Женщина не прошла, а остановилась напротив, как будто я также соответствовал ее ожиданиям, и она представляла меня именно таким – высоким, стройным и элегантным, с печатью легкой задумчивости на лице, свойственной всем поэтам и знаменитым писателям. Эта мысль польстила мне. Только потом я вспомнил, что обмотал вокруг шеи, как и обещал, длинный шарф, и именно это кашне выдало меня с головой.
– Артур? – спросила она своим изумительно-очаровательным голосом, который, не искаженный телефоном, был еще более волнующим. – Я не ошибаюсь?
Эта ее привычка сомневаться показалась мне очень милой.
– Да, это я, – слегка наклонил я голову, стараясь быть предельно галантным. – А вы Анна?
– Так меня назвали при рождении, – словно оправдываясь, произнесла она с улыбкой. – И с тех пор я обречена на приставку «донна» к своему имени. Это мое проклятие.
– Я вас хорошо понимаю,– сказал я. – Мне и самому часто приходится доказывать, что я не тот самый капитан Грэй.
– А ведь и правда, его звали Артуром, как я могла об этом забыть, – задумчиво произнесла женщина.
Сочтя момент подходящим, я проникновенно произнес:
Море.
На губах соль.
И где-то,
У самого горизонта,
Бригантина с алыми парусами,
Которую так долго
Ждала Ассоль,
И которую не дождались
Мы с вами.
Это коротенькое стихотворение однажды словно написалось само, когда я сидел на берегу моря и был очарован открывающимся передо мной видом. Оно всегда производило впечатление на женщин, и я часто этим пользовался при первом знакомстве.
Однако реакция Анны оказалась намного более сдержанной, чем та, к которой я привык.
– Вот так всегда, в книгах – романтика, в жизни – проза, – сказала она почти с досадой. – Скучно жить!
– Именно поэтому вы решили стать писательницей или поэтессой? – спросил я с понимающей улыбкой.
Вместо ответа она неожиданно произнесла:
– А у вас голубые глаза, Артур. Как хорошо! Это большая редкость.
Это было сказано так, что мое сердце опять взволнованно дрогнуло. И я снова не удержался и самодовольно процитировал:
Меня палачом с голубыми глазами
И жертвой моею себя – назвала…
Но эффект оказался не тот, который я ожидал. Анна недовольно поморщилась.
– Во-первых, я не называла вас палачом, Артур, и уж тем более себя – жертвой. А во-вторых… У меня тоже голубые глаза. Именно поэтому я считаю, что голубой цвет глаз у человека – это хорошо. Ведь не могу же я сказать, что голубые глаза, данные мне природой, это плохо, правда?
И я был вынужден согласиться.
– Считается, что человек с голубыми глазами – мягкий, сентиментальный и порядочный. А еще он щедрый и честный, – насмешливо сказала Анна. – Вроде бы неплохие качества, да?
– В общем-то, да, – не совсем уверенно ответил я. – Но почему-то мне кажется, судя по вашему тону, что вы так не думаете.
– Все дело в оттенках, – улыбнулась Анна. – Недаром говорят, что дьявол кроется в деталях. Да будет вам известно, Артур, что у голубого цвета может быть несколько оттенков. И чем они теплее, тем человек добрее, а чем холоднее – тем злее. Человек с холодными голубыми глазами может быть даже жестоким, обидчивым и до крайности раздражительным. Вот у вас, например, оттенок глаз ближе к холодному. Уверена, что вы очень обидчивый и даже мстительный мужчина. Я права?
Мне не понравилось то, что она сказала. И я немного раздраженно спросил:
– А у вас какой?
– О-о! – произнесла она, перестав улыбаться. – Вам лучше не смотреть в мои глаза, иначе можете замерзнуть.
– Снежная королева, – невольно вырвалось у меня. И я пояснил в ответ на ее удивленный взгляд: – Именно так я подумал, когда впервые увидел вас сегодня.
– А вы умеете говорить женщинам комплименты, – сказала Анна. Мне показалось, что она тоже обиделась, как незадолго до этого я. – Но предлагаю сменить тему. Скажите мне честно: ваше объявление – это такая пиар-акция с целью обратить внимание на собственное творчество или действительно предложение репетиторства?
Несомненно, Анна была умна. Я поразился этому. О блондинках существует устойчивое стереотипное мнение, совсем не лестное для них. Анна явно была исключением из этого общего правила.
«Может быть, она не натуральная блондинка, а крашеная, – подумал я. – Тогда это многое объясняет».
– И то, и другое, – слегка слукавил я, чтобы не показаться смешным. – В одном флаконе.
Анна ненадолго задумалась, словно принимая какое-то решение. Потом спросила:
– Вы готовы давать мне обещанные индивидуальные уроки или ограничитесь успешной пиар-акцией?
– Готов, – честно ответил я. – И даже охотно. Признаюсь, вы произвели на меня впечатление. Впервые встречаю такую женщину.
– Это не удивительно, – ответила она, скромно потупив глаза. Так изобразить смущение могла только талантливая актриса. Понимала ли она это сама, я затруднился бы ответить. – Я такая одна на всем белом свете. Ныне, присно и во веки веков.
– Аминь, – сказал я. – Считайте, что я мысленно аплодирую.
Анна порылась в своей белой крошечной сумочке-клатче и, достав пятитысячную купюру, протянула ее мне со словами:
– Вот ваш гонорар за первый урок.
Это было сделано чисто по-мужски, женщины расплачиваются иначе. Они отдают деньги неохотно, словно преодолевая внутреннее сопротивление. Им привычнее брать, чем отдавать. С мужчинами все наоборот. Поэтому я смутился, не зная, как поступить, чтобы мое мужское достоинство не слишком пострадало. Заметив мою нерешительность, она потребовала:
– Берите сейчас, а то потом я могу забыть. И начинайте, ради всего святого! Мы и так слишком много времени потратили на пустую болтовню. Если будем продолжать в том же духе, то не приступим до второго пришествия.
Я взял деньги. И, пряча их в карман, сказал, словно пытаясь реабилитировать себя:
– Вы не против прогулки по Ботаническому саду? Билеты покупаю я.
– Ни в коем случае, – решительно заявила Анна. – Неужели вам нравится это надругательство над природой? Я считаю, что нельзя никого держать в клетках, будь то деревья, звери или люди. Это противоестественно. Если бы передо мной стоял выбор – смертная казнь или пожизненное заключение, я выбрала бы смерть, хотя очень люблю жизнь. А вы?
Ее слова настолько соответствовали моим собственным мыслям, что я поразился. Эта женщина не переставала удивлять меня. И делала это так легко, что я даже начинал тревожиться. Я не знал, что можно от нее ожидать в следующую минуту, и даже не мог предугадать. Со мной такое было впервые.
– Даже не знаю, что и ответить, – сказал я. – Никогда не задумывался над этим.
Видя мое замешательство, она сжалилась надо мной и предложила:
– Давайте обойдем сад кругом, если вам это необходимо для вдохновения. Так мы все-таки будем чувствовать себя свободными. А разве не это есть главное условие для творчества?
Возразить было нечего, и я согласился.
Мы пошли по направлению к Аптекарской набережной. По вечерам, когда зажигаются фонари, это самое чудесное место в Петербурге, уединенное, романтичное и таинственное. Оказавшись здесь, как будто попадаешь в атмосферу сказок Гофмана. Днем обаяние нереальности происходящего пропадает, но даже сейчас нам никто не встречался, и, призвав на помощь фантазию, с чем у меня не было проблем, можно было представить, что мы единственные люди на всей земле, пережившие вселенскую катастрофу. Этакие современные Адам и Ева, которым суждено возродить человеческий род. И я был не против подобной перспективы.
Женщина, рядом с которой я шел, волновала меня. Настолько, что эмоции затмили разум. Но вместо того, чтобы признаться Анне в любви с первого взгляда, как поступил бы на моем месте любой другой мужчина, я взволнованно и прочувственно говорил о том, как не просто быть настоящим поэтом и писателем. Ведь им приходится жертвовать собой, пытаясь донести до людей мысли и чувства, которые озарят их тусклую жизнь и объяснят смысл существования, ведомый только посвященным… В общем, нес всякую чушь. Словно влюбленный павлин, распускающий цветастый хвост перед своей избранницей, я упивался звуками собственного голоса, не замечая, что она скучает. Только любящая женщина может слушать мужчину, не перебивая, дольше пяти минут. Но Анна меня не любила, и мы не дошли еще до набережной, когда она бросила нетерпеливый взгляд на золотые, усыпанные бриллиантами часики на своем запястье, и сказала:
– К сожалению, лимит моего времени на сегодня исчерпан. Мы договорились сегодня с мужем пообедать вместе. А он не любит, когда я опаздываю.
– Так вы замужем? – спросил я, не сумев скрыть своего разочарования.
– Немного, – улыбнулась Анна. – Ровно настолько, чтобы это не мешало моей личной жизни. Но сейчас у меня нет времени рассказывать об этом. Я должна еще успеть открыть вам свою маленькую тайну.
– Вы не устаете меня удивлять, – признался я. – Вы самая поразительная женщина из всех, которых я встречал в своей жизни.
– Вы повторяетесь, Артур, – нахмурилась она. – Это скучно. А скука – самое страшное, что может быть, она превращает жизнь в убогое существование. Не разочаровывайте меня.
– Я постараюсь, – пообещал я. – Так что это за тайна, которой вы хотите со мной поделиться?
– Я написала роман, – немного смущенно улыбнулась она. – И мне хотелось бы знать ваше мнение о нем. Как говорил Гете, суха теория, а древо жизни пышно зеленеет. И это лучший урок, который вы могли бы преподать мне.
В ее словах был невысказанный упрек за мою нудную лекцию, и я признал его справедливость.
– Пусть будет так, – кивнул я. – В конце концов, кто платит, тот и заказывает музыку. Где ваш роман?
Я с сомнением взглянул на крохотную сумочку Анны. В ней могла бы поместиться флэшка, но не рукопись.
– Я принесу на следующий урок, – пообещала Анна. – Ведь он состоится, правда?
Ее неуверенность была очень мила, как мазок художника, придающий безликому лику на холсте неповторимую индивидуальность. И она вселяла в меня надежду на будущее.
– Завтра в это же время и на том же месте, – сказал я. – Вас устроит?
– Да, – улыбнулась она. – Обещаю прийти вовремя. И если бы вы знали, какая я непунктуальная, то поняли бы, как много для меня значит наша встреча. Ведь даже сегодня я опоздала на десять минут.
– А я и не заметил, – сказал я. – Но завтра каждая минута ожидания покажется мне вечностью.
На этом мы расстались. Анна ушла, грациозно покачивая бедрами и сумочкой, к Кантемировскому мосту. Но мне показалось, что туда она направилась только потому, что я пошел к Гренадерскому мосту. Ей было все равно, куда идти, лишь бы это было в противоположную для меня сторону. По какой-то причине она не хотела, чтобы я провожал ее. Быть может, опасалась, что нас может кто-то увидеть. Все-таки, Анна была замужем, пусть даже, как она выразилась, и «немного». А ее муж, несомненно, был ревнивцем. И я его не осуждал за это. Такую женщину нельзя не ревновать, подумал я, будь ты хоть самим Буддой. Если бы я был ее мужем…
При этой мысли фантазии, словно бабочки, начали порхать в моей голове, одна прекраснее другой. И постепенно эти бабочки-фантазии, будто частицы мозаики, сложились в чудесный узор, который, будь я художником, я запечатлел бы на холсте, и, уверен, эта картина прославила бы меня. Но я был писателем, и владел не кистью, а словом. Поэтому мой восторг вылился в рассказ. Я поспешил домой, чтобы успеть записать его, пока он не растаял, как туман на рассвете. По пути я мысленно повторял рождающиеся фразы, чтобы не забыть их, и постепенно убыстрял шаг, а вскоре уже почти бежал. Как смерч, я ворвался в свою комнату, сел к ноутбуку и, как пианист по клавишам рояля, ударил всеми пальцами разом по клавиатуре…
Уже через полчаса рассказ был написан. Вернее, записан, потому что я просто набирал на клавиатуре слова, которые неудержимым потоком лились из моей головы. Перечитав рассказ, я понял, что не хочу изменить в нем ни одной строчки. Такое случилось со мной впервые. Я даже не мучился над его заглавием, что также было необыкновенно. «Девочка с небесными глазами». Надо ли говорить, о ком я думал, так называя его…
«Он встретил ее слишком рано, чтобы захотеть удержать. Да и как удержать вспышку молнии, падающую звезду или любовь, которая еще не расцвела?
– Девочка с голубыми, как небо, глазами, кто ты? – спросил он.
– Я не знаю. Я брожу по миру, собираю цветы, пою песни, любуюсь восходами и закатами. И мечтаю.
– Девочка с небесными глазами, почему ты одна?
– Я еще не встретила человека, который, как и я, любил бы по ночам смотреть на звезды и просыпаться на рассвете от щебета птиц с улыбкой.
– Девочка с глазами цвета неба, куда ты идешь?
– Я иду за синее море, туда, где в полях колосится густая рожь, леса светлы, прозрачны реки, и все люди счастливы, а отчего – не поймешь.
– Ты вернешься?
– У тебя тоже голубые глаза, но они холодны, как лед, – ответила она. – Прощай!
Прошли годы, и лед в его глазах растаял. Теперь в них плескалось синее море. И когда ему становилось грустно, и море темнело, он вспоминал о девочке с небесными глазами и переставал чувствовать себя одиноким. И это давало ему силы жить».
Мне казалось это лучшим из того, что я когда-либо написал. Но мне было нужно подтверждение, чтобы рассеять последние сомнения. И я знал, к кому обратиться.
Мария, по обыкновению, работала, уютно устроившись на своем диванчике. Но, видимо, у меня было такое выражение лица, что она не выразила возмущения, а мягко спросила:
– Что с тобой?
И за эту неожиданную кротость, которая как нельзя более соответствовала моему настроению, я был готов расцеловать ее. Но вместо этого я протянул ей распечатанный на принтере рассказ, занимавший полстраницы машинописного текста. Однако Мария читала его долго, очень долго, словно по привычке с листа сразу переводила на иностранный язык. Когда я уже начал проявлять нетерпение, она подняла голову, и я увидел в ее глазах слезы. Это так меня поразило, что я только и смог, что глупо спросить:
– Ты плачешь?
Женщины часто отрицают очевидные факты. Мария не стала исключением.
– Нет, – возразила она. – С чего бы мне плакать?
– Ну, я не знаю, – пожал я плечами. – Ты мне скажи.
– И говорить нечего, – отрезала Мария. – Тебе показалось, вот и все.
