явно слышалась угроза. Сколько раз Катарина слышала этот тон за свою жизнь? Пожалуй, слишком много, чтобы забыть то, что за ним обычно следовало. Но теперь она уже не маленький ребенок, скрывать ей было нечего, она была невиновна и знала об этом лучше, чем кто—либо.
– Я сошлась с кузнецом Беннетом Смитом, он проживал в нашей деревне и был вдовцом.
– Ты очаровала его? – Вдруг перебила женщину Верховная Мать.
– Нет. Мы просто дружили, а потом он был… он был добр ко мне. Помогал нам в нужде.
– Хм…Ясно, – задумчиво протянула ведьма себе под нос, затем махнула рукой, предлагая Катарине продолжить рассказ. Та собралась с духом, выдохнула, взглянула на ребенка, которого держала у себя на руках. Демиен все еще безмолвно кричал, заливаясь градом горючих слёз.
– Мы разделили ложе, и я забеременела. Я не желала этого и не хотела еще одного ребенка… Я не думала, что это возможно без магического вмешательства.
Лицо Верховной Матери не изменилось, она все так же беспристрастно взирала на ведьму перед собой, попутно поглаживая маленькую Элизу по ее шелковистым волосам. Тем временем Кэт продолжала, всем своим видом выражая сожаление и раскаяние.
– Он умер незадолго до рождения ребенка. Как и все остальные…Но я не использовала магию, даю слово. – последнюю фразу Кэт сказала с большей натугой, пытаясь сдержать подступающие слезы. Ей совершенно не хотелось выглядеть слезливой замарашкой перед Верховной, да еще и в присутствии собственных дочерей.
– Удивительно, – буркнула Верховная ведьма, внимательно рассматривая поочередно Сению и Нэн. Ее мысли, казалось, блуждали далеко-далеко отсюда, внимание сконцентрировалось лишь тогда, когда в зал вновь вернулся карлик. Он тащил в руках большой круглый поднос, на котором взгромоздилась ваза с фруктами и три кубка с напитками для девочек. В зале тут же воцарилась неестественная тишина. Карлик поочередно подошел к дочерям Кэт, отдавая им кубки с напитками и побуждая взять лакомства. Все это он делал учтиво настолько, что становилось противно. Нэн и Сения взяли питье и по яблоку, но пить и есть не спешили, тревожно поглядывая на мать. Элиза же непринужденно выбрала гроздь винограда и взяла кубок, усевшись на ступеньку рядом с троном Верховной. Она еще была слишком мала, чтобы беспокоиться о таких вещах, как отрава в еде или воде. Однако, Кэт не переживала за дочерей. Она знала, что каждая ведьма сейчас на счету, и Верховная Мать не стала бы губить себе подобных ради одного странного происшествия.
– Что ж, Катарина, – вздохнула женщина, после чего откинулась на троне, расслабленно постукивая ногтями по подлокотнику, – ты знаешь, в каком мы сейчас положении. Весь ковен вынужден скрываться, пока эти псы Божьей благодати шныряют по городу и в его окрестностях. Конечно же, ты не дура и понимаешь, что девочек твоих я не трону. Но рождение мальчика, да еще и такое.. Тебе придется ответить за это.
– Но она ничего не сделала! – Внезапно Сения подала голос. Нэн и Кэт вмиг побелели, уставившись на среднюю дочь Эрстед. Сения тут же стушевалась, невольно выронив из рук яблоко от нахлынувшего страха.
Верховная Мать перевела взгляд на девочку, ласково улыбнулась ей и заговорила:
– Знаешь ли ты, дитя, в чем повинна твоя мать?
– Н-нет…, – почти шепотом ответила Сения. Голос ее дрожал.
– Давай я тебе расскажу, – ведьма поднялась с места и направилась к девочке. Вопреки всем ожиданиям Сении, трогать ее страшная Верховная не стала. Вместо этого она подошла на расстоянии вытянутой руки и улыбнулась уголками губ, рассматривая Сению.
Девочка стояла неподвижно, руки и ноги у нее начинали трусить.
– Вы, милые мои ведьмочки, не просто так появились свет. За ваше рождение ваша матушка всегда должна была платить кровью. Жизнь за жизнь, так уж устроено. Поэтому все ваши отцы сейчас лежат в сырой земле. Но дело даже не в этом… – она подошла к Катарине, заглянув в сверток с отвращением и интересом одновременно, – ведьма не может зачать ребенка, не совершив кровавый ритуал. Это гарант того, что на свет появится новая женщина со способностями к магии.
– Но ведь его папа тоже умер, – тихонько вставила Сения, старательно избегая взгляда Верховной.
Ведьма бесцеремонно вырвала из рук Катарины мальчишку, взмахнула пальцами, будто посыпала ему на личико магической пылью, и Демиен тут же уснул крепким сном.
– Твоя мать не платила кровью его отца за его рождение. Кто этот демон, дитя? Ты знаешь, что рождается от ведьм, когда они не платят за свое проклятое потомство? Не знаешь? В таких случаях рождаются магические калеки, уроды и демонические отродья, способные приблизить конец этого мира. Такие формы жизни не имеют даже права на существование…
Сения и Нэн удивленно моргали, пока Катарина стояла, понурив голову. Ведьма вручила матери ее мальчика обратно, после чего указала на трон.
– Сения и Нэн, идите к своей младшей сестре. Вы ни в чем не виноваты. – после чего она резко кинула в сторону карлика за своей спиной. – Уведи их, пусть им выделят комнату. И поскорее, не хочу, чтобы они видели, как по-настоящему казнят ведьму.
Наступил черед Нэн охнуть и выпустить все из рук. Она припала к боку матери, ухватившись ей за рукав.
– Нет! Вы не можете! Это несправедливо! Это всё повитуха! Мы бы избавились от него, если бы она не пригрозила проклясть нас всех… Мама просто защищала нас! Оставьте нас в покое, прошу вас, и мы не посмеем тревожить вас больше!
Верховная строго взглянула на старшую дочь Эрстед и ответила все тем же пугающе ласковым голосом:
– К сожалению, не могу позволить себе такой роскоши. Идите за ним, если не хотите той же участи, что и ваша мать.
Катарина приобняла Нэн одной рукой и чмокнула ее в лоб.
– Слушай, что тебе говорят, дорогая… Береги Сению и Элизу ради меня, хорошо?
У Нэн на глазах выступили слезы, Элиза все еще ковыряла виноград, но выглядела растерянной и напуганной, а Сения обняла маму за талию.
– Идите, ну же! – Строго сказала Катарина, пытаясь привести девочек в чувства. Только после этого Нэн взяла Сению за руку, с трудом оторвав от матери, и они вместе направились к Элизе, чтобы забрать и ее. Последнее, что услышала Катарина – это плач маленькой Элизы. Ни одна из дочерей не обернулись, пока уходили вслед за карликом. По крайней мере одно Кэт знала точно – под крылом ковена им будет гораздо безопаснее в это неспокойное время.
Когда шаги всех четверых стихли окончательно, Верховная ведьма переменилась в лице. Отвращение и гнев залили ее лицо, и она отвесила Катарине звонкую пощечину. Да такую, что у женщины невольно слезы брызнули из глаз.
– Видит провидение, не будь я твоей прабабкой, ты давно была бы магически стерильной. Тебя бы иссушили, как какой-нибудь ненужный сосуд и выкинули на окраину жизни. Глупая девчонка…
Сейчас, когда старшая ведьма злилась, она выглядела действительно старой. Когда она не владела собой, магия слабела, и ее красота теряла свой блеск.
– Сначала сношается с каким-то мужиком, потом влюбляется, рожает… да еще и мальчишку! Разве твоя мать не учила тебя, что ведьмы не имеют права приносить в этот мир потомство мужского пола? Просто идиотка, Катарина. Ты просто идиотка.
Кэт слушала все это с полузакрытыми глазами. Слез она уже не сдерживала, хоть они и были тихими слезами раскаяния.
– Мне бы следовало лишить тебя магии, отдать под трибунал или вовсе расправиться с тобой по старинке. – процедила Верховная Мать, затем шумно выдохнула, начала расхаживать взад, вперед и натирать виски костяшками пальцев. – Немыслимо, чтобы именно в моем роду произошло нечто подобное. Ты хоть представляешь, какой позор ляжет на нас, если кто-то об этом узнает? Эрстеды отмывались от прегрешений своих предков слишком долго, чтобы теперь профукать все это из-за импульсивности одной ведьмы!
– Делай со мной все, что хочешь. Главное, чтобы мои девочки были в безопасности…
Ведьма замерла на месте и задумалась о чем-то, крепко нахмурив лоб и брови. Сейчас на вид ей явно было чуть больше шестидесяти лет… в сущности же, без вмешательства магии, ей шел уже сотый год.
– Я не стану тебя убивать или иссушать. По городу рыщут псы инквизиции, и мне их внимание не к чему. Вместо этого ты возьмешь своего выродка и отправишься в самую далекую, Богом забытую деревню, которую вообще сможешь найти. Ясно тебе? И если до меня долетит хоть один слух, хоть одно слово или упоминание твоего имени… твои девочки поплатятся за все твои огрехи, а затем и ты сама, Катарина. Понятно?
Глаза Кэт расширились, красные от слез, теперь они казались еще огромнее. Она закусила губу, невольно сильнее прижав к себе Демиена. Ребенок тут же недовольно насупил мордашку во сне.
– Изгнание… Это даже хуже смерти.
– Заставит тебя подумать о том, что ты совершила.
Теперь, когда решение было принято, Верховная вновь стала спокойной, как удав. Магия постепенно возвращала свое, морщинки улетучивались с ее лица, будто их кто-то стирал невидимым ластиком.
Катарина не могла ничего возразить, но все же решила предпринять последнюю попытку искупления. Она рухнула на колени, больно ударившись об каменный грубый пол, и протянула младенца к ведьме.
– Если уж я изгнана из ковена, то хотя бы попроси за меня у норн. Пусть снимут проклятие повитухи. Так я смогу расправиться с отродьем. Умоляю…
Внезапный смех Верховной заставил Катарину содрогнуться всем естеством. Она осторожно взглянула на женщину снизу вверх. Прабабку явно позабавила такая мольба.
– Ох, дитя… Какая же ты смешная. Никто…слышишь, никто из нас не в праве делать этого. Ты прогневила не только меня, но и возможно что-то, что стоит выше нас всех. Возможно, этот ребенок и дался тебе в наказание за твое грехопадение, тебе и жить с этим. Ступай. У меня больше нет времени и желания слушать тебя.
С этими словами Верховная уверенно вышла из зала, оставив Катарину наедине с Демиеном, который мирно посапывал у нее на руках. Она смотрела в его невинное младенческое пухлое лицо и испытывала почти непреодолимое желание со всей силы бросить ребенка об каменный пол. Но в итоге не смогла, ее тут же настигло разрушительное бессилие. Кэт захлебывалась тихими слезами беспомощности. Теперь ей только и оставалось, что думать о благосостоянии своих дочерей, и о том, чтобы не подвергать их опасности.
А еще поддерживать жизнь в своем сыне. Единственном сыне. Порочном и запретном отродье, которого когда-то посмела родить от мужчины, которого взаправду полюбила.
И жить… жить вопреки всему и всем.
Глава 4
– Она меня всегда недолюбливала. Ненавидела даже, наверное. Какое-то горючее желание навредить мне всегда сидело в ней, а я был слишком мал, чтобы по-настоящему противостоять ее воле. Ведь кроме нее у меня никого не было, а у нее не было никого, кроме меня. Мы были созависимыми существами со связью, от которой не могли избавиться.
Бархатистый мужской голос перекатывался в полутемном помещении и очень естественно разлетался вокруг. Слова стекали с языка, точно сладкий мёд. Этот голос хотелось слушать как можно дольше. Впитывать голос каждой частичкой тела, каждой клеточкой своего естества постараться вникнуть в суть сказанного.
В комнате, которую освещала только лампа ночник, на большой кровати лежали два обнаженных человека. Одним был мужчина, второй была женщина. Женщина гладила покатую мужскую грудь подушечками пальцев, будто рисовала на его коже видимые только ее глазу узоры. Она молчала, завороженная и возбужденная. Они недавно занимались любовью, это было видно по следам на постели и по капелькам пота на женском теле.
– Любила ли она меня хоть когда-нибудь? По-настоящему, как своего сына. Может, любила в младенчестве? А может и вовсе ненавидела всю мою жизнь. Тогда зачем оставила и сохранила мне жизнь?
– Проблемы матерей и детей всегда самые запутанные, сладенький. – Тихий женский голос, наконец, прозвучал в ответ на исповедь мужчины. Но в тишине комнаты он слышался инородно. Его тут не должно было быть, должен был остаться лишь мужской тембр с его бархатом, ласкающим слух.
Темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, сел на кровати, взял в руки пачку сигарет и зажигалку. Не вставая с кровати, он закурил. Жесты тонких, музыкальных пальцев были элегантны и выверены до единой детали. Он молча курил, пока женщина продолжала размышлять.
– Зачем забивать этим голову? Ты же еще так молод, наверняка, есть вещи поважнее, чем какая-то старуха, которая ни в грош тебя не ставила всю жизнь. Вот я свою мать даже не знала никогда. Она бросила меня, пока я была еще совсем маленькой.
Женщина последовала примеру своего любовника и поудобнее уселась на кровати, зажав воздушное одеяло между бёдер. В ее голосе просквозил холод и презрение.
– Твоя старуха хотя бы вырастила тебя, а моя просто забила и бросила. Но, знаешь, я не жалуюсь. Жизнь у меня, что надо. Работа в стабильной конторе, съёмная квартира, кошка. Сплю с такими вот красавчиками на выходных… хех, что еще надо для счастья?
Мужчина сделал глубокую затяжку, впустив табачный дым в легкие и выпустив обратно сквозь ноздри. Он повернулся к ней, слегка улыбнувшись одними уголками губ, будто усмехаясь.
– Лучше не задаваться такими вопросами, так ты считаешь?
– Ну да, естественно! – хмыкнула женщина, пожав плечами и заодно поправив волосы, упавшие на лоб. – Жизнь и так коротка, чтобы растрачивать ее на такие пустяки.
– Хм… – задумчиво протянул мужчина себе под нос, вновь закурив. Он уже не смотрел на свою спутницу, просто сканировал воздух перед собой, размышляя о чем-то своем. – Да уж, люди, как мотыльки. Жизнь их очень скоротечна.
– Что?
– Нет, ничего. Просто мысли вслух. – снова эта наполовину улыбка, наполовину ухмылка.
Он не докурил сигарету, привычным для себя жестом двух пальцев потушив ее о пепельницу, что стояла рядом с кроватью на потертой тумбе. Но его это ничуть не смущало, как и то, что сама его спутница была почти как эта самая прикроватная тумбочка в дешевом отеле. Все ее наполнение и мысли были почти такими же … бессмысленными. Мужчина накрыл шею ладонью, разминая затекшие мышцы.
– Так вот, к чему я это. Может, тебе даже повезло, что ты отделался от нее в итоге. Знаешь, многие мужчины ведь до собственной старости нянчатся со своими родителями, особенно с матерями. – он почувствовал ее дыхание прямо над ухом, а затем робкое касание пальцев рядом с пахом. – Ты должен быть признателен ей за то, что она выпустила тебя из гнезда и не дала привязанности. Только так можно стать абсолютно независимым человеком…
Ее голос, похабный и склизкий… Мужчина не мог больше слушать те бредни, что вылетали из ее рта. Он не стал поворачивать к ней голову и даже не удостоил взглядом, только задумчиво глядел в пространство перед собой, пока рядом с ним испустила последний вздох недокуренная сигарета.
– Единственное, за что я признателен своей матери, так это за то, что дала мне сил достаточно, чтобы ненавидеть.
Он сжал кулак. Медленно, осторожно, при этом совершенно не двигался, все так же сидя на кровати. Его губы дрогнули, точно он пытался сказать что-то, но женщина этого не увидела. Вскоре рядом с ним раздался звук удушения. И по мере того, как его кулак сжимался, звуки судорожного глотания воздуха становились все отчетливей и страшней. В воздухе запахло животным страхом и смертью. Мужчина невольно вдохнул глубже, отчасти наслаждаясь моментом.
Она не понимала, почему начала задыхаться, и стала яростно колотить его по спине и плечам кулаками. Руки женщины слабели, а он сидел, точно истукан, все сильнее сжимая кулак, прикрыв глаза. Он чувствовал себя садовником, который только что выкорчевал очередной никчемный и бесполезный сорняк. Чувствовал себя удовлетворенным и счастливым. Жаль, что этот миг длился совсем недолго. Сил у простых смертных было не больше, чем у мухи, поэтому и сопротивление было недолгим. Спустя каких-то полторы минуты она потеряла сознание, а еще через тридцать секунд окончательно перестала дышать.
Теперь надо было очистить тело и постель… Занятие хлопотное для обычного человека, но не для него. Он встал с кровати, довольно быстро оделся и приступил к ритуалу, который называл «исповедью». Его не учили магии, так что приходилось учиться самому и изобретать все новые способы ворожбы. Порой даже придумывать им собственные наименования.
Встав на колени перед кроватью, где лежала еще теплая обнаженная женщина, он щелкнул колесиком зажигалки и извлек язычок пламени. Размеренный вдох и выдох. Мужчина стал что-то нашептывать себе под нос, почти не слышно. Лишь его губы двигались быстро-быстро, пока, наконец, он не раскрыл веки. Свободная от зажигалки ладонь молниеносно накрыла спокойный огонек. Только после того, как вокруг раздался отчетливый запах жженой кожи, а огонь каким-то неестественным образом пытался вырваться из кулака колдуна, проскальзывая алыми языками сквозь пальцы, он позволил себе замолчать и раскрыл ладонь.
Пространство номера в мотеле постепенно заполнил едкий аромат дыма, и воздух стал грязнее. С пару секунд колдун еще наблюдал за тем, как осязаемо дымная пыль обволакивает мертвое тело девушки и кровать, и когда был удовлетворен по каким-то своим внутренним меркам, расслабленно махнул обожженной рукой. Дымка постепенно начала пропадать, будто ее никогда и не было.
Вот уж чему точно смогла научить его мать, так это тому, что любая сложная магия требовала платы. Если что-то отнял – придется заплатить. Не сейчас, так позже. Возможно, для расплаты уйдут годы, десятилетия, а иногда и века, если повезет. Но Демиен все же предпочитал платить по счетам сразу. Эта обожженная ладонь будет еще пару недель напоминать ему о совершенном промахе.
***
О теле женщины средних лет, найденном в дешевом мотеле на окраине Лондона, написали в бульварной газетёнке через пару дней в колонке «Криминальные хроники». Журналист писал, что криминалисты, прибывшие на место, не нашли ничего специфического, что могло бы указать на насильственную смерть, так что следствие было поставлено в тупик и было решено пояснить смерть тридцатипятилетней Амелии Бленнер, как внезапную смерть от сердечного приступа.
– Ужас то какой… Вот так живешь себе спокойно, а потом бац и всё. Кердык.
Похоже продавщица тоже была ярой фанаткой колонки про криминал, поэтому тут же заметила особую заинтересованность в ней Демиена. Тот лишь вежливо улыбнулся в ответ и отдал женщине положенные пару фунтов за газету.
– Берегите себя, молодой человек. – лучезарно пожелала ему женщина, показывая кривоватые зубы.
– И вы, мэм. – отсалютовал ей Демиен, пихнул газету под мышку и направился дальше по бульвару, залитому утренним солнцем. После этой новости ему даже стало легче дышать. Одно лишь расстраивало – он не добился своей цели, и промах этот был очень досадным, ведь он подобрался так близко, как никогда раньше.
На месте несчастной мисс Бленнер должна была быть другая женщина. И теперь Демиен догадывался, почему она так быстро оставила свою подругу в полном одиночестве на растерзание ему. Ведьмы чувствовали себе подобных, могли учуять магию в любом, кто был к ней хоть сколько-нибудь склонен. Но у самого Демиена такой особенности не было. Так уж вышло, что он родился не совсем обычным колдуном. Вернее, он вообще не должен был появляться на свет. Однако, всегда есть что-то, что выше нас всех, и как раз это что-то дало ему право на существование. Правда, в придачу постаралось отобрать бОльшую часть положенных ему привилегий. Так что, к сожалению, он не мог «учуять» магию в ком-то, как делали это ведьмы. Мог лишь понять это, если видел воочию. Или сопоставить косвенные признаки. Рождаясь на свет, ведьма должна была отдать Вселенной что-то взамен за свои силы и долголетие. Ведьмы матери предпочитали платить жизнью собственных любовников, отцов их дочерей. И насколько Демиен знал, не было никого, подобного ему. Ни одного колдуна, лишь ведьмы. Те немногие гримуары об истории магии, которые ему удалось найти за долгие годы своей жизни, рассказывали о том, что ведьмы сами по себе стерильны, и якобы только кровавая жертва позволяет им плодиться дальше. Однако, нигде не было сказано, почему он – исключение из правил.
Сам же Демиен понял, что может колдовать где-то на десятом году своей жизни. До этого момента он был абсолютно обычным ребенком из маленькой английской деревушки в глуши. Мать частенько поколачивала его за детские проступки или озорство, и, однажды, магия, вся эта стихийная сила, просто выплеснулась наружу, затмив его детский разум. Тогда он только защищался, но внутри него бурлил гнев. За что она бьет его? За что ненавидит? Почему он не может быть, как все дети? Мысли слились воедино в крик боли и непонимания, а затем ударили по матери волной такой силы, что женщину откинуло на противоположный конец их тесного дома. Только чудом она ничего себе не сломала, а Демиен почти сразу упал без сил и потерял сознание. С тех пор они старались не вспоминать этот инцидент, но мать явно стала вести себя иначе. При виде сына она замирала, в глазах читался страх и предупреждение: «Не нападай на меня, и я не причиню тебе вреда». Договор, который мы пытаемся заключить лишь в случае с диким зверем. Она не ожидала от сына ничего подобного, может, даже радовалась тому, что он не унаследовал магической силы. Но ее молитвы никто не услышал, а у него появилось еще больше вопросов, на которые она отказывалась давать ответы.
Демиен полагал, что мать попросту испугалась того, что ее сын оказался магом. В ее планы не входило ни его обучение, ни даже то, что он будет владеть магией или иметь к ней способности. И как бы он не старался просить ее помочь, научить хоть чему-нибудь или объяснить – она всегда отказывалась. Говорила, что у него слишком разыгралось воображение, только и всего.
Будучи мальчишкой ему приходилось выкручиваться самому. Помимо приходской школы, куда мать немедля отдала его, как только он достиг нужного возраста, Демиен постоянно искал сведения о магии. В школе им говорили о вреде колдовства, о том, как опасно это дьявольское искусство и что тех, кто его практикует, после смерти ждут самые немыслимые и жестокие пытки. Конечно, Демиена это не останавливало. Напротив, подстегивало интерес. Так что он начал самостоятельно искать свой путь в магии. Найденные дома гримуары матери помогали ему в этом, но не во всём. Большинство текстов он, как не силился, не мог прочитать, поэтому имел представление только о самых простых и безобидных вещах.
Путь Демиена в магии был тернист и полон неудач. Почти все он изучал буквально на ощупь, как слепой котенок, тыкаясь носом в неизведанное и пытаясь определить, принесет оно ему пользу или вред. Но чего ему было не занимать, так это терпения и упорства. Добавьте к этому большое любопытство, и получится ядреная смесь. К тому же, у него было на руках очень много времени, чтобы изучить все премудрости колдовского искусства, прежде чем состариться.
Его поиски и обучение продолжалось до сих пор, хоть на дворе уже были далеко не Средние века. Колдун прекрасно знал со слов матери, что он – не единственный ее отпрыск. Она частенько обвиняла его во всех смертных грехах, и одним из таких был упрёк в том, что именно из-за него ее разлучили с дочерьми.
Естественно, у него не было ни описаний, ни фотографий, ни даже рисунков. Ничего, что могло бы привести его к сестрам, если те были еще живы. Но, еще в молодости, Демиен стремился найти их. Искал все эти столетия, но все было безрезультатно. В конце-концов, мужчина решил, что они либо мертвы, либо просто не хотят иметь с ним дело. Это его не удивляло, ведь сестры могли не любить его так же, как и мать.
Пока он искал, ведьмы то уходили в подполье, то вновь выходили из тени, и именно в эти моменты он мог на короткий миг прикоснуться к их таинству. Каждая ведьма, которую он встречал у себя на пути, была не похожа на другую, и у каждой он старался учиться чему-то новому, прежде чем отправить в последний путь. Жаль ли ему было убивать их? Нет, ведь они, узнав о его колдовской сущности, тут же стремились избавиться либо от него, либо сбежать самим. Ни того, ни другого колдун не мог позволить, и именно так начался его “Крестовый поход”.
Размышляя обо всем этом, Демиен не заметил, как подошел к кофейне, где каждое утро брал свежий кофе. С тех пор, как в Старый Свет стали привозить кофейные зерна, мужчина целиком и полностью перешел в веру кофейного напитка и с утра не мог пить ничего другого. Чашка черного крепкого кофе на голодный желудок помогала ему взбодриться и освежить мысли.
