– О, господин, милосердие твоё не знает границ! – радостно воскликнул Малик.
– Будь добр, протяни мне свою руку… – попросил юноша.
«…Уж не воплощённый ли светлоликий Азрэк это был?» – думал про себя Малик, спеша домой к семье.
Он не раз слышал сказки о том, как боги принимают порой человеческое обличие и нисходят к людям, чтобы проверить их или преподать урок. Несомненно, таинственный юноша не был стеснён в средствах. Попросив хозяина кофейни угостить их своим прекрасным напитком, он желал испытать того. Старый Шару проявил благородство, за что был вознаграждён двойной оплатой.
А сам Малик в обмен на свои дрова получил небольшой тканый мешочек. Вещица выглядела невзрачно, однако, когда дровосек запускал в неё два пальца, то всякий раз находил там драгоценный камень. Вначале это был тот самый калосский нефрит, о котором он вспоминал, глядя в глаза своему благодетелю. Затем – россыпь морского жемчуга. В третий раз – мерцающий лунным светом опал размером с яйцо перепёлки.
Уже стемнело, но жизнь в городе бурлила и кипела. Лавочники зазывали отдохнувших за день богатых покупателей. Малолетние воришки высматривали собственных клиентов.
На небе воссиял светлый лик Азрэка. Из главных храмов доносились женские голоса, прославляющие своего вечного создателя и одновременно наречённого. Жрицы бога луны никогда не показывали своих ликов, но их прекрасные голоса могли услышать все желающие.
Продав знакомому ювелиру несколько жемчужин, Малик ощутил себя богачом. Однако он был мужем рассудительным, поэтому с покупкой дворца спешить не стал. Вместо этого Малик приобрёл на базаре трёх крепких мулов, два бронзовых топора с рукоятью, обмотанной тонкой кожей, новые сандалии и отрезы красивейшей ткани на платья жене и дочерям. Потом он взял у мясника парной баранины. Купил риса, масла, молока, свежих фруктов и всяких лакомств.
По дороге к дому Малик раздал беспризорникам конфеты. Своей семье дровосек рассказал всё как было, без утайки: и о злобном Бабее, и о Шару, и о двух безымянных путниках. Жена поддержала решение мужа продолжать трудиться, а дочери пришли в полный восторг от подарков.
Следующим же утром Малик наточил топоры, надел новые сандалии, взял своих мулов и отправился в леса Эльхайби. Так он поступал день за днём. В жаркое время дровосек искал в тенистых джунглях редкие и дорогие породы деревьев, а вечером продавал их краснодеревщикам.
С каждым днём Малик всё дальше забирался в леса, а волшебный кошелёк неизменно брал с собой. Очень скоро он осмелел настолько, что начал уходить за озёра Шама.
Считалось, что земные отражения звёзд – ночных детей Азрэка – охраняют Алриас от разбойников, нечисти и свирепых диких зверей, поэтому за озёра уходили только самые смелые охотники. Впрочем, зная это, несчастный Малик даже не догадывался, какие опасности его подстерегают…
В день пятый от убывания луны дровосек особенно далеко забрался в джунгли – и вдруг почувствовал жжение за пазухой. Вытащив кошелёк, он запустил в него пальцы и извлёк на свет изумруд. Камень словно огнём горел!
Вдруг всё вокруг Малика поплыло и переменилось. Леса разошлись в стороны, и он оказался на лысом холме. Посреди холма лежал гладкий валун, а в нём было кольцо, точно в крышке погреба.
Прислушался дровосек. Ему показалось, что из-под земли доносится чей-то плач. И был он такой жалобный, будто сдавленно рыдал ребёнок, запертый в погребе. А может, так оно и было? Вдруг некий злодей похитил малыша и заточил его в тайной пещере?
Преисполнившись жалости, Малик нагнулся к камню, взялся обеими руками за кольцо, потянул на себя. Валун оказался на удивление лёгким. Крышка погреба отворилась, и дровосеку открылось невиданное. Проникавшее в подземелье солнце сверкнуло на россыпях серебряных и золотых монет, пробежало по драгоценным камням, кубкам, блюдам, тиарам…
У несчастного Малика голова закружилась от увиденного. Он пошатнулся, оступился и рухнул в зев пещеры. Тут же дверь за ним закрылась, а мужчина оказался в кромешной тьме.
Ужас овладел им. Плач, доносящийся со всех сторон, сделался громче. Уже не казалось Малику, что голос узника имеет что-либо общее с детским. Скорбный звук пронизывал до мурашек, заставляя кости наполняться холодом, а сердце отчаяньем.
«Вот и конец мне пришёл, – подумал Малик. – Неужели же я проклят? Даже свалившееся на меня счастье обернулось неудачей! Нет, не светлоликий Азрэк, но пламенный Наэран был тем таинственным юношей! Его проклятое богатство принесло лишь горе… И теперь мои бедные жена и доченьки останутся без своего кормильца…»
Последняя мысль заставила дровосека вспомнить о злобном старшем брате. Ему показалось, что во всех его горестях виноват негодяй Бабей. Ведь были они равны по рождению, но деньги разделили их!
Не на шутку разозлившись, словно сам взбунтовавшийся Наэран, Малик понял, что во что бы то ни стало он должен выбраться из этой пещеры. Мало того, он спасётся, так ещё и богатства с собою прихватит!
И вот уж тогда он купит себе дворец роскошнее, чем у Бабея! Он оденет своих дочерей в такие платья, которых никогда не видел ни Алриас, ни целый мир! Он выберется сам на божий свет! А затем поднимется среди людей и возвеличит свою семью!
Пусть подавятся судьи своими законами! Малик изменит законы! Он покажет дочерям столицу во всём её блеске и, может быть, все остальные города! И пусть хоть одна собака гавкнет в их сторону, его стража позаботится о том, чтобы злые языки были отделены от их владельцев!
Подумав так, Малик вдруг вспомнил, как полыхал изумруд из волшебного кошеля. Он снова извлёк его и бросил перед собой. Яркий свет заплясал по несметным сокровищам, облачая драгоценные металлы и камни в один ядовито-зелёный цвет и разгоняя тени. На душе у дровосека стало поспокойнее. Даже таинственный плач вдруг сменился тихими вздохами.
– Кто ты? Эй! – обратился к нему Малик, озираясь по сторонам. – Человек ты или зверь? Нага, гуль, сила или же… джинн?
* * *
Два путника, по всему видно, чужеземцы, прогуливались по улицам Алриаса. Один – в пурпурном шерстяном кафтане, красном обёрнутом вокруг головы платке и высоких сафьяновых сапогах, был стройный и светловолосый, как эльфы с дальнего Севера. Другой – во всём ему противоположный смуглый силач с грубыми чертами лица и непокрытой лысой головой – был бос и одет только в свободные шаровары цвета чёрной земли.
Ночь опустилась на город, но не тьма и покой. Сияние полной луны заливало небо. Кварталы и площади были наполнены шумной жизнью и щедро освещены тысячами факелов. Знаменитое белое пламя Джаэруба, питаемое смолой священного дерева, отражалось от посеребрённых куполов и играло на рельефных изразцах, покрывающих цветастые фризы дворцов.
Шло второе полнолуние нового года: в такие ночи было принято снимать вуали и отдаваться веселью. Объятая светом Азрэка столица Джаэруба не засыпала до самого утра. На каждой улице разворачивались свои представления. Где-то танцевали и пели, на других – показывали спектакли, на третьих – устраивали бои с участием петухов или карликов.
Зрелища более опасные можно было увидеть на специальных аренах. Здесь, поднимая волны песка, рвали друг друга пустынные длиннохвостые ящеры, сшибались плоскими костяными лбами побережные и дюнные одноглазы. Последние животные отличались поистине свирепым нравом и могли затоптать друг друга до смерти, хотя в обычное время использовались джаэрубцами для пахоты и грузоперевозок.
На других улицах зрители любовались зрелищем менее кровавым, но не менее опасным. Кукольные театры на первый взгляд можно было принять за детское развлечение. Да только все дети сидели с матерями по домам, а на небольших сценах актёры ставили сценки с участием королей и советников, захватчиков и ополченцев, жестоко высмеивая то одних, то других.
Особенную славу имела сценка, повествующая о недавних событиях. Прямо об этом не упоминалось, но все присутствующие ясно понимали, о чём идёт речь. Степные племена разбойников, которых было немало, – кто-то насчитал аж сорок племён, – встретились с королевской армией у озёр Шамо. Но вместо того, чтобы вести в бой своих солдат, некий, разумеется, безымянный владыка некой никому не ведомой страны, напился для храбрости вина да и уснул на пороге своего замка.
Юные безбородые и пожилые алриасцы с длинными, как у гномов, но более жидкими усами хохотали над этой сценой так, что могли, пожалуй, и надорвать себе пуза. Хотя надо отметить, что этот народ не был расположен к полноте.
Джаэрубцы отличались необыкновенным сочетанием светлых глаз со смуглой бронзовой кожей и поджарыми, будто высушенными на жарком солнце телами. Большие животы у них встречались крайне редко. И пузатая кукла, изображающая царя Алриаса, вызывала у зрителей особенное неодобрение.
– Говорят, Тадж сын Намура погряз в пьянстве и обжорстве, – неслось по толпе. – Рассказывают, будто работорговцы из Добура – частые гости в его палатах…
– Говорят, казна пуста, и нечем платить даже кухаркам, не то что солдатам… Рассказывают, что беда уже на пороге, племена кочевников объединились и идут на Алриас…
– Говорят, у их имара боевых слонов больше, чем у царя царей… Рассказывают, будто он умеет заклинать зверей, ему подчиняются даже сами мариды и ифриты!
– Говорят, имар кормит их овцами…
– Рассказывают, что овцами имар называет алриасцев…
Второй по популярности спектакль повествовал о событиях на Северном материке. Небольшая сцена под него была обтянута красными, словно кровь, лоскутами. В крови и бутафорском огне гибли люди, деревни, целые города царства Семи Ветров.
Между тем король Севера был изображён в виде хилого старикашки с книгой в руке. Артисты, дергая за ниточки марионеток, высмеивали правителя, который желал объяденить страну, разрушив её до основания.
И всё это время над сценой парил золотой, как и его пламя, дракон – предостережение алриасцам, символ власти и обмана.
– Кровавое десятилетие, – устало вздыхали старики. – К чему столько жестокости?
– Разве можно иначе победить жадных князьков и сплотить королевства в одно? – восклицали юные и горячие зрители.
– Простой народ первым гибнет в войне, – отвечали седобородые алриасцы. – Не прав проклятый дракон и его презренный раб-король!
– Рабы – те, кто не желают свободы! – отвечали юнцы. – Люди Семи Ветров пошли за королём и его жрецом Ойуром Солом! Только эльфы сопротивляются. Как и вы, старики, они слишком привязаны к прошлому!
– …Не нравятся мне эти разговорчики, – обратился силач к своему светловолосому спутнику. – Назревает война. Нельзя здесь задерживаться…
– Тебе ли переживать из-за войны? – усмехнулся юноша. – Мой первый наставник учил, что разговорчики могут быть очень информативными…
– Я переживаю, что твой сбор информации может подзатянуться, – поморщился силач.
– Мы там, где должны быть… Мы там, где нужны, – философски заметил юноша. – Нужно довериться судьбе…
Покинув квартал артистов, путники оказались на Купеческой улице. Как и везде, здесь было шумно, раздавались крики, смех, музыка. Лавочники и разносчики громко нараспев похвалялись своими лучшими товарами. В воздухе мешались ароматы благовоний, которыми алриасцы маслили волосы, витали пряные запахи печёного мяса и хлеба, орехово-медовых сладостей, кофе и тягучий привкус бражных напитков.
– Алриас напоминает мне Умбелико в сезон Расцвета, – одобрительно произнёс силач, втянув ноздрями ароматный воздух.
Следуя чуть впереди, он освобождал дорогу своему более хрупкому спутнику, то и дело —и явно не случайно – задевая широкими плечами какого-нибудь замешкавшегося горожанина.
– …Любовью к своему правителю, я полагаю? – усмехнулся юноша, виновато улыбнувшись очередному сбитому алриасцу. – Простите, он нечаянно…
– Тебе обязательно всё время извиняться и кому-нибудь помогать? – раздражённо фыркнул мужчина.
– Это называется быть человеком, – ответил юноша, бросив монетку нищему.
– Благодарю тебя, добрый господин, – ответил тот скрипучим старческим голосом. – Не спеши пройти мимо, позволь мне отработать эти деньги…
– Да что ты можешь ему дать? – усмехнулся мужчина.
– Знание, – протянул старик, устремив свои выцветшие глаза на юношу. – Хочешь, я расскажу тебе сказку?
– Я люблю сказки, – согласился светловолосый странник.
Он присел на колени. Силач же застыл над ним, возмущённо сложив руки на груди.
– В те времена, когда женщинам ещё позволялось выходить из дома, жила-была в городе дева удивительной красоты по имени Раама, – начал старик. – Однажды шла она с базара, купив лепёшки для своей семьи, и увидела, что тянет к ней руки нищий… Вот такой же, как я. «Прошу, дай мне хлеба», – сказал он. «Но как же я могу? – опечалилась дева Раама. – Ведь царь велел отрубать руки всем, кто подаёт милостыню…» И всё же она отдала старику две лепёшки. Вот как ты дал мне монетку. Но царь, всё-таки прознав об этом, отрубил Рааме обе её руки.
Прошло некоторое время, и вот пришла пора царю жениться. Обратился он тогда к своей матушке с просьбой отыскать для него подходящую супругу. И так уж вышло, что матушка царя не знала добрее и красивее девы, чем была Раама.
Царь часто входил в покои Раамы, и вскоре она родила ему наследника. Мальчик был так хорош, что остальные жёны царя возненавидели Рааму. Они оклеветали её перед супругом, и тот велел сослать Рааму вместе с её грудным сыном в пустыню Наэрана. И вот оказалась молодая мать одна среди песков, а ребёнок висел у неё на шее.
Долго шла она, притомилась, и вдруг поднялись перед ней горы. У их подножия раскинулся зелёный оазис, а посреди – небольшое озеро. Наклонилась Раама напиться, а ребёнок выскользнул из пелёнок, упал прямо в воду и начал тонуть.
Однако в это время проходили мимо два путника. Увидев безутешно рыдающую женщину, они спросили, в чём её горе. Раама им всё и рассказала. Тогда спросил один из путников: «Хочешь ли, чтобы мы спасли твоего сына?» Конечно же, Рама хотела этого. И вот ребёнок снова оказался перед ней, живой и невредимый. Тогда спросил второй путник: «Хочешь ли ты, чтобы у тебя снова были руки?» Раама кивнула. И тут же выросли у неё руки ещё сильнее и красивее, чем были прежде. Принялась женщина благодарить странников. И снова спросили они её, знает ли Раама, кто они?
– И кем же они оказались? – пристально поглядел на нищего силач.
– «Мы – две лепёшки, которые ты отдала когда-то бедному нищему», – ответили странники… – улыбнулся беззубым ртом старик-рассказчик. – Слава Азрэку! Помогай ближнему своему, и да воздастся тебе…
– А хочешь, я расскажу тебе свою сказку? – прервал его мужчина, слегка оскалившись. – О том, как одна колдунья помогла озёрной русалке поменять хвост на ноги? И чем это всё закончилось?..
– …Слава Азрэку, – быстро улыбнулся юноша, подхватывая под руку своего разъярившегося слугу. – Благодарю тебя за сказку, добрый человек. Прости, но мы очень спешим…
– В чём дело? – приглушённо рыкнул силач, покорно следуя за спутником. – Не хочешь вспоминать, чем обернулась твоя помощь?
– Хм… Теоретически вам «помог» не я, – пожал плечами юноша. – Ну а в случае с дровосеком… Мы же просто купили дрова у несчастного человека. Что плохого может случиться?
– …Ты отдал ему за стопку поленьев камни, на которые можно купить королевский дворец! – мысленно продолжил разговор мужчина.
– Дровосек Малик – небольшой человек, но душа его сильна и полна благородства, – так же мысленно ответил юноша. – Во дворцах должны жить такие как он, а не пьяницы, самодуры и изверги. Честные и трудолюбивые люди должны управлять народом. Тогда, глядишь, и царство обретёт силу.
– И сколько же веков ты царствовал, чтобы прийти к подобному выводу? – расхохотался собеседник. — Сколько книг об управлении народом прочитал? Сколько миров изучил? Молчишь? Тогда я расскажу тебе… Ты за своими учёными книгами и законами об энергиях, ты за своей ненавистью к императорской власти и свободолюбием забываешь, что таких умников, как ты, и благородных душ, как Малик, – по пальцам пересчитать! В своей массе люди невежественны, а желания их примитивны. Я согласен, что из Джилии вышла хорошая правительница, но рядом с таким человеком, как она, должен быть тот, кто готов развязать войну и пожертвовать людьми…
– Аликс…
– Конечно, Аликс…
– Тебе не обидно, что он, а не ты? – усмехнулся юноша.
– Я лишь страж царской власти, я никогда не принимал решений… – без тени смеха ответил мужчина. — Но… конечно же, мне обидно!
– Что ж, пожалуй, я соглашусь с тобой, – кивнул юноша. — Джилия слишком добра, чтобы править в одиночку. Их союз с Аликсом – успешный баланс сил… Но это не меняет моего мнения о Малике, – он задумался. – Кстати, забавно… Дед Малика Дешер служил Хранителем знаний. А я, представь себе, когда-то знал Хранителя знаний по имени Дешер, и был он родом из Джаэруба. Вот так совпадение…
– Тебе, конечно, виднее, кто заслуживает управлять народом, а кто нет… – ядовито прокомментировал силач.
Со стороны нельзя было догадаться, что между путниками продолжается некий разговор. Напротив, складывалось ощущение, что оба порядочно утомились от вынужденного общества. Они не смотрели друг на друга и безучастно взирали по сторонам.
– Чего ты боишься, бывший владыка? – Юноша замер у прилавка с изделиями из дерева. – Что я поспособствую очередной революции, стану виновником de valeo[1 - de «понижение» valeo «иметь значение; сто?ить» (лат.) – девальвация] серебра?
– …Я боюсь, что в одной из здешних пещер ты бросил обезумевшую Тринадцатую, – мужчина замер за спиной хозяина, безразлично глядя на большие и маленькие сундуки, ширмы и оконные ставни, украшенные удивительной резьбой.
Умельцам Джаэруба плохо удавалось изображение людей, зато стилизованные растительные и животные орнаменты они сплетали с непревзойдённым мастерством. Вырезанные из дерева львы, леопарды, газели, птицы и волшебные создания свивались со стеблями трав, бутонами роз, ирисов и лозами вьюнов.
Юноша обратил свой взор на небольшие резные шкатулочки. Заметив искренний интерес клиента, к нему в тот же миг подскочил продавец.
– Это домики для сверчков, – объяснил усатый мужчина в шапочке и нарядном халате, какие носили некоторые купцы. – Сверчки могут драться друг с другом, а могут наполнить ваш дом уютом. Их пение привлекает в жизнь счастье и благополучие, защищает новорождённых детей от смерти…
– …Никогда не задумывался, что орнаменты напоминают рисунки витали, – обратился к своему спутнику юноша, подняв над головой одну из шкатулок и рассматривая её на просвет. – Погляди, огонь наполняет этот сосуд, точно сияние Единого наполняет наши тела или ауры заклятий, даруя силу, которую маг наделяет теми или иными свойствами, сплетая слова, линии на песке или движения в танце. Поразительно, эти шкатулочки трансформируют не только свет, но и пение сверчков! Словно бы не ремесленники, а маги создали их… да и весь Алриас, изукрашенный дивными орнаментами… Катан был прав, рассказывая о чудесах Джаэруба. Алриасские мастера слышат мелодию и видят течения волшебства.
– Не каждый маг видит витали, – хмуро напомнил его спутник. – А вот демоны… Древние народы гораздо ближе к царству духов, чем ты представляешь. Ты очень рискуешь, раскидываясь своими слугами.
– Мне пришлось пойти на риск, – помрачнел юноша. Повертев в руках товар, он поставил его на место и направился дальше. – Я никак не мог взять Дхару с собой. Бедняга так визжала, что даже сфера Миркира не заглушила бы этого крика.
– Ещё бы, – буркнул мужчина. – Она поглотила твою витали и обрела невиданную силу на свою бедную свихнувшуюся головушку…
– Верно, – кивнул юноша. – И ей нужен был отдых. Впрочем, можно подумать, тебя это расстроило. Как будто не было вражды между вами…
– Пакостница уничтожила тела моих солдат, – с наигранной печалью отозвался силач. – И всё же меня расстраивает, как легко ты разбрасываешься демонами. А что если твой слуга обретёт нового хозяина?
– Я надёжно запрятал Дхару Нэваалу в кольце, – невозмутимо ответил его господин. – Маловероятно, что кто-нибудь найдёт ту пещеру, а уж тем более одно из тысяч колец…
– Мало, но всё же вероятно… – настаивал мужчина.
– И вовсе я не разбрасываюсь демонами, – слегка сердито добавил юноша. – Мы снова в Джаэрубе. Как только я решу загадку столпов Сии, обязательно вернусь за Тринадцатой.
– Когда же это случится?
– Конец близится, круг почти замкнулся. Мы уже отыскали бо?льшую часть пещер.
– Готов поспорить, ещё одна пещера находится там, куда ты не сильно-то стремишься попасть… – ехидно вставил мужчина.
