не в объятьи моем, что способно тебя согреть,
а в воде ледяной. Гой те черти снесут на дно,
раз меня не признал ни ласковой, ни родной!
И уходит под воду тело, и рвется крик.
и впервые у ведьмы щеки ее мокры,
и впервые в душе свивается боль змеей.
По лесам ее крику воем вторит зверье,
вьюга бьется по окнам, и крестится всяк живой.
Упаси тебя боже ведьму назвать женой.
Сгинь!
Ведьма, как крыса, рыла к тебе ходы
и пауком проникала в дома людей
лишь бы узнать, сердце жжется твое по ком,
лишь бы увидеть и стать лицом схожей с ней,
чтоб увести по соцветию летних трав
прочь за собой. Ты сидел возле ног, как пес.
Гладя тебя, одурманив тебя собой,
ведьма впервые распробовала вкус слез.
Месяцы шли, ночь укачивала восход,
алой зарей украшавший прошедший день.
Ведьма не прятала дьявольских черных слез,
ведьма молила бога, звала чертей,
чтобы забрали прочь от нее того,
за кого душу когда-то дала тому,
кто обратил ее счастье в тоску и скорбь,
дом ее светлый из сказочного в тюрьму.
Кожей иссохла, чтоб милую не узнал,
волосы срезала, не трогал чтоб лаской рук,
дергалась мышью, заслышав его шаги,
и волком выла на шорох любой и стук.
Злом обернулась любовь ей, что так ждала,
что привела себе в дом, не спросив, люба ль.
Если ты зла, в мире будет тебя, кто злей,
вьешь нить судьбы, в узел свяжет тебя судьба.
Морок сняла, отворила с ворот замки,
в спину ему ветром дула, лишь бы ушел.
Из-за печи мигом высыпали гурьбой
черти лукавые с сожженной ее душой,
что черной тряпкой в ладонях теперь лежит,
а она смотрит в небес ледяную синь,
дико смеется, и слышится в смехе том
страшным проклятьем, молитвой ли слезной: «Сгинь!..»
К ведьме приходит
К ведьме приходит, несет дары, падает в ноги ведьме,
мне, говорит, без него не жизнь, мне без него – смерть.
Ведьма кивает, мол, сотни вас, в ноги валясь, рыдали,
всем помогла отогреть в чужой комья груди льда.
Воет, смеется, косу дерет, мол, у меня хуже:
рядом, что пес, только мне б еще ближе – вот как нужен!
Чтоб не дышал без меня: не мог. Не отводил взгляда.
Чтоб воздух в грудь его лез свинцом, если не с ним рядом.
Ведьма кивает, мол, нить спряду, не разорвать будет.
Думает: вот какова любовь, вот каковы люди!
Любят, а сделай еще нужней, важнее еще сделай,
душу и сердце приворожи, а не одно тело.
А потом слышит: «Я не о том… Ты не поняла просьбу.
Пусть без меня не живет вообще, коли решит врозь».
Оставь город себе
Оставь город себе, мой царь, но у врат поставь
самых смелых бойцов и собак, чтобы волка злее,
и надейся, что не явлюсь я, что не посмею.
Оставь замок себе, мой царь, но навесь замки
на все двери, решетки в окнах чтоб – из железа.
Свято верь, прячась там, что и мыши-то не пролезут.
Оставь ложе себе, мой царь, мягче всех перин,
приведи к нему женщину с глазами невинной лани,
утыкайся ей в бедра, не сдерживая рыданий,
но не смей позабыть и бойся, трясясь в ночи.
В лунном свете так просто призрака спутать с тенью…
Опускаюсь к тебе, незримая, на постель,
и ладони мои, белее снегов любых,
ощущаешь у сердца, и жжет тебя страшный холод.
Беру душу твою за женщину, замок, город.
Не бывает у ведьмы
Не бывает у ведьмы счастье земным, простым,
вместо жара объятий горят для нее костры,
