Иван Николаевич Степыгин "В ожидании рассвета"

Осей на миг зажмурился, как бы подавляя приступ гнева. Его позвала Маша, но он даже не стал оборачиваться.

– Замолки.

– Миша…

– Я ТЕБЕ СКАЗАЛ ЦЫЦ, МЛЯ!

– МИША, КУКЛА!!!

– Ну чё ты… – Осей повернулся в ту сторону, где на полу валялась брошенная им кукла и резко замолчал. Витя тоже посмотрел в ту сторону и ничего не увидел.

Кукла просто исчезла.

– Чё за шутки, слыш? – Осей посмотрел на Машу. Та судорожно закачала головой в разные стороны. – Ты куда её дела, я не понял?!

– Миша, это не я… Она просто… Испарилась…

Осей в тот же миг оказался возле Машки и схватил её за горло. Та захрипела.

– Ты чё, совсем уже попутала? Мало тебе было в последний раз, а? – Осей заорал, нанёс свободную руку для удара, но так и замер. Витя тоже не двигался. Он почувствовал, что его тело буквально сковал холод. Он шумно выдохнул и увидел, как поднимается вверх столбик пара.

Неподалеку к потолку поплыли два таких же столбика, затем ещё и ещё… Что Машка, что Осей – оба судорожно дышали. Судя по всему, от дикого ужаса.

– Ч-ч-чё за.. Х-херня… – зубы Осея стучали. Он вдруг посмотрел в сторону двери и опустил руку. Вместе с этим дверь резко захлопнулась, звук удара чуть не оглушил Витьку.

Витя почувствовал, как его руки холодеют. Мороз? В середине июля? Невозможно. Но всему ведь есть разумное объяснение. Его и пытался найти Витя, пока Осей дёргал за дверную ручку и орал на всю прихожую.

– Да какого хера?! Серый, слыш, это ты там снаружи?! Открой, мля, это не смешно!!!

Витя вдруг буквально затылком почувствовал, что из печи, к которой он, конечно же, стоял спиной, что-то выползало. Выползало медленно, как ползёт утренний туман меж корней и стволов деревьев, почти бесшумно. Но он всё равно слышал. Слышал шёпот. Где-то очень далеко.

Где-то… Не здесь.

Осей продолжал орать, но Витя уже не слышал его. Этот шёпот буквально завладел им, заползал в уши, а оттуда – прямо в сознание. Вите стало дурно, как если бы он целый день провёл под палящим солнцем. К горлу подкатила сильная тошнота и это немного привело его в чувство. Он упал на колени, поднял голову и увидел, что Машка сидит, прижавшись к стене возле запертой двери и зажимает ладонями уши. Судя по выражению лица, она кричала… Нет… Вопила. Но Витя ничего не слышал. Он со всей силы сжимал телефон, чтобы не потерять его и не остаться без хоть и слабого, но единственного в этом жутком доме источника света.

Его скрутило рвотным спазмом и на пол полетели остатки скромного ужина. Последним упал плохо прожёванный кусочек солёного огурца. Витя вытер рукой подбородок, рот моментально забился слюной, он сплюнул. Прямо на его глазах Осей тоже схватился за уши и медленно упал на колени.

Всё стихло. В одно мгновение, как будто кто-то выключил звук. Шёпот тоже исчез, растворился, но его не заменила звенящая тишина.

В другой комнате раздался скрежет металла, ползущего по трухлявым доскам. Витя прекрасно знал, что именно было источником звука.

Нечто волочило по полу огромный ржавый колун.

Звук становился всё сильнее, у Вити начала болеть голова, словно призрак обезумевшей нянечки скрёб колуном не по полу, а прямо по его черепной коробке. Тупая боль резко ударила в висок, Витя вскрикнул, но не услышал своего крика. Только скрежет.

Витя пошатнулся и упал, зацепив левой рукой кучу собственной рвоты. Машка и Осей исчезли из поля зрения, но в последний момент он увидел, что Мишка снова вскочил на ноги и принялся колотить запертую дверь ногами. Холод больше не ощущался, теперь на смену ему пришёл нестерпимый жар. Витя был уверен, что его голову засунули в ту самую топку, которая раскалилась добела. Так могли топить только зимой, в лютый мороз.

«А ведь это случилось зимой…» – промелькнула мысль. Витя из последних сил пытался подняться, но что-то буквально высасывало из него силы. С огромным усилием ему удалось перевернуться на спину, и он тут же заорал.

Прямо перед лицом у него стояла жуткая кукла из топки. Объятый ужасом, Витя не сразу обратил внимание, что куклу кто-то держит. Абсолютной чёрный силуэт навис над ним. Жар уже обжигал кожу, хотелось скинуть одежду, которая могла в любой момент задымиться. В комнате заплясали красно-жёлтые огни.

«Огонь. Дом горит. И мы заперты в нём. Мы сгорим. Мы все сгорим».

Вите хотелось плакать, звать маму и кричать, что он не хочет умирать. Но он не мог издать ни звука, потому что нечто тёмное, сжимавшее в руке эту жуткую куклу, нависло прямо над ним. Он мог поклясться, что видит в тёмном пятне два сверкающих красных глаза.

Таинственная фигура медленно убрала куклу в сторону и теперь Витя видел эти глаза отчётливо. В них можно было разглядеть отражение чего-то очень злого, непостижимого. Опасного.

Сомнений у Вити больше не осталось: на него смотрел не человек. Даже не призрак. Возможно, демон. Хотя откуда ему, простому деревенскому подростку знать, как выглядят демоны? Он в свои шестнадцать ещё ни разу с девочкой не целовался, куда там ему разбираться в обитателях потустороннего мира?

Но одно Витя знал наверняка: эта сущность, чем бы она ни была, ни за что не выпустит его из дома. И девочку он теперь точно никогда уже не поцелует. Не нужно было залезать в этот дом и искать эту проклятую куклу. Не нужно было тревожить мёртвых. Некоторые запретные места должны оставаться таковыми.

Витя не мог оторваться от пылающего в красных глазах огня. Он вдруг ощутил не только страх, но и кое-что новое.

Нестерпимую тоску. Боль и горечь утраты.

Словно все близкие и дорогие ему люди в один миг покинули этот жестокий мир. А, может быть, так и есть? Может это существо уже убило всех, кто ему дорог, и оставило в живых только этого ублюдка Осея и его тупую подружку, которую Витя считал своей любимой?

Осей… Этот зажравшийся и в конец оборзевший урод, издевающийся над Витей уже много лет. В четвёртом классе он швырнул его шапку в лужу, в пятом снял Вите штаны во время школьной линейки, в восьмом во время лапты швырнул ему мячик прямо в затылок. Голова у Вити потом болела две недели, а над тем, как он падал и затем катился по пыльной площадке смеялся весь класс.

И вот теперь Осей направил его в этот дом. В дом, где живут две сестры – Смерть и Скорбь. И они забрали у Вити всё. Абсолютно всё. А этот урод кричит, как трусливый щенок и пытается вырваться.

Витя почувствовал, что снова теряет зрение. На этот раз дело было не в его близорукости и не в очках. Тёмное нечто исчезло, оставив куклу, которую Витя сжимал в руке. Теперь всё вокруг застилал огонь.

Витя видел, как мир горит.

И он сам горел. Горел от прожигавшей каждую клеточку тела нестерпимой ненависти.

В этом огне он видел, как Осей пробежал через комнату и ударом ноги выбил ставни одного из окон. Он схватил Машку за руку и вместе с ней выбрался наружу. Машка вскрикнула, на подоконнике появилось красное пятно. Несколько капель упали на пол. Видимо, она порезалась.

Вите это нравилось. Ему нравилось, что им больно. Он закрыл глаза и огонь поглотил его полностью…

* * *

Осей бежал, не разбирая дороги. Машка бежала рядом, но как-то криво, словно сама стала тряпичной куклой. Осей крепко сжимал её руку, не отпускал.

– Миша… Больно… – задыхаясь выпалила Машка.

Осей ничего не ответил. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он слышал скрежет этого топора, он видел эту тень… Осей всегда боялся чего-то. С малых лет отцовского ремня, в подростковом возрасте того, что при первой близости девочка будет смеяться над его бессилием или что «старшие» назовут его лохом и навсегда отвернутся от него.

А ещё он боялся всего непонятного и странного. Байки про старый дом были как раз такими и от них у Осея бежали мурашки по коже. Но он не мог в этом признаться, дабы не потерять свой авторитет. Но как-то его взяли на «слабо», что он не испугается призрака сумасшедшей нянечки и сможет принести куклу.

Осей был уверен, что никаких призраков в старом доме в конце Комсомольской нет и быть не может, но идти туда всё равно боялся. Непонятный забор, непонятные стены, непонятный тополь, ветви которого уже пронзали крышу… Всё слишком непонятное, чужое, пугающее… Так что этот лох Витька стал отличной кандидатурой на роль «шестёрки» в таком деле.

Но, судя по тому, что они видели, призрак в доме действительно был.

– Миша… А он… Витя… – выдохнула Машка, провела рукой по ноге и вскрикнула – ладонь покраснела от крови. – Я порезалась!

– Не ной, до свадьбы заживёт… – выпалил Осей. – А этот… Да вылезет.

– Точно? Миш, там что-то было, я же видела… А вдруг он…

– Цыц, мля, я думаю!

Осей и правда думал, хоть это и получалось у него с трудом. В школе он сидел на последней парте и на уроках вполне мог заснуть, положив голову на свой рюкзак, из которого даже не доставал учебники и тетради. Учителя давно не обращали на это внимание, лишь изредка могли вызвать Мишку к доске забавы ради.

Но смеяться над невнятными попытками Осея ответить на вопросы учителей никто не решался. Всех пацанов в классе он давно поставил на место, а большинство девчонок были влюблены в этого бунтаря, который часто курил прямо в десяти метрах от центрального входа в школу.

Они стояли под фонарём. На свету Осей чувствовал себя в безопасности. Внезапно его осенило.

– Короче, ща я тебя веду домой, скажешь, что упала или типа того… А я зависну у Лёхи, он не сдаст. Скажет, что весь вечер у него тусил.

– Миша, а как же Витя…

Осей схватил Машку за горло, та сдавленно захрипела и попыталась разжать его руку, оставляя на ладони Осея кровавые пятна. Миша понял, что пора преподать ей урок. Маша могла психовать по-девичьи, но ТАК дерзить ему не решалась.

– Ты охерела? – угрожающе прошептал Осей.

– Пусти меня… Урод…

Осей сильнее сдавил горло, глаза его сузились. Он почувствовал, как на него накатывает волна возбуждения. Это всегда происходило, когда он причинял кому-то боль.

«Любишь боль, Миша?» – раздалось у него в голове.

Осей разжал ладонь, кашляющая Машка упала на колени и заплакала.

«Любишь?».

Осей завертелся на месте.

– КТО ЭТО?! – крикнул он в темноту. Голос был знакомый, но он никак не мог понять, чей именно.

Внезапный хлопок над головой заставил его вздрогнуть. Всё вокруг погрузилось в темноту. В фонаре взорвалась лампа, несколько осколков упали на землю рядом с продолжавшей плакать Машей.

– Да заткнись ты! – пнул ногой её Осей и тут же почувствовал в колене дикую, обжигающую боль. Он заорал, схватился за колено и рухнул на спину. Второе колено обожгло сильнее, чем первое.

Мишка вдруг почувствовал ладонями что-то мокрое и вязкое. Он поднёс их к глазам и заорал ещё громче.

Кровь… Много крови… И это была уже не Машина кровь. Его.

Осей перевёл взгляд на колени и увидел, что сквозь штаны проступают тёмные пятна крови. Его тоже ранили!

Новая вспышка боли. Орать он уже не мог, голос сорвался. Ему словно били молотком по коленям. Нет, не молотком.

Колуном.

Он услышал этот звук. Снова. Как в доме. Скрежет. Асфальт заканчивался примерно в тридцати метрах от фонаря и, судя по звуку, тот, кто волочил колун, делал это уже на асфальте. Осей ощутил, как трясутся его раздробленные коленки, как сам по себе сокращается мочевой пузырь, как намокает между ног…

Ему больше не было страшно. Он ощутил настоящий ужас.

Над ним склонился этот лошок-очкарик Витька. Нет, не сам Витька. Просто его морда. Но внутри… Внутри него что-то было.

– Что, страшно тебе? – спросило что-то голосом Вити. – И ему было страшно заходить туда. А как страшно было мне, ты не подумал? Сидеть там столько лет, в этой тёмной, вонючей развалине. Жутко одиноко…

Витя поднял голову и посмотрел на монотонно хныкающую Машку. Кажется, она окончательно тронулась умом.

– Ничего-ничего… Скоро всё кончится… – тихо сказал Витя. – У тебя есть мама, Миша? Она тебя ждёт, да?

Мишка увидел, как над ним медленно заносится обух ржавого колуна.

– Не дождётся! Как и Витю… Как и она не дождалась…

Это были последние слова, услышанные Мишкой Осеем при жизни.

Двойник

Всё изменилось. Я понимаю это. Мир словно уходит из-под ног, я уже не чувствую ничего. Сутками напролёт я сижу в своей «однушке» за письменным столом, в надежде разобрать, что же написал минувшей ночью. Ещё одна ночь в беспамятстве, ещё одна тетрадь… На самом деле, назвать письмом эти безобразные каракули очень сложно, ибо каждая новая тетрадь всё больше напоминает записки умалишённого. Хотя… Можно ли меня назвать иначе? Едва ли. Я почти не выхожу на улицу, свет солнца стал для меня невыносим. Еда? Да какая на хрен еда, мне совершенно плевать.

На днях заходил друг, сказал, что я стал похож на скелет. Ушёл. Или я его выгнал? Или его смутили затхлость и запах мочи? Впрочем, неважно, он всё равно больше не приходил. Я даже впервые за много дней (месяцев?) к зеркалу подошёл ради интереса и понял, что друг был прав: кожа буквально висит на костях, нижние веки мешками свалились на впалые щёки, глаза налились кровью от постоянного недосыпа, отросшие неухоженные волосы похожи на чёрное воронье гнездо. Зеркало всё в пыли и каких-то непонятных пятнах, из-за чего отражение похоже на картинку в плохо настроенном телевизоре.

Да, когда-то я был другим. Когда? Может, вчера? А, может, несколько лет назад? Время словно остановилось, перестало что-либо значить. Я как будто никогда не рождался, никогда не жил, никогда не думал о том, что придётся умереть. Я просто был таким, какой я сейчас. Нет, нет… Нет! Я определённо был другим. Я должен постараться… Должен вспомнить!

Да. Да, я помню. Я помню день, когда встретил Его. Это был последний день моей прошлой жизни. Или его жизни? Мне как будто всё равно, но я очень хочу понять. Я должен понять.

Каким же я был наивным и слепым. Тогда всё казалось таким радужным: солнце яркое, деревья высокие, трава зелёная… Прямо как в детстве. Беспечность и свобода – вот всё, что мне было нужно. Рюкзак за плечи – и вперёд, на поиски приключений! Я любил ходить в места, про которые люди говорили с ноткой страха в голосе. Меня привлекали покинутые деревни, дремучие леса и вершины холмов. Ранним летним утром я просыпался от громкого зова, звучащего в моей голове. Это мой родной край звал меня. Новые тайны, открытия и свершения. Что может быть лучше, когда ты молод?

Теперь я старик. Разумом и душой уж точно. Я как будто прожил миллиарды жизней. Но тогда всё было иначе.

То августовское утро мало чем отличалось от других таких же. Я, как обычно, встал ни свет, ни заря и, насвистывая себе под нос что-то бодренькое, начал небрежно закидывать в рюкзак всё самое необходимое. Вспоминая, куда сегодня мне предстоит отправиться, я ощущал нарастающее возбуждение. Страшно? Немного. Рискованно? Очень! Ведь на Змеиный холм не ходил никто; уже много лет окружавшие меня люди свято верят в то, что тот край стал обиталищем полчищ самых ядовитых и кровожадных змей. Эти ползучие гады буквально набрасываются на путника и сжирают его заживо. Кровь стыла в жилах от историй о том, как во время сенокоса или в разгар охотничьего сезона находили человеческие кости. И находили их ни где-нибудь, а всегда у подножия Змеиного холма.

Я всегда с улыбкой относился к таким история, ведь где я только не бывал! И в старом хуторе, где каждую ночь слышали крики давно умершей ведьмы, и на чёртовом болоте, куда утаскивал случайных путников страшный водяной; я ночевал в полях, на которых в полнолуние должны были плясать бесы. В общем, чего я только не видел! Но ни разу мне так и не удавалось увидеть или услышать этих ведьм, чертей, водяных и прочих барабашек, которых так боятся суеверные селяне. Я был убежден в том, что байки про Змеиный холм – это не более, чем вымысел. Но всё равно маленький червь страха неизведанного вновь зашевелился у меня в груди. Как же мне нравилось это ощущение!..

Это было тогда. А сейчас я хочу вывернуть себя наизнанку и взорвать свою голову. Что угодно, лишь бы не бояться и не вспоминать опять всего этого!

Змеиный холм, подобно древней сторожевой башне стоит на равнине, на которой за три десятка лет поднялась красивая дубрава. Когда-то давно, ещё при советской власти, здесь было большое колхозное поле под сенокос. Но в современном мире, где всё больше места стало отводиться пустым либеральным речам и аналитическим рассуждениям, всё меньше места оставалось для простого деревенского труда. Хозяйство забросили, лес неумолимой поступью приближался к Змеиному холму, белая меловая шапка которого величественно возвышалась над кронами молодых дубов. Этот холм отличался от своих собратьев, которые, соединившись в большую гряду, тянулись по равнине и исчезали за горизонтом. Его и основную гряду разделял небольшой перевал, из которого, словно из демонической пасти, торчали безобразные меловые пласты. Они как клыки разрывали глинистую почву, мало кто решался забраться туда. Да и вообще простой люд Змеиного холма всегда избегал. Туда мог пойти только такой дурак, как я.

На старом «икарусе» за несколько часов добрался до Стародвинской остановки. Отсюда по просеке через сосновый лес мне предстояло пройти около семи километров, после чего я должен был выйти на ту самую равнину; а там и до Змеиного холма рукой подать. Время уже было к обеду, летнее солнце нещадно опаляло лучами мою кожу, примерно через час после начала движения спина уже была вся мокрая от пота. Скинув рюкзак, я упал на укрытую сухими иголками траву и вдохнул полной грудью воздух. От аромата хвои лёгкий дурман ударил в голову; я сидел, облокотившись на ствол старой сосны и, улыбаясь, слушал пение птиц.

Вдалеке уже был виден просвет, где меня ждал спуск с небольшого холмика на равнину. Немного перекусив сухарями с изюмом, я двинулся дальше. Ничего интересного в бору не было, обычный хвойный лес, мрачноватый, конечно, но я таких повидал с десяток. В таком месте можно расслабиться, дать волю воображению. Я даже, вроде, начал напевать какую-то матерную песенку, особо ударные строчки из которой периодически вызывали у меня приступы дебильного смеха. Вскоре последние сосны остались у меня за спиной и моему взору открылся вид на равнину. Километрах в двух из дубравы словно вырастала белая вершина Змеиного холма. Знакомое чувство снова охватило меня, лёгкая дрожь пробежала по телу. Совсем скоро я поставлю в своём личном блокноте подсознания ещё одну галочку. Как же это круто – быть бесстрашным покорителем тех мест, которые наивные суеверные люди всячески избегают!

Да, так я и думал тогда…

Потом я спустился с пригорка и зашагал очень быстро. Трава на поляне была сочного зелёного цвета, очень редкое явление для августа, когда практически всё выжжено летним солнцем. Но здесь это чудное покрывало походило на то, каким оно случалось в мае. Роса уже испарилась, но свежесть витала в воздухе. Ветер легонько трепал волосы, чем ближе я подходил к дубраве, окружавшей Змеиный холм, тем сильнее его вершина закрывала небосвод передо мной. Наконец, я спрятался от солнца в тени молодых дубов. Листва и жёлуди забавно хрустели под ногами, этот совсем ещё юный лес был очень чистым, даже чем-то походил на те, которые в кино показывают. Ну, знаете, когда герои так легко и просто проходят через старый лес? В реальности всё куда более плачевно: сорная поросль, буреломы и прочие радости. А здесь красивые молодые дубы, а между ними – почти идеально ровное одеяло из опавшей листвы, желудей и маленьких веточек.

Наконец я вышел на опушку с противоположной стороны леса и оказался прямо у подножья Змеиного холма. Вершина соблазнительно сияла, свет солнца отражался от белоснежной меловой породы; казалось, будто она увенчана несуразной тиарой, блеск которой будоражил меня. Я решил немного передохнуть и осмотреться.