В тот день представлений не было, а репетиция для младших актеров окончилась довольно быстро, поэтому Шен-Ри оказался предоставлен самому себе. Впервые за долгие годы он не обрадовался свободному времени, а испытал настоящее мучение. Ждать без дела было почти невыносимо, а думать о чем-либо еще, кроме Зара и его первой прогулки по городу, Шен просто не мог.
Строгие правила храма обязывали служителей Великой Богини возвращаться до полуночи – прежде, чем прозвенит последний гонг и все ворота будут закрыты. Зар появился за несколько мгновений до гонга. Шен-Ри, взволнованно ждавший его у Южных ворот, уже почти отчаялся увидеть друга, но в последнюю минуту тот ворвался в полуприкрытую дверь и устало рухнул прямо под высокой храмовой стеной. Его тюрбан был наполовину размотан, деревянные туфли потерялись, на ногах виднелись свежие ссадины.
Но Зар улыбался. Широко, как никогда прежде. А услышав удары гонга, он громко и радостно рассмеялся.
Шен-Ри хотел броситься ему навстречу, однако передумал и тихо скрылся в темноте сада, не желая мешать этому триумфу. Его собственное сердце, неизвестно отчего, вдруг наполнилось горечью и болью. Спрятавшись в самой глубине сада, там, где он когда-то укрывал от чужих глаз плачущего Хекки, Шен позволил этой боли уйти прочь вместе со слезами. Когда их долгий – слишком долгий – поток иссяк, Шен-Ри еще несколько минут просто лежал в высокой мягкой траве и смотрел на луну.
Луна была прекрасна – как всегда.
Любопытство оказалось сильней страха снова столкнуться с болью, поэтому, вернувшись в келью, Шен очень хотел расспросить Зара, как ему понравился город. Старший друг, однако, был совершенно не расположен к длинным историям: распластавшись по своей узкой деревянной кровати, он крепко спал. Нерасплетенные косы свисали до пола (в спальнях для актеров кровати все же были повыше, чем в общей комнате для мальчиков-учеников), собирая кончиками пыль, а на лице Белого Змея застыло несвойственное ему выражение счастья.
Историю своей прогулки Зар поведал только наутро, когда они оба выполняли привычные с малых лет упражнения для крепости тела. Загибая ногу выше головы в просторном зале для тренировок, беловолосый огляделся, убеждаясь, что никто из других актеров не стоит слишком близко, и проникновенно поведал:
– Шен, я вчера был с женщиной.
Шен-Ри не нашелся, что ответить на это.
С женщиной, да… Что тут скажешь?
– И я пил вино, – Зар еще выше вытянул носок ноги, а затем осторожно опустил обе руки на пол и сделал плавный переход в стойку на ладонях. – Абрикосовое! Шен, ты не поверишь, как это вкусно! Я хотел взять с собой, для тебя… но вспомнил, как за это наказали Такку, и передумал. Зачем тебе такие неприятности. Лучше уж подождать немного. Не так долго тебе осталось быть узником этой великой могилы, – Зар прошелся на руках от одного края комнаты до другого и добавил, вернувшись и встав обратно на ноги: – Меньше пяти лет, Шен. Это можно вытерпеть, я знаю.
Шен-Ри кивнул. Само собой, можно. Не помирать же вот прямо сейчас только от того, что друг не принес тебе абрикосового вина. И от того, что женщины приходят лишь во сне, да и там ведут себя уж слишком целомудренно.
Хотя пять лет – это невозможно долго.
Зар тоже понимал, что подобные слова особенно не утешают, а потому подошел к Шену и крепко взял его за плечи.
– Не грусти, дружок, – он пригнулся и коснулся своим лбом головы Шена. – Если мне дали глоток свободы, это не значит, что я забуду о тебе. Тем более накануне твоего первого настоящего выхода.
Да! Первый выход! Если и можно было чем-то утешиться, то именно этим прекрасным событием. Шен-Ри готовился к нему все последние месяцы после встречи с главным распорядителем. Роль Служанки у него, хвала Великой Богине, забрали вместе со скучным серым платьем. Вместо него мастер Ао сшил для Шена прекрасный наряд, украшенный, как и положено, жемчугом и горным хрусталем. Роль Феи Снов, разумеется, не могла принадлежать только одному актеру, тем более – такому юному. Ее исполняли еще два танцора, но они оба были намного старше Шена, и потому их платья не подошли бы ему. Да и не принято в храмовом театре передавать одежду друг другу, если это наряды для главных ролей.
Жемчужное платье было прекрасно. Когда Шен-Ри увидел его в первый раз, он едва не лишился дара речи: ведь это его первый настоящий наряд для сцены! Невзрачное одеяние служанки нельзя назвать даже тенью такого великолепия. Впрочем, и сама роль никак не сопоставима с предыдущей.
Фея Снов, названная сестра Лунной Девы, была одним из самых интересных персонажей во всем танцевальном репертуаре храмового театра. Многие актеры с удивлением косились на слишком юного для такой чести Шена. Но не пытались оспаривать решение Дабу Реа. И змей в ботинки наследнику рода Тэ никто не подкладывал.
Выступление было назначено на первый лунный день шестого месяца. Шен-Ри очень волновался. Каждый раз, когда он думал о выходе на сцену, сердце у него начинало учащенно биться. Движения были отработаны до полной безупречности, все участники представления искренне желали Шену удачи и помогали ему как могли… Но сердце все равно билось.
Шен-Ри понимал, что вместе с первым выходом на сцену в настоящей, «взрослой» роли он перевернет очень важную страницу своей жизни.
Но, к слову о страницах.
За день накануне выступления к Шену прокрался малыш Хекки (который давно уже приобрел нехорошую дерзкую привычку без спросу покидать ту часть храма, что отведена ученикам) и притащил с собой увесистый древний фолиант.
– Шен! Смотри, здесь написано, будто все первые актеры театра Великой Богини были свободными! – Хекки до сих пор очень гордился своим умением читать, но Шену даже в голову не приходило, что ушлый маленький Лисенок догадается стащить книгу из храмовой библиотеки!
– Хекки! Тебя выпорют за это! – воскликнул он, сердито отбирая книгу у мальчика.
В ответ Хекки лишь хитро улыбнулся, показав свежую дырку между жемчужно-белых зубов.
– Не выпорют, я ее тихонечко взял. Никто и не заметил. А потом обратно положу.
– Ну зачем тебе это, глупый? – Шен в недоумении смотрел на младшего друга, силясь понять, что за демоны выкрали душу наивного малыша и оставили вместо нее этого лукавого подменыша, вечно готового на шалости и опасные забавы. – Хекки, зачем? Ты мог бы просто позвать меня в библиотеку и показать там!
Лисенок только плечом повел. И посмотрел на Шен-Ри своими ясными зелеными глазами. Невинными, как у Воздушной Феи в день ее рождения. Однако за последнее время Шен уже неплохо научился противостоять этому невозможному обаянию.
– Ничего не хочу знать, – звенящим от холодного гнева голосом сказал он. – Возьми это и отнеси обратно. Сейчас же!
Шен даже не представлял, что может так рассердиться на одного из самых близких людей. Но эта бессмысленная дерзость, эта доходящая до неприличия беспечность возмутили его, как не возмущало ничто и никогда. Зачем лишний раз гневить богов? А людей гневить – еще глупее.
Хекки такого приема тоже не ожидал. Распахнув глаза в непритворном изумлении, он сделал шаг назад, а потом выхватил книгу у Шена из рук и бросился прочь.
Все произошло так быстро и так нелепо, что Шен-Ри опомнился, лишь когда тень Лисенка исчезла за узкой раздвижной дверью.
– Хекки… – его голос растворился в каменной тишине.
Это было плохо. Шен в отчаянии опустился на свою низкую кровать и обхватил голову руками. Они с Хекки и прежде могли не сойтись во мнениях, поспорить, но тогда младший всегда смиренно принимал волю старшего. Как это и положено. Он огорчался, но искренне верил, что с высоты своего опыта Шен-Ри лучше знает, что можно делать, а чего не стоит.
Теперь все изменилось.
Слишком рано.
Шен с грустью посмотрел на опустевший дверной проем. У него пропало всякое желание идти в сад, куда он так стремился рано утром, пока еще не начались последние приготовления перед завтрашним выступлением.
Таким и застал его Зар, вернувшись в комнату раньше времени.
– Что случилось? – В голосе его Шен-Ри услышал даже не тревогу, а настоящий страх. – Шен? Ты упал? Что-то с ногами?!
– Нет, нет… Это Хекки, – Шен поднял глаза и встретился взглядом с другом. – Мы… поссорились.
Белый Змей нахмурился и сел рядом.
– Забудь, – коротко сказал он. – Я уж думал, правда что-то плохое… – Зар качнул головой, словно отгоняя дурные мысли. – С Хекки я поговорю. Он совсем потерял ум в последнее время. Красотка сказал мне пару дней назад, что видел, как наш Лисенок крадет сладости с алтаря Великой Богини в саду. Я знаю, многие малыши делают это, особенно когда хотят покрасоваться друг перед другом, но Хекки не красовался. Он просто сладкоежка и глупец, каких храм не видывал уже давно. Я поговорю с ним сегодня же. А ты ступай к мастеру Ао, он там что-то добавил к твоему наряду, хочет проверить, ладно ли будет смотреться.
Весь день после этого Шен-Ри был занят, как никогда прежде. Только вечером, совершенно обессиленный, он вернулся в свою комнату. И обнаружил, что его кровать усыпана маленькими белыми цветами. Такие цветы росли лишь в одном месте – в том укромном уголке, куда Шен и Хекки уходили прятаться от всех своих печалей.
В день своего первого выхода в новой роли Шен-Ри проснулся раньше обычного. Храмовый гонг еще не звенел, над миром висела густая и темная летняя ночь.
Тихо покинув комнату, Шен вышел в сад и поднял глаза к небу. Тут и там мерцали россыпи звезд, но луну он так и не нашел: вероятно, ее закрыли неровные плотные облака. Это был не очень хороший знак, и Шен-Ри сложил пальцы колечком, чтобы отвести беду. Впрочем, никаких дурных предчувствий у него не было, только не проходящее уже несколько дней волнение. Шен боялся, как бы это состояние ума не помешало ему в самый решающий момент, и потому решил, что лучше всего провести утро не в суете последних приготовлений, а наедине с собой.
Он укрылся в одной из храмовых беседок – самой старой и почти заброшенной, – чтобы в одиночестве вспомнить все, чему юных воспитанников театра учили на уроках об истинном предназначении. Обычно мальчики из храма невыносимо скучали на этих уроках, предпочитая тренировать свое тело, а не ум, но Шену они нравились. Ему тоже плохо давалась наука остановки мыслей и обращения к своему сердцу, но он находил в ней определенное удовольствие. Особенно в те минуты, когда хоть на несколько мгновений умудрялся замереть во внутреннем безмолвии.
На этот раз Шен-Ри не стал изнурять себя попытками остановить ум, а просто сосредоточился на дыхании, звуках ночного летнего сада, приятном ощущении прохлады, ярких звездах. Он лежал на старых истертых камнях, смотрел в небо через широкую дыру в крыше беседки и словно растворялся в окружающем пространстве.
– Где тебя демоны носили, крысенок?! – Мастер Обо, главный постановщик представлений, смотрел на Шен-Ри с большим гневом в глазах. – До начала осталось меньше часа! Или ты забыл, что сегодня выступаешь?
Шен привычно опустил глаза в пол и почтительно сложил ладони у груди.
– Я молился Великой Богине, – соврал он, не испытывая стыда от этой лжи. По большому счету, его уединение мало чем отличалось от настоящей искренней молитвы, хотя никакая Богиня в нем – к счастью! – не присутствовала.
В ее милость Шен-Ри не верил с того момента, как узнал, отчего стал изгоем в своей семье.
Мастер Обо сердито фыркнул, но гнев схлынул с его лица.
– Молился он… Ступай к Ао, бездельник! Да бегом, бегом! Чтобы пятки земли не касались!
И Шен припустил со всех ног к гримировочной комнате.
Обычно танцоры облачаются в свои наряды незадолго до начала представления, однако грим требует особой тщательности, поэтому Шен-Ри понимал волнение господина Обо. Но он знал, что все успеет. Мастер Ао обещал лично нанести краску на лицо Феи Снов, а это значит, что красно-белая маска будет безупречной.
Так оно и вышло.
Мастер преображения ни словом не укорил Шена – напротив, он был ласков так, словно готовил к выступлению родного сына. Мягкими кистями нанес белила и кармин, расчесал длинные волосы, застегнул все петли на платье, расправил каждую складку наряда.
– Ты прекрасен, Шен-Ри из рода Тэ, – сказал мастер. – Взгляни на себя.
Он подвел Шена к высокому зеркалу из бронзы, и тот замер, оторопев. Никогда прежде он не видел себя таким: белое платье, черный каскад волос, белое лицо, красный узор вокруг глаз… Незнакомец в зеркале походил на сказочного духа.
Этот незнакомец был создан для танца.
Шен-Ри окончательно понял, что ему нечего бояться.
Говорят, Фея Снов родилась из дыхания Абино Таро, древнего духа небес, когда он уснул, запутавшись в сети между земной твердью и родными облаками. Поутру, набравшись сил во время сна, Абино Таро разорвал сеть и вернулся на небо, а Фея осталась жить между мирами. Она долго скиталась, не зная ни приюта, ни любви, покуда случайно не заглянула в сон Великой Богини. В нем было так хорошо, что Фея решила остаться там навсегда. С того момента все люди в мире начали видеть добрые сны. В том числе и Лунная Дева, которая много веков боялась уснуть, страшась встретить в своих кошмарах злого демона Тассу-Теру. А демон, узнав, что Лунная Дева снова может спать и наслаждаться сновидениями, ужасно разозлился и дал клятву погубить Фею Снов. Он так долго ждал, когда Лунная Дева устанет и погрузится в сон, чтобы настичь ее там! Так долго – и напрасно. Жажда мести омрачила разум Тассу-Теру, и на долгие годы он забыл о Лунной Деве, охваченный стремлением покарать Фею Снов. А когда, наконец, настиг ее, то понял, что не имеет власти над той, что родилась от самого Абино Таро и получила благословение Великой Богини. Охваченный гневом и досадой, Демон натворил много зла в мире людей, но это уже другая история. А в день Истинного Новолуния храмовый театр дает представление о торжестве добрых сил. И на сей раз выступление актеров Дабу Реа сорвало овации, каких уже давно не знавала открытая сцена театра Великой Богини.
Настоятель храма видел, как ликуют простолюдины, ради которых и затевается каждый год представление о великом поражении и глупости Тассу-Теру. Видел он и мальчишку Тэ, которого усыпали цветами. И его властную прабабку, у которой волосы уже давно побелели, точно грива демона. Старшая Тэ сидела в ряду для почетных гостей и взирала на танцоров с тем же непроницаемым выражением на лице, что и сам настоятель. Едва ли ее наследник заметил свою высокопоставленную прародительницу. Он был слишком погружен в танец. Как обычно. Настоятель уже не раз видел таких танцоров – созданных для Великой Богини, действительно уготованных ей. Он и сам когда-то, очень давно – так давно, что уже почти и не вспомнить, – отдал бы все на свете за возможность танцевать без остановки…
После выступления Шен-Ри Тэ едва смог уйти со сцены – так неистово выражали свой восторг зрители театра. Бедняки бросали на сцену гроздья цветов, а состоятельные люди не скупились на золотые и серебряные монеты.
Это был самый счастливый день в его жизни.
Шен был прав, когда предполагал, что новая роль все изменит. Так оно и вышло.
Это произошло не сразу, не в один день, но однажды, проснувшись утром от звука гонга, Шен-Ри понял, что его мысли и мечты стали иными. Он больше не был «крысенком», его давно перестали так называть. Он больше не боялся завистников, потому что ощущал себя равным среди других талантливых актеров. Он не трепетал при виде своего наряда и мог сам нанести грим на лицо – быстро и без ошибок. Но самое главное, он почти совсем перестал тосковать о внешнем мире. И когда Зар возвращался со своих прогулок, Шен с удовольствием слушал его рассказы. Если, конечно, Белый Змей имел настроение что-либо рассказывать.
Прошло три года. Шен-Ри не считал их специально – он понял это, только когда узнал, что скоро у малыша Хекки состоится решающее испытание. Впрочем, если говорить по правде, малышом сын уличного торговца давно уже не был. Он сильно вытянулся к своим тринадцати годам, научился играть на маленькой пятиструнной мезере, курить сладкий вишневый табак и виртуозно флиртовать со старшими актерами. И, как прежде, был падок на всевозможные глупости. Именно поэтому Лисенку никак не удавалось отрастить длинные волосы: всякий раз их остригали выше плеч – в назидание за дерзость.
Шен был уверен, что Хекки сдаст свой экзамен с первой попытки и без особого труда.
Когда он пришел на испытание, чтобы поддержать друга, тот даже не выглядел особенно взволнованным. Шен смотрел на его танец со странной смесью восторга и смутной тревоги. Хекки танцевал прекрасно – легко, свободно, будто летал, – но он не растворялся в танце, как сам Шен-Ри. Это могли не заметить другие, этому могли не придать значения, но на самом деле разум Хекки никак не обретал ту же легкость, что и тело. Он был слишком прочно привязан к внешнему миру.
К миру, полному соблазнов и искушений.
И Шен знал – эта привязанность еще принесет Хекки немало страданий и слез.
Успешно распрощавшись с этапом ученичества, Хекки жадно ухватился за возможность поскорее стать «взрослым». В первый же день за обедом младший друг сообщил ему, что поселился вместе с болтливым Атэ. Шен едва не выронил из рук чашку, узнав, что Лисенок сам выбрал это соседство.
– Ну не к вам же идти, – Хекки невинно смотрел на Шена своими большими глазами и вдохновенно пережевывал сладкие бобы с корицей. – Спальни ведь только на двоих. А вы с Заром уж давно как братцы стали!
Шен-Ри мог сделать вид, будто не услышал обиды в этом возгласе, но предпочел не оставлять места для полунамеков.
– Если ты хочешь, чтобы мы снова были рядом, просто скажи. Зар не обидится, он уже взрослый.
Хекки только фыркнул.
– Нет, с вами скучно. Ты опять начнешь читать мне морали с утра до вечера, из Зара, наоборот, слова не вытянешь. А Атэ Хон знает столько веселых историй, что можно не спать всю ночь!
Шен не сразу нашелся, что на это ответить.
– Ночь дана для того, чтобы набираться сил для нового дня, – сказал он, помолчав минуту. – Ты уже достаточно умен, чтобы понимать это.
Хекки нахмурился и как будто собрался возразить, но вместо того вдруг улыбнулся и кивнул.
– Конечно. Я понимаю.
После того случая с книгой они старались не ссориться, не говорить друг другу лишнего, но, допивая остывающий чай, Шен-Ри почувствовал, что это внешнее согласие – лишь маска. И что тонкая трещина между ним и Хекки становится все больше.
– Ты не сможешь его изменить, – сказал Зар несколько месяцев спустя, когда Хекки в очередной раз не вернулся ночевать в храм. – Это природа, Шен. Лисенок всегда был таким, просто в детстве ему требовалось меньше.
О том, что Хекки частенько исчезает на ночь, знали в театре все, включая господина Дабу. Но даже Дабу предпочитал закрывать глаза на это безобразие, потому что очаровательный маленький актер пришелся по вкусу одному из весьма почитаемых жителей Тары… И тот недвусмысленно дал понять главному распорядителю, что будет очень огорчен, если его лишат возможности общаться с юным дарованием. К тому же поклонник весьма хорошо платил за каждый визит своего любимчика. Весьма хорошо.
Сам Хекки был безмерно счастлив, что первое же выступление в роли Маленькой Сио принесло ему такой бесценный подарок, как покровительство сановника. В отличие от Шена, он почти не ждал момента, когда мастер Обо подарит ему большую роль. Талант Хекки сверкал всеми гранями с первых дней прихода в театр: после истории с Шеном главный постановщик решил не дожидаться, пока Лисенок станет постарше и поумней.
А зря. Мало того, что ранняя слава вскружила Хекки голову хуже, чем сладкое абрикосовое вино, так еще и поклонников у него сразу появился целый рой. И среди них этот сановник Гао, охочий до красоты и талантов.
От других актеров Шен-Ри узнал, что Гао Ма – большой специалист по части юных танцоров. Он и самого Шена страстно желал бы видеть в своих покоях, да только сановнику хватило ума не посылать приглашение наследнику рода Тэ. А может быть, он, будучи человеком прозорливым, просто разглядел в глазах Шена тот самый неистовый огонь танца, в котором сгорают все остальные желания и страсти.
Воспитывать младшего друга Шен-Ри больше не пытался. Толку-то? Он понимал – у каждого своя судьба. Глупо винить Хекки за то, что тому больше по душе внешний мир. И за то, что у него есть возможность в этот мир вырваться. Сам Шен остался единственным из всех троих, кто еще не получил права покинуть храм. Он мог бы, конечно, поступить подобно Хекки… Найти себе покровителя и наслаждаться привилегиями любимчика. Но мысль о том, какую цену нужно за это заплатить, повергала его в смятение.
Зар и вовсе относился к поведению младшего с изрядной долей презрения. И не считал нужным скрывать это.
– Ты слишком падок на соблазны, Лисенок, – не раз говорил он Хекки. – Твоя любовь к усладам погубит тебя!
