И Шен-Ри очень боялся, что Зар прав. Оставаясь таким же добрым и милым, как прежде, Хекки неумолимо отдалялся от них, предпочитая простое общество болтуна Атэ. А тот в свою очередь бездумно наполнял разум мальчика идеями, которые могли только навредить. Свободный и весьма небедный Атэ Хон стал ему примером для подражания, не осознавая того, насколько это опасно для актера, на всю жизнь отданного в услужение Великой Богине.
Неудивительно, что со временем Хекки начал покидать стены храма даже в те ночи, когда сановник Гао вовсе не ждал его в своих богатых покоях. Он уходил тогда, когда ему этого хотелось, неукоснительно соблюдая лишь одно правило – быть в храме во время репетиций и представлений. Хотя бы на это у глупого Лисенка ума хватало.
Шен удивлялся тому, как легко вольности сходят с рук избалованному славой мальчишке. И он понимал, что однажды Хекки все же поймают на очередной, слишком большой дерзости. Во время ученичества тот, как правило, отделывался щедрой порцией плетей за свои шалости. Или унизительным укорачиванием волос. Ни то, ни другое, увы, не исправило характер сына торговца. А за нарушение обета о верности храму Хекки мог схлопотать гораздо более серьезное наказание – из числа тех, которыми не без оснований пугают учеников танцорской школы.
В один из вечеров, когда Зар ушел по своим делам, Хекки заявился к Шену, сияя от радости, как праздничный храмовый фонарь. Не испытывая ни малейшего стеснения, он завалился на кровать Зара и, сладко потянувшись, заявил:
– Ах, Шен! Ты не поверишь, какой волшебный вечер был у меня сегодня!
Шен-Ри отвлекся от штопки своей любимой рубахи и молча покосился на друга.
– Нет, правда! – Вид у Хекки был, как у кота, который наелся краденых колбас. – Это было… это было просто невероятно!
Шен вздохнул.
То, что Хекки охоч до постельных утех, его не смущало. Он и сам был бы не против наконец познать все прелести плотского наслаждения. Но не с мужчинами. И не украдкой, точно вор.
– Тебя поймают, Хекки, – тихо сказал он другу. – Ты очень удачливый, и боги хранят тебя… Но твоя дерзость не знает границ. Ты лишь недавно встретил свое пятнадцатилетие и не имеешь права покидать храм.
– Ага! – Хекки вытащил из своей широкой сумки крупную гроздь спелого винограда. – Не имею. Конечно. Поэтому Дабу сам меня за ручку отвел к моему первому любовнику. Небось, еще и денежек за это отхватил! – Он поднял виноград над запрокинутой головой и стал медленно откусывать от кисти по одной ягоде.
Глядя на друга в этот момент, Шен-Ри так легко представил его в роскошной шелковой постели сановника Гао.
– Хекки… – он не мог подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своей тревоги. – Неужели ты не понимаешь, чем рискуешь?
Лисенок покосился на Шена и вернулся к своему винограду. Обнажив ровные белые зубы, он красиво, как на сцене, обхватил ими очередную ягоду и резко ее оторвал.
– Все знают, что ничего мне не будет. И ты знаешь. Просто завидуешь.
Эти слова повисли между ними, точно невидимый горький яд.
Зависть? Нет… Пожалуй, это последнее чувство, которое Шен-Ри Тэ мог бы испытывать к своему младшему другу. Но спорить и доказывать, что тот не прав, уже не хотелось.
– Я оставлю тебе винограду, – сказал Хекки, чувствуя за собой вину и пытаясь ее загладить. – Хочешь?
– Нет. Не нужно. Я не голоден.
С этими словами Шен вернулся к своей рубахе и больше уже не отвлекался от кропотливой штопки.
Хекки и раньше был не подарок, но в последние несколько месяцев стал совершенно несносным.
В пятый день седьмого месяца Шен-Ри наконец получил то, о чем мечтал столько лет, – разрешение выйти в город.
Он узнал об этом рано утром от главного постановщика представлений. И растерялся.
Новость застала его врасплох: после разговора с Хекки Шен старательно не думал о мире за пределами храма. Чтобы не порождать в своем уме лишних демонов. Но теперь, когда разрешение было дано, Шен-Ри понял, что демоны уже давно живут не только в его уме, но и в сердце. В сердце, которое оказалось скованным страхом.
– Как я выйду за ворота, Зар? – в волнении спросил он друга, едва только представилась возможность. – Я ничего не знаю. Мое сердце стучит так громко…
– Со мной, – коротко ответил Белый Змей.
И в самом деле отправился за ворота вместе с Шеном.
Едва только окончилось дневное представление и костюмы были убраны в шкаф, а грим смыт, Шен-Ри получил от слуг тючок с простой одеждой для города. Все как у Зара в прошлый раз: штаны, рубаха, деревянные ботинки. Только тюрбан ему не понадобился, ведь Шен-Ри не обладал столь примечательной белой гривой. Ему достаточно было просто заплести волосы в длинную косу.
По пути к Южным воротам Шен задал вопрос, который давно не давал ему покоя:
– Отчего нам запрещают покидать храм, Зар? – он едва скрывал тревогу в голосе. – И зачем возвращают эту возможность?
Зар усмехнулся.
– А ты не понимаешь? Не видишь по себе самому? Годы заточения лишают нас смысла существования без театра. По крайней мере, все на это направлено. Посмотри на себя, Шен-Ри: ты давно разучился жить обычной жизнью. И едва ли научишься снова. Едва ли даже захочешь. Храм сделал свое дело – приковал тебя к себе. И эти невидимые оковы хуже любых настоящих.
Они как раз дошли до ворот, когда Зар с грустной усмешкой спросил:
– Разве ты не боишься идти туда?
Шен боялся.
Открытая сцена театра выходила своим краем за пределы храмовой стены, и, выступая перед зрителями, он свободно мог смотреть на город (вернее, кусочек города, примыкающий к храму). Шен-Ри видел обычных людей, груженые телеги торговцев, богатые повозки сановников… И порой рвался туда – в гущу жизни, но никогда, как ни силился, не мог представить себя частью внешнего мира.
Храм действительно стал центром его мироздания.
Ворота они прошли молча. Шен так и не нашелся, что сказать другу. А потом ему стало не до разговоров. Сразу за стеной кипучая жизнь нахлынула на него и оглушила. Они сделали лишь несколько шагов прочь от храма, когда ровный привычный гул звуков превратился в голоса сотен людей, в нос Шену ударили бесчисленные запахи, а перед глазами у него распахнулось такое пестрое полотно жизни, что он невольно застыл на месте.
Зар не торопил его. Стоял рядом, невозмутимо глядя на шумную толпу.
Когда первое потрясение прошло, Шен вспомнил, что нужно дышать, и торопливо наполнил легкие воздухом.
– Зар… – еле слышно прошептал он, – так везде?
– Нет. Но в целом город именно такой. Я не стал предупреждать тебя – ты сам должен понять, нравится ли тебе такой мир.
– Я… не знаю, – Шен-Ри пытался собрать себя, словно распавшегося на части в этой гомонящей сутолоке. Радостное предвкушение почти полностью исчезло, уступив место необъяснимому страху и желанию спрятаться. Людей было слишком много! От бесконечного множества их голосов, от смеси запахов и мельтешения пестрых одежд Шен совершенно утратил чувство равновесия. Он не понимал, что делать дальше, куда идти, и хотел лишь одного – снова оказаться в тишине.
Твердая рука Белого Змея возникла в этом безумном мире будто из ниоткуда. Она крепко взяла Шена за плечо и направила куда-то – куда именно, тот не понимал и даже не пытался понять. Когда звуки вокруг стали тише, он осознал, что Зар увел его в тесный переулок между домами. Это была даже не улица, а скорее щель, отделяющая два ряда не очень аккуратных двухэтажных строений. На земле между ними горами лежал мусор, а наверху, от крыши до крыши, были натянуты веревки с мокрым бельем. Тяжелая холодная капля сорвалась с одной из рубашек и упала на лоб Шен-Ри. Вздрогнув, он словно очнулся и наконец пришел в себя.
– Где мы?
Зар пожал плечами.
– Где-то возле аптечной лавки, судя по запаху, – он критически осмотрел Шена с головы до ног и промолвил: – Похоже, внешний мир произвел на тебя глубокое впечатление, дружище. Предлагаю немного сгладить его в более приятных местах этого города. Постой здесь, я найду нам извозчика и покажу тебе один чудесный парк. Думаю, сейчас это то, что нужно, – он улыбнулся и виновато развел руками: – Вообще-то, я хотел для начала отвести тебя в бордель, малыш Шен, чтобы ты уже наконец расстался со своими иллюзиями о женщинах. Но, похоже, сегодня не лучшее для этого время.
Что ж… К чести Шен-Ри стоит сказать, что в парке он и впрямь достаточно пришел в себя, чтобы продолжить изучение города без коленной дрожи и с относительно прояснившимся сознанием. Но до борделя в тот день так и не дошло: Зар посчитал, что на первый раз Шену и так хватит ярких впечатлений.
Уже поздно вечером, когда они оба растянулись на своих узких постелях, Зар позволил себе осторожный вопрос.
– Ну и как тебе внешний мир?
Шен-Ри не мигая смотрел в темноту. Он молчал почти весь день и весь вечер.
– Там очень много всего.
– Много, да. Ты не видел и сотой части. Мир велик и прекрасен… – долгий вздох Белого Змея подсказал Шену, что его друг снова грустит о чем-то своем.
– Зар… А ты сам? Каким был твой первый день свободы?
– О! – Зар оживленно завозился в своей кровати. – Совсем иной! В детстве я лучше тебя запомнил город и обычных людей. И жаждал увидеть их снова. Мой первый выход из храма был похож на праздник. Порой мне кажется, что это был лучший день в моей жизни…
Шен вспомнил счастливый смех друга в тот далекий вечер несколько лет назад и невольно подивился тому, как все же по-разному они приняли долгожданный дар свободы.
– Ах да! – воскликнул Зар, вернувшись из своих воспоминаний. – Я совсем забыл ответить на твой второй вопрос: почему нам все же дают покинуть храм.
– И почему?
– Подумай сам: сколько взрослых, сильных и красивых мужчин в нашем театре? Много! И все они полны амбиций, тщеславия и… той энергии, что заставляет людей совершать самые немыслимые безумства. Это энергия жизни, энергия солнца. Это то, что гонит нас вперед, заставляет танцевать и жаждать чего-то большего. Запри эту силу в храмовых стенах – и она разрушит его, разломает изнутри. А так… все просто: дай мужчинам возможность потратить ее на женщин, на вино и глупые игры в свободу, и можно не бояться урагана.
Шен-Ри тихо сглотнул, зажмурив глаза.
«То, что гонит нас вперед, заставляет танцевать и жаждать чего-то большего…»
Зар, Белый Змей, куда же она тебя гонит? Отчего твой взор так часто подернут пеленой тоски? И этой самой жажды?
Соседняя кровать еще раз скрипнула и затихла.
– Доброй ночи, Шен. Спи спокойно. И ничего не бойся – там снаружи ничто не отнимет у тебя твой покой. Ты весь здесь. В этом твоя сила.
Той ночью Шен-Ри спал трудно, ему виделись отголоски минувшего выхода в город: то чарующие и призывные, то пугающие и полные опасностей. А в следующие несколько дней у него не было ни минуты свободного времени, чтобы попытаться снова увидеть улицы Тары – на театр навалились очередные праздничные торжества. С утра до вечера актеры бесконечно репетировали сложные многоступенчатые номера, а ближе к ночи давали представления, после которых сил оставалось – только до кровати доползти. В эти дни даже Хекки не пытался удрать в город, он уставал, как и все.
А когда праздничное безумие осталось позади, Шен понял, что страхи его за это время почти совсем развеялись. Во второй раз он отправился на прогулку один – хотел понять, какие чувства на самом деле вызывает у него Тара. Хотел остаться наедине с ее шумом, суетой и пестрым узором жизни.
Он бродил по улицам и переулкам, опустевшим и затихшим после буйства праздничных гуляний, и на сей раз искренне наслаждался городом. Побывал в том парке, который в прошлый раз показал ему Зар, прокатился на лодочке вдоль канала, медленно несущего свои мутные зеленоватые воды, купил немного сладостей в лавке на берегу, а потом – неизвестно зачем – подумал, что хочет найти свой дом. Ту самую богатую усадьбу, в которой прошли его детские годы и откуда он был столь легко извергнут в замкнутую храмовую жизнь.
Сначала эта мысль показалась ему безумной, но чем дальше удалялся Шен-Ри от суетных кварталов центра, тем больше соблазняло его неразумное желание прикоснуться к прошлому. В конце концов, он остановил первого встречного извозчика и спросил, известна ли ему дорога до дома семьи Тэ.
Извозчик покосился на Шена с сомнением и заявил, что это знают все, но путь туда неблизкий, и поездка будет стоить блистательному господину пять драконов.
Шен-Ри не стал задумываться, насколько справедлива цена – привык верить тому, что сказано. А деньги у него были (господин Дабу каждую неделю выдавал актерам горсть монет), так что он просто отсчитал сколько нужно и вложил в руку извозчика. Ответом ему стал еще более подозрительный взгляд, но говорить ничего извозчик не стал, только кивнул на жесткое сиденье однолошадной деревянной повозки.
Дома, улицы, кварталы мелькали перед глазами Шен-Ри, и он не замечал ни мелкого дождя, который внезапно накрыл город, ни свежего ветра, ни людей на обочинах дороги, которая становилась все шире. Ему показалось, что время растянулось в длинный тугой жгут, который может больно ударить, если отпустить его слишком быстро.
Наконец повозка встала возле высокой каменной стены, обвитой плющом с мелкими синими цветами.
– Вот ваш дом, – хмуро сообщил возница и, едва дождавшись, пока Шен-Ри сойдет, резко хлестнул свою лошаденку. Несколько мгновений – и на дороге, убежавшей уже куда-то совсем за город, стало пусто и тихо.
В стене из пористого красного кирпича монументально стояли высокие резные ворота. Шен-Ри медленно провел ладонью по деревянным узорам и ощутил под пальцами и цветы, и птиц, и охранные символы. Восемнадцать лет назад эти символы не сумели защитить семью Тэ от нежеланного пятого сына.
И что делать ему здесь теперь?
Стоять нищим попрошайкой у закрытых дверей? Стучать тяжелым медным кольцом на воротах и ждать, пока хмурый привратник спросит, чего это господину тут надо?
Шен прислонился головой к резной створке и прикрыл глаза. От массивной доски исходил едва уловимый сладковатый запах дерева…
Когда-то здесь был его дом.
Целую жизнь назад.
Те дни давно склевали дикие черные птицы с холодных гор.
Шен-Ри поднял лицо и посмотрел на небо, затянутое густыми сизыми тучами. Мгновенно по щекам его заструились потоки воды – это мелкий дождь превратился в ливень. Где-то в вышине пророкотал долгий раскат грома.
Домой – в свой настоящий, не подернутый дымком памяти и иллюзий дом – Шен вернулся только к вечеру. Он очень долго шел пешком, прежде чем какой-то сердобольный крестьянин на шаткой телеге подобрал его и довез до храма.
Все знают, что лиса и кошка появились прежде человека. Их создал лукавый демон Вен-Са, чтобы досадить великой Небесной Богине. Потому Богиня недолюбливает и лис, и кошек, и людей, похожих на них. И если тебя с детства зовут Лисенком, то уж лучше не кликать беду лишний раз, жить тихо и уважать божественные законы. Особенно когда жизнь твоя протекает под крышей храма.
Но Хекки об этом не думал.
И Шен-Ри сильно испугался, но совсем не удивился, когда однажды вечером Лисенок влетел в его комнату с рыданиями и упал ничком на свое излюбленное место – кровать Зара. Плечи мальчишки сотрясались, лицо было залито слезами, и сказать ничего внятного он не мог, только выл громко и, похоже, ничуть не играл.
Шен сразу метнулся к другу. Схватил его за плечи, оторвал от покрывала и развернул к себе лицом.
– Что?! Что случилось, Хекки?!
Вместо ответа тот еще пуще зашелся слезами, а потом неловко стянул домашние чулки сначала с одной ноги, а потом с другой.
Обе щиколотки лисенка были охвачены широкими ярко-алыми браслетами из витых узоров, выбитых на коже. Они едва заметно сочились кровью.
– Великая луна! – выдохнул Шен-Ри. – Что ЭТО?
Хекки всхлипнул еще раз и выдавил из себя еле слышный ответ:
– «Оковы слуги»…
Про жестокое это и коварное наказание слышали в театре многие, но Шену еще не доводилось видеть Оковы своими глазами. Все, что он знал о них, было лишь слухами, еле слышно проползавшими по каменным коридорам храмового комплекса. И шептали там разное, толком никому не понятное, но всегда страшное.
Пока Шен-Ри потрясенно таращился на красные узоры, дверь с шорохом отъехала в сторону и на пороге возник уставший, но веселый Зар.
– Земные боги! – воскликнул он, мгновенно теряя улыбку и всякое добродушие. – Что тут случилось?! – В следующий миг его взгляд упал на обнаженные ноги Хеки, и Зар скривился, как от боли. – Допрыгался…
