Ах! если бы заново прожить и жизнь иную!
Тут и подошел третий.
– Я извиняюсь, – произнес он, дружелюбно рассматривая Андрея Петровича, и пьяница тут же смолк. – Не смог удержаться. Интересный очень у вас разговор…
Андрей Петрович, только что обманувшийся, замкнулся в себе, и подошедший это почувствовал.
– Я чего стучусь, пояснил он по-простецки. – Вы, я понимаю, спасение ищете, от смерти? (У Андрея Петровича чуть дрогнул зрачок.) Это правильно, у вас еще есть время, – окинул его взором незнакомец. – Так что вам – не жалеть других, а побыстрее к спасению бежать.
– Как бежать-то? – невольно вырвалось у Андрея Петровича.
– От смерти при жизни только счастье спасает, – сказал незнакомец, лицо которого ровным счетом ничего и никого не выражало.
“Очень загадочно, – подумал Андрей Петрович. – Всякий человек обыкновенно за внешностью своей прячется, а у этого за внешностью никого нет, пустота!
– Верно! – обрадовано подтвердил пьяница. – Счастливые часов – не наблюдают! Для них время по-другому течет!
– Что такое счастье? – устало перебил пьяницу Андрей Петрович, на что человек с внешностью, за которой ничего не стояло тут же словоохотливо откликнулся.
– Счастье – это близость: любовная близость, – дообъяснил он. – Потому что какое может быть счастье в близости, к примеру, расчетливой или по насилию. Другое дело, что для бессмертия и близость требуется с чем-нибудь длительным…
– Для близости любовной, чтоб счастье испытать, и бабу надо настоящую, влез пьяница и поглядел на Андрея Петровича, и тот вновь удивился превращению: бес в наружности пропал, и просто глядело на него старое пьяное и дряблое лицо. – Об этом еще Эклезиаст тосковал. Потому за суету все и брал, что не нашел, видать, такой стоящей бабы: “Чего еще искала душа моя, – сам признавался, – и я не нашел? Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел. Эх! – говорит, – все суета сует и всяческая суета”.
– Можно с Музой соединиться, – в свою очередь перебил пьяницу человек с одной внешностью, – родить бессмертные строки и в них после жить вечно. А можно с наукой сойтись и в мысли рожденной существовать, хотя и тесновато: мысль ограничена в смысле чувств. Ну а просто взыскуешь бессмертия, напрямую – полюби богиню и пусть она тебя полюбит, вступи с ней в близость и, как в мифах, возведет тебя она на бессмертный Олимп. Наша жизнь, дорогой, – обозвал он Андрея Петровича “дорогим” – мифу следует. Другое дело – какому! Потому что редкому мифу она следует редко. На время, конечно, может спасти и просто земная баба, если с ней вступишь в близость любовную и счастье испытаешь. Вот почему любовь, говорят, побеждает смерть. Но это только на очень короткое время спасение. Для спасения длительного требуется длительное счастье…
– Где же эту богиню взять? – спросил Андрей Петрович, утрачивая веру окончательно.
– Легче всего богиню среди проституток искать, – влез снова пьяница.
Андрей Петрович так и оторопел.
– Почему среди проституток? – спросил он, пораженный.
По сходству: та и другая для всеобщего употребления, и обе очень редко кого из нас любят, мужиков-то. Другое дело, что рассмотреть в бабе, да еще проститутке, богиню – не просто!
– Кто любит по-настоящему, тот всегда в своей бабе богиню видит… – возразил незнакомец пьянице.
– Вот почему любовь и побеждает смерть, – объяснил он, хладнокровно глядя прямо в глаза Андрею Петровичу. – Конечно, временно побеждает, пока богиня чудится…
Компания за соседней стойкой покатилась со смеху.
– В литературе описано, – не моргнул глазом человек с одной внешностью. – Не только любовь всегда должна быть настоящая, и полюбить вас должны именно таким, каков вы есть На Самом Деле! – внушительно и строго завершил он речь.
– Откуда я знаю, какой я На Самом Деле? – искренне и тихо сказал Андрей Петрович.
– В том все и дело! – закричал пьяница. – На других засматриваешься, а ты на собственной личности взгляд свой опробуй. Если ты эту личность в себе обнаружишь. Многие всю жизнь себя найти не могут, и нет у них ни с кем любовной близости и счастья: ни с музой, ни с бабой, ни с карьерой. А как полюбить и соединиться с потерянным человеком?
Окружающие с большим интересом прислушивались.
– И почему это ангел с бесом всегда вместе ходят?! – вырвалось у Андрея Петровича непроизвольно, потому что рассмотрел он этих двух. Дело в том, что в роже пьяницы теперь явственно обозначился светлый лик ангела, что, конечно, никак не укладывалось в пристойную картину с сизым носом и пупырышками дряблой кожи. В незнакомце, напротив того, вначале ничего не мог рассмотреть Андрей Петрович, а сейчас отчетливо бес проступил, так и высунулся из внешне вполне благообразной наружности.
– А ты философ! – заулыбался пьяница, любовно глядя. – Ты прости меня дурака, старого, что давеча в жемчуге твоем усомнился. В тебе зерна, теперь вижу…
– А это для свободы выбора, – пояснил третий. – Чтобы не было худа без добра и добра без худа… – и засмеялся.
– Значит, жизнью смерть правит, раз в жизни все так устроено, чтобы Человека до счастья не допустить, – утвердительно объявил Андрей Петрович, на прощанье.
– Догадливый ты мужик! – страшно обрадовался пьяница-ангел.
– Ищи себя, брат! – сказал бес и пожал ему руку.
– Спасибо, – поблагодарил Андрей Петрович. – Мне было очень важно все это услышать.
На том и расстались. Окружающие посмеивались.
– Ты очень хорошо сегодня выступил, – сказал пьяница третьему.
– Ты тоже неплохо, – сказал третий. – Жаль! – добавил задумчиво. – Я думал, этот чин – человек и составит с нами троицу. Но понял, что не созрел он еще для такого, чтоб меж нами посредствовать.
– Святого духа в нем недостает! – согласился старик с лицом ангела-пьяницы. – Только где же нам третьего найти, чтоб человек был? Перевелись люди, как я погляжу.
– Похоже на то, что людей настоящих нонче маловато стало, – согласился тот, который был на беса похож. И они отправились искать человека, который бы составил с ними троицу: у них были свои планы.
Магия жизни
Вот как окунешься в нашу жизнь, хлебнешь забвения в грязной пивной, а пусть даже и в чистоте, и затоскуешь, заскорбишь: Куда подевалась вся магия жизни? Где узорчатые колонны, тайные книги, ходы и зеркала… Очарование и волшебство вещей? Как получилось, что угасла тайна жизни; убогим и одинаковым серым и уродливым стали жилище, уклад и быт… Как поверить, что магия жизни вся ушла в человека, такого же серого и уродливого? Как поверить, что за этой тусклой наружностью имеется душа, в которой сосредоточился сон жизни? А снаружи осталась лишь мутная, некрасивая обертка жизни.
Катил Андрей Петрович в автобусе домой и все себя спрашивал: “Кто это такие были, эти двое? Неужели правда встретил он тех, кто отвечает на вечные вопросы? А с другой стороны, откуда в таком мерзком алкаше такие мысли. Неспроста! – убеждал он сам себя, не в силах поверить в чужие возможности, сильно выше собственных: наружность вроде та же, и пиво пьет, а, На Самом Деле, не пьяница это, а светлый ангел… Как в такое поверить?”
Даа! разобраться на деле, кто мы такие, так и в ангела поверишь: потому что разве есть в нас понятие об истинной сути. Привычка одна, тонкий такой ледок, а чуть не так ступишь – и провалился в жуть. Да если попросту задуматься уже страшно, скажем, не было тебя тыщи лет и не будет Никогда! Это ж сон какой-то получается, если начнешь вдумываться и в себя смотреть. Ну какое отношение моя поющая душа и приподнятое сознание имеют к этой плоти, втиснутой в железный гроб на колесах? Ведь мысленно я и на Луне успею побывать, пока домой трясусь в общественном передвижении. Как же это яви удается нас так запутать и привязать к себе?
* * *
Размечтался Андрей Петрович, не подавая виду, стал воображать иные жизни, картины перебирал приятные, пока ехал в плотно набитом железном автобусе в направлении своей жилплощади. Ему повезло, и он сидел. Оттого и возможность была помечтать втихомолку. Те, что стояли, тискали друг друга и осуществляли экзистенциализм: иностранную философию остроты существования. Чувство бытия у плотно стоявших было сильным. Мечта тут не требовалась.
У сидевших этой остроты, конечно, не было, но отвращение содержалось не меньшее. Вот так и катили, чертыхаясь, притиснутые, потные, сдавленные, проклиная эту жизнь… Может, среди стиснутых вынужденно в единство, были самые что ни на есть характеры: и Ноздревы, и Коробочки, и Цезари, и кто хочешь! Да только, как это проявить? Все притиснуто, нет владений, где нрав свой и чудачество можешь вещественно выразить… У всех, приблизительно, все одинаковое. А если и чудит, то скрывает от постороннего взора, свои причуды. Вещички, которые выказывают норов, в ящик припрячет, если не тот придет человек. Без внешности голенькие стали люди. Ни тебе родословной с медальками за стати и книгами породы, ни богатства, ни положения… Потому что сегодня – это положение, а завтра, глядь – ни положения, ни человека! Сгинул! И ни одна душа не полюбопытствует, куда это бывший наш Президент пропал?
Голенькие они все одинаковы. Ну, один чуть выше, другой ниже… разве это различие? Люди… И в этом смысле, Андрей Петрович, ничем от ехавших с ним вместе не отличался. Разве что по случаю ему повезло и он сидел, а не мучился смятый в проходе.
Но, если снаружи такое сходство и пригнанность, то вовсе не означает это, что под одинаковой личиной одна и та же начинка содержится. Там, за дверью души такие (у некоторых) распахиваются пространства! Такие чудные владения, что дух захватывает. Но мало кто тебя так просто к себе в личный мир запустит. Не очень-то приглашают. А силой проникать еще не научились, и мысли подслушивать не научились как следует. А в какие только размышления не пустится человек в переполненном нашем автобусе. Да для того хоть, чтоб как-то отвлечься, скрасить…
Вот и Андрей Петрович хоть и сидел с непроницаемым лицом, и лицо неприметное, и фигура средняя, а сильное движенье мысли внутри имел. “А чего? – думал он. – Почему бы мне не быть другим? К примеру, Цезарем или Понтием Пилатом? В историю войти и в книги!”
Потом мысль Андрея Петровича перескочила с личностей истории на фантастические произведения сегодня, про Пришельцев, которых от людей земных никак не отличишь. А Пришельцы эти, что ангелы, что бесы, не от мира сего существа, тем временем человеку земному всякую пакость чинят. Поумней которые, и те с ними договориться не могут. Прав мой полуангел-алкаш сегодняшний. Многие должно быть засланы в нашу жизнь с особенным заданием, но такие, как я, про то совсем не знают. А такие, как Ангел пивной – припомнить не могут вовремя, а когда припомнят, то поздно, зря лишь мучают себя… – так думал Андрей Петрович, рассматривая исподтишка людей вокруг. Были и другие мысли, однако тут объявили ему остановку. Андрей Петрович, враз соскучившись, мысли скомкал, поднялся проворно с сиденья и стал проталкиваться к выходу.
“Ишь глаза налил! – заметила одна простая баба, которую он толкнул с некоторой даже намеренностью. – А еще в шляпе!”
Андрей Петрович и правда был в шляпе. Но ничего не ответил, только зло глазом зыркнул в сторону переодетой Марсианки…
– Чего глазом зыркаешь? – с вызовом отозвалась баба. Но Андрей Петрович уже миновал ее и благополучно вывалился из железного бока катафалка. Хрустнули и с трудом закрылись двери автобуса, и этот гроб на колесах покатил дальше, а он остался на улице под темным небом. Постоял, вдохнул воздух и пошел к огромной плывущей громаде дома, светящейся сотнями окошек. Два из них принадлежали ему.
* * *
Жена его встретила любезно: по всему было видно, что ждала, была особенно красивая, смотрела ласково и требовала внимания.
“Красивая, – утвердительно подумал Андрей Петрович, – а не вижу я в ней богиню! Значит, нет меж нами этой Настоящей Любви, которая побеждает смерть! – огорчился Андрей Петрович. – Никуда бы и ходить не надо, искать. На дому спасение… если верить алкашу…”
– Ты что? Случилось что-то? – встрепенулась жена, глядя вопрошающей тревогой. – Я тебя так жду сегодня, сама не знаю почему…
– Ничего не случилось, – пробормотал Андрей Петрович, отводя взгляд.
– Мне даже неприятно стало, как посмотрел! С кем ты сегодня набрался?
– Хм! А кому приятно? – хмыкнул он неразборчиво. “Зубы у ней сильно белые,“ – отметил Андрей Петрович про себя. – Забудь! – сказал он вслух и жену свою обнял. – Слава Богу, едва добрался в этом проклятом автобусе…
– Машину нам надо, Андрюша, – сказала жена.
– С шофером, чтобы он меня из пивной довозил до дому, – усмехнулся Андрей Петрович.
– Сама привезу, была бы машина, – не спорила о пивной жена…
Он принял ванну.
Поужинали, в тишине. “Детей бы надо завести”, – вяло подумал он. – Но разве через детей спасешься?”
Включил телевизор. “Проклятые ящики, наполненные жизнью”.
– Хочешь смотреть? – спросила она.
Он выключил – изображение погасло.
– Иди ко мне, – позвала ласково.
“Готовится, – подумал. – Ну, сегодня ты моей кровушки не много попьешь, – улыбнулся ей тоже ласково. – А ведь люблю. Знаю, что по капелькам тратит, а люблю. И сладко!”
Обнял. Постояли, прижавшись друг к другу.
Потом в постели пригляделся к ней после любовной ласки. Она лежала, закрыв глаза. Ресницы темные. Тени под глазами, а черточки все облика так пронзительно обострились, прямо огонь какой-то играл у ней в лице…
“Ну, ведьма, чистая ведьма“, – вздохнул он. А она глазищи открыла, в них темно, и только глубина эта горячая.
– Ты знаешь, – сказала, – мне прямо чудилось, будто мы с тобой, а сверху еще два глаза на нас, страшные серые и холодные, глядят. Ты чего за мной подглядываешь?! – резко спросила.
– Я сегодня узнал про спасение от смерти. Смерть побеждает только любовь, – сказал Андрей Петрович, задумчиво на нее взирая.
– Значит, мы с тобой не умрем? – она сладко потянулась. – Ведь мы с тобой друг друга любим? Правда, любим?! – прижалась, однако он отстранился.
– В том все и дело, что любовь не простая должна быть. Вот ты мне признайся, как ты меня любишь?
– Да как захочешь, дурачок, – хихикнула она.
Андрей Петрович поморщился.
– Не в этом смысле… Ты меня любишь как человека, такого как я есть голенького, или со всем остальным в придачу?
– Конечно, голенького, не одетого же.
– Не шути шутки, – сказал Андрей Петрович. – Любовь должна быть только в отношении меня такого, Каков я есть На Самом Деле! А если я и сам не знаю – каков я? Настоящий-то! И потом баба сама должна быть человеком, для настоящей любви требуется и женщина соответствующая.
Жена на такие речи обиделась.
– По-твоему, – говорит, – я не настоящая баба?
– Не в том дело, – морщится Андрей Петрович и корит себя за то, что дурацкий с ней разговор затеял.
– Нет! Ты мне, пожалуйста, скажи прямо: не устраиваешь, мол, ты меня, не угодила?
– Да ты пойми, – увещевает он, – тут загадка: себя-то мы не знаем, кто мы такие? Может, пришельцы или нежить? А спастись только люди могут при помощи вот такой настоящей любви друг к другу. Для этого загадку эту надо разгадать. Вот ты, к примеру, кто ты?
– Жена твоя, глупенький, жена!
– Неет, не в том смысле, На Самом Деле, кто Ты?
– И на самом деле тоже самое, – улыбнулась она. – Совсем ты скоро у меня свихнешься. Меньше пить надо…
– А я вот не знаю, кто я такой на самом деле? Может, марсианин? Погляди, у меня глаза пустые или нет? – он придвинулся к ней и стал глядеть прямо в зрачки жены. Та даже отодвигаться стала.
– Да что с тобой? С чего они у тебя пустые? Очень даже наполненные, ты у меня умный, – погладила по щеке.
– Потому что у марсиан глаза пустые, – пояснил он задумчиво.
– Ты думаешь, есть настоящие пришельцы? – поинтересовалась жена.
– Да мы все, может, и есть самые настоящие. Пришли, только не помним себя, потом уйдем… Вот вспомнить бы, откуда мы взялись и зачем тут сидим пожизненно?
– Некоторые совсем “ниоткуда”, а “сидят” с очень даже большим удобством. Они хорошо знают “Зачем”. И за твой же счет устраиваются, пока ты раздумываешь…
– За мой счет не очень устроишься…
– Вот именно! А жаль! Могли бы не хуже других отбывать свой жизненный срок, как ты говоришь. А то, на тебе: пожизненное заключение, да еще и без удобств. Я так не хочу… Слава Богу, не чета “этим” – хорошо знаю, кто я и откуда?
– Что ты знаешь? Хотя тебе это и не надо… Стихия, прав ангел… Чем себя вообразишь такая и есть.
