В том смысле, что еды там не было. Ни еды, ни продуктов.
Вы спросите, а в чём тут разница? Очень просто. Когда у тебя есть женщина, любящая и главное – умеющая готовить, ты ешь еду, а когда пытаешься что-нибудь сварить-потушить-пожарить сам, то продукты. Так сказать – расширенный и слегка модернизированный вариант стандартного «бомж-пакета».
Новослободская готовить не умела, и не любила, поскольку питалась всю жизнь по ресторанам и не собиралась что-либо менять, сам я тупо ленился. И желчно завидовал, самой что ни на есть чёрной завистью, тем своим собратьям по полу, кому повезло найти бабу, умеющую не только варить яйца с пельменями и кипятить воду.
– Суки! – захлопнув холодильник, буркнул я, обращаясь к человечеству в целом и к отсутствующим женщинам – поварихам, в частности. – И денег нет!
Порывшись в карманах джинсов, я выудил оставшуюся после покупки холстов сотню, скатал её в трубочку и воткнул в пластмассовую баночку с зубочистками. Ибо больше она ни на что не годилась. Только на украшения.
«У кого бы занять?» – начал было прикидывать я, когда вдруг во входную дверь позвонили.
«Надеюсь, это не моя обожаемая невеста!» – испугался я, на цыпочках переместился в прихожую и приник дверному глазку.
И с облегчением выдохнул. Поскольку, вместо своей, сексуально озабоченной миллионерши, увидел небритую физиономию моего приятеля – Михалыча. Сергея Воронина, если по паспорту.
– Открывай, давай! – глухо донеслось из подъезда. – Что за идиотская привычка – запираться?!
– Совсем уже? – проворчал я, отпирая замок, впуская гостя в прихожую, и стуча указательном пальцем по лбу. – Мне чего, дверь открытой держать?
– Конечно, – убеждённо произнёс он, прислоняя к стене гитару (в чехле) и водружая на обувную тумбочку водку (в холщёвой сумке). По крайней мере, я так понял, услышав характерное звяканье.
– Погоди, я не один, – остановил приятель, когда я уже собирался закрывать дверь.
– А с кем?
– Оксан, чего мнёшься? Залазь! – скомандовал Сергей, выглянув наружу.
В прихожую зашла девица лет двадцати с небольшим, рыжая, в чёрном, «готовском» прикиде.
– Здрасьте, – меланхолично произнесла она.
– Привет, – несколько озадаченно среагировал я, поскольку Михалыч, как правило, являлся вовсе не с представительницами прекрасного пола, а совсем наоборот. В смысле – с друзьями – алкоголиками.
«Что это его вдруг торкнуло? Решил переквалифицироваться в бабники?».
– Оксана, – принялся изображать из себя светского человека Воронин, представляя мне девицу. – То есть Ксюха. Но лучше использовать погонялово – Виагра, – и он подмигнул.
Я смутился.
– Кремлёв. Леонид. Можно просто – Лёня.
– Вот и познакомились! – кивнул приятель, успевший к тому времени стащить с себя кроссовки. – А знакомство… что?
– Что? – не въехал я.
– Знакомство отмечать принято! – он укоризненно покачал головой, после чего, подхватив булькающую сумку, двинулся в сторону кухни. – Вот сейчас и отметим.
…Через сорок минут мы уже сидели в комнате, расслабленные и благостные. На журнальном столике возвышалась бутылка водки, вокруг неё, как олигархи вокруг Президента, выстроились стопки и высокие стаканы с соком; даже закуску Михалыч не забыл, правда, довольно странную – половинку репки с пучком укропа. Ладно, хоть, не крапивы.
– Знатно! – изрёк Воронин, откусывая кусок корнеплода и начиная энергично работать челюстями. – Между прочим, советую, – он показал пальцем на репу. – Экологически чистая закусь! Не хухры-мухры.
Я помотал головой и, вместо того, что бы поддержать организм правильной закусью, в очередной раз закурил.
Я вообще, когда выпью, курю часто.
– А мне можно сигаретку? – спросила Виагра. В смысле – Оксана.
– Тебе, солнышко моё, с нами всё можно! – разулыбался Михалыч. – И сигаретку, и чего подлиннее….
Девица, тяжело вздохнув, закатила глаза.
– Пошляк!
Тот хохотнул.
– Что естественно, то не безобразно!
– Между прочим, – мой приятель сделался серьёзным, – Оксаночка у нас поэтесса. Неплохие стихи пишет. И даже хорошие.
Виагра фыркнула.
– Сам ты!… Поэтесса.
– А я вообще никто! – Михалыч пожал плечами. – Ни поэтесса, ни даже поэт, и не музыкант.
Ну, это у него бывает. Самоедство, как одно из средств самоиндификации.
– Ты, не музыкант, – сказал я. – Не пора ли тебе гитару взять?
– Можно, – он кивнул. – Только ещё по одной рюмочке пропустим, и вперёд!
Неожиданно Оксана опустила голову вниз и принялась читать стихи.
Странные, надо сказать. Написанные и вправду весьма неплохо, но на таком уровне откровенности, что мне сделалось не по себе.
Это было не пошло, не грубо…. Скорее – жутко.
– Ну, как?! – поинтересовался Воронин с таким видом, будто не Виагра, а он сам декламировал сейчас о «вытекающей из сердца сперме», о «вагинальных оргазмах, похожих на боль» и прочей романтической физиологии.
– Круто, – пробормотал я, стараясь не смотреть на девицу. – Правда, здорово.
– Да ты не смущайся, – неожиданно ухмыльнулась Оксана. – Я знаю, какое впечатление произвожу. Просто, мои стихи надо запивать водкой.
– Что мы сейчас и сделаем! – согласился Михалыч, вновь хватаясь за бутылку и разливая. – А потом я спою.
Мы выпили, мой приятель, как и обещал, вытащил из чехла гитару, провёл пальцем по струнам.
– Давай что-нибудь новенькое, – предложил я.
Воронин кивнул и начал петь. На этот раз песня была политическая, про тридцать восьмую параллель. Если кто не в курсе – то это разделительная линия между двумя странами – Северной Кореей и Южной. Правда, в тексте не упоминались ни Ким Чен Ын, ни тем более – американский президент. Речь тут шла, как я понял, вообще – о конфликте цивилизаций.
– Ништяково! – Виагра затянулась очередной сигаретой, затем стащила с плеч чёрную, полупрозрачную кофту, оставшись в футболке с изображением Смерти. В широкополой шляпе, с косой. – Жарко у тебя тут, – объяснила она, поворачиваясь ко мне.
– Значит, надо срочно принять на грудь холодненького! – подмигнул Михалыч, снова берясь за бутылку.
Дурацкая, конечно, у него черта – гнать, как на пожар. То есть глотать рюмку за рюмкой, не успевая ни закусить толком, ни покурить, ни поговорить.
– С чего такая спешка? – тоже удивилась Оксана. – Мы куда-то торопимся?
– Торопиться надо всегда! – убеждённо заявил Воронин, наполняя стопки. – И во всём! Ибо никто не знает, что ждёт нас за поворотом.
– Никто, – подтвердил я, улыбнувшись. – Может плохое, может хорошее; красивая женщина, – тут я скосил глаза на девицу, и на неё саму, и на её футболку – или смерть с косой. В том-то вся и прелесть! Ничего заранее неизвестно, и всё возможно.
– Правильно, – согласилась Виагра. – Никогда не знаешь, успеет ли твой партнёр вытащить член до того, как кончит, или нет.
Я чуть не подавился куском репки, которую всё-таки решил попробовать, закашлялся. Михалыч заржал.
– Ничего, ничего, привыкай! У нас водка ещё не скоро кончится.
– Ужас, какие все стеснительные! – девица сделала невинные глаза. – И всех-то я смущаю! А чего спрашивается?! Дрочить на порнуху никто не стесняется, а как о жизни поговорить, так сразу закуской давиться начинают. Кстати, знаете, – вдруг оживилась она, – я тут недавно была на одном нудистском пляже, на юге, и видела там специальную беседку для занятия онанизмом.
– Зачем? – не понял Воронин.
– Что бы у мужиков болт не вставал на каждую встречную. Пойдёт, затвор передёрнет и часа два никаких проблем с эрекцией.
Я почувствовал, что у меня краснеют уши.
– Разумно, – Михалыч задумчиво посмотрел на настенный календарь с полураздетыми фотомоделями. – Чего, действительно, мучиться?! Это ж надо ходить по пляжу и всё время отвлекаться на что-нибудь…. Ну, например, представлять, будто ты не среди голых тёток, а в зоопарке, скажем. И на фига тогда вообще весь этот нудизм нужен?! Никакого эстетического наслаждения!
– Да уж, – заморожено изрёк я, стараясь особо не разглядывать задравшуюся футболку Виагры. Вернее – её живот с кольцом в пупке и краем татуировки, уходящей куда-то вниз. Хотя, почему – «куда-то»? Известно – куда.
– А ты на нудистском пляже был? – неожиданно поинтересовалась она, поворачиваясь ко мне и выпуская изо рта кольцо дыма. Почти идеальное.
– Был, – всё так же заморожено подтвердил я. – На «Дюнах».
Оксана наморщила лоб.
– Дюны? Это где?
– Под Питером, – подсказал Михалыч, разливая водку.
– А, ясненько. И как?
– Чего как? – не понял я.
– Как впечатления?
– Нормальные впечатления. Голые все.
– Возбудился?
– Я не настолько сексуально озабочен, – тут мне снова пришлось отвести глаза и неопределённо кхекнуть.
Она хихикнула.
– А насколько?
– В меру.
– Всё! – Виагра хлопнула себя по коленкам. – Теперь точно – про тебя стихотворение напишу!
Воронин с серьёзным видом кинул.
– Обязательно! Могу первые две строчки подсказать: «я не очень, я не очень сексуально озабочен».
– Плагиат, – с отвращением сказал я. – Песня такая была в семидесятых годах прошлого века. Блатняк.
– А у нас в городе нудистский пляж есть? – поинтересовался Михалыч.
– Есть, – девица кивнула. – На Таманке.
Подумала, после чего добавила:
– Летом.
– Ясен пень, что не зимой! – мой приятель хмыкнул. – Хотя, на Крещение, например, многие в прорубь ныряют в чём мать родила.
– И ты нырял?
– Не, – он помотал головой, – я холод не люблю.
– А давайте, сейчас это выпьем, – Виагра с энтузиазмом кивнула на бутылку, – возьмём ещё и пойдём на Таманку!
– Голыми купаться?
– Ага!
– А давай! – неожиданно даже для самого себя, поддержал я девицу. Всё-таки и мне спиртное уже по мозгам дало. – Сегодня тепло, и даже жарко. Хорошо!
Михалыч с сомнением посмотрел почему-то на обгрызенную с трёх сторон репку.
– Идти далеко, – не совсем уверенно сказал он.
– Ничего не далеко! Минут за пятнадцать доберёмся. Это если выпивать по дороге будем. А не будем – так и за десять! Таманка тут близко.
2.
