Мой путь над морем горною тропой
Мой путь над морем горною тропой.
Предельно сохраняю осторожность,
Иначе оступиться где-то можно
В дурманяще-звенящий летний зной.
На грани между сладким сном и былью
Я мысленно витаю в облаках,
В полёте расправляю мысли-крылья
И радуюсь, что на подъём легка!
На самом деле, стоит всех усилий
Морской простор увидеть свысока.
Спускаюсь по тропинке козьей к морю:
Скала прекрасна, бухта «Под седлом»[1 - Бухта «Под седлом» находится на мысе Киик-Атлама. Посёлок Орджоникидзе, восток Крымского полуострова].
Торговка с чуть остывшим пирожком
Встречает – изумления не скрою!
Алла Барлинова
Эстония
Здесь космосом тянуло с высоты
Здесь космосом тянуло с высоты,
водил подсолнух диск луны по кругу,
он глушь будил цветением округу,
уставшую от крымской духоты.
В округе всё, от пены до песка,
в невыносимом ярко-рыжем цвете
устало-неприкаянного лета,
от ожиданий чуда, а пока,
едва дыша, осеннее созвездье
несу к тебе до завтра, до отъезда.
Раздарим коктебельки из страны
волошинских ветров, где вдоль прибоя
такое притяжение земное,
что не догнать блуждающие сны.
А завтра осень
А завтра осень. Листья полетят.
Курлык, курлык – Земля. И небо звало
над Киммери?ей стаю журавлят,
что вдруг исчезнут, будто не бывало.
Там жил-был дом. И ты, в тот Храм войдя,
замрёшь в проёме световой частицей,
похожей на прощальный взмах синицы,
оставишь строчку на полях дождя…
А вечер не отбрасывает тени.
Там звёзды всех Галактик и Вселенных,
вокруг такая правда, айлавью.
Свет отдыхает. Только шёпот, скрипы…
По-русски эту ночь благословлю.
Дай сил заплакать, Господи.
Спасибо…
Сидор Исидоров
Скрипит калитка, кто-то входит в сад
Скрипит калитка, кто-то входит в сад,
упрятанный за новочастоколом;
спит убаюканный прохладой город,
над Карадагом скалится гроза.
До зимних встреч дорога в два витка,
расправит крылья вечная река,
которой слаще нет. Житьё толмачит.
Утонет море в омуте песка.
Окаменеет ветер – облака
повиснут на гнилой небесной мачте.
Гроза смолкает, аромат плывёт
над красно-рыжим урожайным садом.
Бежит девчонка, красится помадой,
спешит успеть на белый теплоход.
Жара на рейде, плавится песок
Жара на рейде, плавится песок,
оставил пляжи без царя народец,
на чебуреки потянулся вроде
(другую песню выдумать не смог).
В раскладе дня – билеты в синема
,
базарные красавцы-помидоры,
айва, инжир (почти что задарма)
чудесные – и тем, и этим впору.
Походы во хмельные закрома,
шараханье от гавканья до ора.
Ещё не вечер, надо уточнить,
переливая прошлое в намедни.
Бурчит автобус (динозавр последний),
горят огнём судакские огни.
У киммерийской ночи карты снов
У киммерийской ночи карты снов,
темнеющих на каменных подмостках,
недолгий день селения-подростка,
захваченный крутым обрывом кров.
Блуждающий огонь ночной грозы,
и хоть её стращания пусты,
покорностью объято побережье.
Блефуют календарные весы,
июньский приступ мартовской росы,
шуршит листвой безжизненный орешник.
Земного пробуждения струна
дрожит и держит мир на честной ноте
нездешней дрессировщицы мелодий,
что, как всегда, смешлива и пьяна.
Виктор Алимин
Москва
Россия. Крым. Двадцатый век. Начало
Россия. Крым. Двадцатый век. Начало.
Аулы можно встретить под скалой.
Татарки ходят стайкой за водой.
И лодки возле старого причала…
Но юг обжит, здесь даже царь гостит.
Аристократов рать кружится роем.
И Макс Волошин, светлый наш пиит,
Дом знаменитый под горой построил.
Читают гости в нём стихи запоем,
А Понт, как и положено, шумит…
Ещё гремит музыка пышных балов,
Любовной пары заняты игрой…
Но скоро мир услышит пушек вой —
Война из ножен вытащила жало…
Январь. В Москве господствует мороз
Январь. В Москве господствует мороз,
Но так хотелось, чтоб тепло и нега…
А за окном белым-бело от снега,
И держит крепко нас зимы гипноз.
А на мечту, ну кто наложит вето?
Вот – Коктебель… ласкает взгляд волна,
