Я вижу метрах в пяти тех, кто только что прошел мимо меня. Мужчина, с ним мальчик лет десяти и рядом… Я ничего не успеваю понять, свет от фонаря падает по косой, чуть позади, и тени лежат на лицах. Но я вижу глаза, они смотрят сквозь меня, на секунду задерживаясь на моем лице, тут же скользя дальше, поверх нелепого платка.
Я замечаю, как меняется их выражение – радость и даже восхищение, это так разительно отличается от того, что было секунду назад: то был взгляд на пустое место.
Из подъезда выходит миниатюрная блондинка, раскрывает зонт, и они вчетвером идут вдоль двора: красивые, счастливые люди.
А я… я со страшной отчетливостью понимаю, словно слышу в голове свой собственный, но с трудом узнаваемый голос: «Марин, ну вот и все».
Это сейчас, когда больше, чем полжизни прошло, да и внутреннему голосу (хорошо, назовем это интуицией) я научилась доверять, я могу красиво сказать: все мои попытки тщетны, никогда не буду чьей-то, а тогда просто стою, задыхаясь от пульса в горле, с ватными ногами, некрасивая девочка в чужом пальто, и понимаю: все, теперь ничего никогда не изменится, и как хочешь – живи с этим.
Я влюбилась. И понятия не имела в кого.
2
С 16-го апреля я была в Евпатории.
КГБ-шный[5 - Комитет государственной безопасности, позже (после ряда реорганизаций) с 3 апреля 1995г. – Федеральная служба безопасности (ФСБ).] санаторий в Крыму для детей сотрудников, в него я приехала в четвертый раз: каждые два года с шести лет, один раз пропустив в 12. Меня все знали, все помнили: о, наша певунья вернулась. Но мне было уже 14, и развлекать толпу малолеток своим невнятным пением я больше не собиралась.
Но когда-то под мою песню «про оленя»[6 - «Лесной олень», поэт Юрий Энтин, композитор Евгений Крылатов, прозвучала в х/фильме «Ох, уж эта Настя».] рыдали все нянечки. Да и воспитатели в первом ряду не скрывали слез, а одна из них, Татьяна Николаевна, напишет после моим родителям письмо, которое немым укором хранится где-то в маминых документах. «Мариночка – талант, настоящий, искренний, не упускайте возможность, дайте ему раскрыться!»
Но я сказала музыкальной грамоте – нет, и родители с легкостью согласились. На нет и суда нет, места для пианино в двушке, кстати, тоже.
– Ты чего такая грустная? – пытает меня девочка Ира, в будущем моя лучшая подруга и извечная московская сообщница: именно к ней несколько лет я буду «ездить в гости».
– Скучаю по своему парню, – и тем самым вырастаю в её глазах до небес: у нее есть парень!
– А как его зовут?
Если бы я знала…
x x x
– А этого, с наглой ухмылкой, зовут Петя.
Вернувшись домой в середине июня, я обнаруживаю, что пропустила момент, с которого во дворе (с десятком хилых тополей, тремя скамейками, горкой, но, главное, грубо слепленной беседкой напротив первого подъезда) забурлила гормонами молодая жизнь.
Мальчики, помимо местных, – кто из 44-ой школы, кто из соседних домов, и девочки, в основном из этого нового дома. Я никого во дворе не знала, да и не очень к этому стремилась, но блондиночка с пуделем, с которой я познакомилась накануне, стоя чуть в стороне, представляла мне эту пеструю тусовку.
– Вот этот длинный, белобрысый, – это Юрик, он из первого подъезда. Этого я не знаю как зовут, он новенький, а это – Дима, он с Невской, уже школу закончил, кажется.
Были и девочки: трогательно-близорукая Иринка, хорошенькая, с острым носиком; ее подруга Таня с Ткачева, обычная, русенькая мышка; Инга, девушка с выдающимся бюстом: без шуток – пионерский галстук (галстук, Карл!) лежал на груди практически горизонтально; Аня, значительно старше нас всех, с вертлявой собачкой; Лиля – из углового: невысокая, плотная, вечно чем-то недовольна.
От Ники я получила краткую, но удивительно точную характеристику каждому, и после (а ведь мы дружим до сих пор) именно ее слова навсегда врезались мне в мозг чёткой и не всегда комплементарной картинкой.
Инга с галстуком – как живая стоит перед глазами, хотя этот образ знаком мне только с Никиных слов.
– О, Мариша, привет! – слышу я и вздрагиваю: никто не может здесь звать меня так. – Ты же Мариша, правильно?
Беседка находится чуть в стороне от яркого фонарного конуса, мы с моей новой знакомой стоим и вовсе в тени, но тот, которого она назвала Петей, выходит прямо под фонарь и смотрит мне в глаза, как и сказала Ника, – нагловато ухмыляясь.
«Какая я тебе Мариша, отвали», ответила бы я любому, но… Я снова вижу этот взгляд, и меня размазывает как повидло. Стою и глупо улыбаюсь.
Пе-етя…. Какое дурацкое имя… И, кажется, я люблю тебя….
x x x
…Беседка меня не затянула. Несколько раз, на бегу, останавливалась в поисках тебя, но, не застав, теряла к ней интерес. К разочарованию мальчиков, на радость девочкам.
Тем летом я вытянулась, загорела и, еще не парясь о стройности ног, проходила все жаркие месяцы в обрезанных по самое не хочу шортах. Волосы, год назад остриженные по лопатки, вновь сравнялись с худющей попой, но я продолжала делать смешные хвостики в то время, как мои одноклассницы уже по второму разу сжигали свои жалкие три волосины химией.
Груди как не было, так и нет, но в этой гремучей смеси невинности и зарождающейся чувственности мне было комфортно, как рыбе в воде. Прошло каких-то три-четыре месяца, и от неуверенной кулемы не осталось и следа.
И пусть я видела тебя издалека, раз, может, пять, но я не торопилась.
Я откуда-то знала: сейчас для тебя, взрослого (десятый класс, на минуточку!) я – какая-то невнятная малявка, но дай мне год, дай мне немного повзрослеть, и тогда ты тоже скажешь – ну вот и все, живи теперь, Петр, с этим.
3
В конце 86-го года я впервые подстриглась, как взрослая. Под модную тогда Аврору: голова как одуванчик с длинной метелкой по спине.
Волосы лёгкие, пушистые, никак не хотели стоять колом, как у моих сверстниц, распадались по пробору, лезли в глаза, жутко раздражая. Очень хотелось выглядеть старше, но получилось по-щенячьи трогательно.
Как я оказалась у тебя дома, в канун нового года, убей, не помню. Но осталась фотография: прическа-развалюшка, беспомощная попытка улыбнуться и испуганные глаза. И все это на фоне ромбиков на обоях, в нашей квартире были такие же, но мы их заклеили чем-то менее мерзким, а потом еще и налепили фотообои: зимний сад с пальмами.
Красотень!
Позже были и другие фотографии: маленький братик Тема, я в клетчатых брюках и красном (на ч/б фото этого не видно, я просто помню) синтетическом свитере, и снова этот одуванчик на голове.
Забив на попытки его облагородить (читай: залить начес лаком до противного хруста), вдруг заметила, что в целом катастрофа начала исправляться.
Волосы отросли и легли на редкость неплохо, слегка скосив пробор вправо, открыв глаза. В целом девочка получилась симпатичная, хотя, конечно, ещё щеночек.
Твоя мама брала у меня свежие номера Burda moden с вязаными моделями, отчим иногда дощелкивал плёнку – как мы с Никой чистим ковры на снегу, а точнее просто валяемся в сугробах и ржем, младший брат просиживал у меня после школы: судя по тому, как непринужденно они со мной общались, я еще не представляла никакой угрозы.
А потом мы впервые поцеловались. Память стерла ненужные детали, обстоятельства, даты. Но абсолютно точно, было уже тепло, никаких тяжелых зимних шкурок: ты поднял мой подбородок, и вроде как в шутку, на прощание – ну, пока, Мариш – коснулся меня губами.
И все, время остановилось… Секунда или пять минут, или час – ничто не имело значения, я зависла, оцепенела, от неожиданности я даже не закрыла глаза, просто смотрела, вдыхала, боясь поверить: это что, происходит со мной?
А потом ты сжал мои волосы – сначала на отросших висках, еще сильнее прижимаясь губами, потом ладони скользнули на затылок, и мне казалось, что я уже не касаюсь пола: только твои губы и эти пальцы в моих спутанных волосах удерживают меня на весу.
Мне исполнилось 15.
4
Летом стало известно, что ты уезжаешь учиться в Москву. «Навсегда», отчаянно стучало у меня в голове, и еще это «никогда», больше никогда я тебя не увижу. Как легко мы разбрасываемся этими никогда в 15 лет.
У меня уже была собака, маленькая Стешка, месяцев трех от роду, и я затаскала ее «гулять», чтобы в сумерках пялиться на твои окна, зная, что ты еще здесь, за этими рамами и занавесками. На темном балконе маячили силуэты, вспыхивали огоньки сигарет, потом компания высыпала на улицу, и я слышала, издалека, твой голос.
Девятый класс, новые знакомые, первые сигареты, Дима на скейте, школьные дискотеки и прыщавые поклонники: время без тебя тянулось, тянулось…
Не могу выделить из того периода что-то значимое, что-то яркое: просто училась, скучала, взрослела. Были попытки с кем-то гулять, даже целоваться, скорее из любопытства: интересно, а это со всеми так?
Но нет, не так, даже наоборот – хотелось поскорей вытереть обслюнявленные губы, оттолкнуть, даже укусить, так все было противно.
На Тракторном, в семье двоюродной сестры родилась девочка, и это хоть как-то скрашивало мою жизнь, поездки на 21-ом автобусе – тот еще аттракцион – привносили некое разнообразие.
Мы гуляли с Никой с нашими собаками, я все чаще забивала на школу, и все, что у меня было: тоска и ожидание – а вдруг я увижу тебя?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70335316&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
2
3
