***
Овраг оказался глубоким, сырым, холодным, пах улитками, червяками, крысами, фекальными испарениями. Пока троица спускалась, ритмичный грохот шестерен усиливался, становился рельефнее.
Очистные сооружения оказались несуразной бетонной конструкцией. Возвышались в овражном полумраке над вонючими болотцами. Выбитые окна, стены в потеках ржавчины, ощетинившаяся арматура.
Санька взглянул на лестницу, вверх.
Никого. Выходит, желтоглазая тварюга за ними все-таки не погналась.
Вдруг с одной из многочисленных тропинок донесся обеспокоенный женский голос:
– Лева! Левушка!
Мать и отец мальчика со всех ног бежали к детям.
– Вы что тут делаете, засранцы? – строго вопросил мужчина. – Обыскались вас уже. С ног сбились! Мать чуть было инфаркт не хватил!
«Спасены!» – пронеслось в Саниной голове. Скоро он вернется домой, обнимет родителей, мама накормит его пюре с котлетками и зеленым лучком с огорода…
Левчик бросился обнимать своих маму и папу. Прильнул к ним, зарылся лицом в оборки материного вычурного платья.
Саня и Лиза заметили: что-то не так. Только не сразу поняли, что именно.
Обнимающая Левчика мамина рука – вот что. Здоровенные заскорузлые пальцы с кривыми болотно-зелеными когтями.
Замешательство. Ступор.
Что делать? Бежать? Кричать?
Чудовище заметило, что Санька и Лиза раскрыли подвох. Женское лицо принялось беззвучно кривляться. Оно то расползалось рыхлым блином, то вытягивалось жгутом. Его раскроила жуткая острозубая ухмылка. Существо, что ранее предстало в образе двух взрослых, теперь срослось воедино – темно-зеленое, с лоснящимися черными пятнами по всему телу. Маленькие уши на широкой собачьей башке задергались. Из круглых ноздрей повалил пар.
Вонь. Кисло-тухлая вонь стала настолько острой, что у Сани и Лизы глаза заслезились.
Левчик бился в смертельных объятиях. Тварь крепко прижала его лицом к себе и душила. Мальчик силился закричать, но выходило лишь глухое хриплое мычание.
Саня дернулся было, чтобы схватить друга за футболку и выдрать из объятий твари – ну, хотя бы попытаться, – но зеленая жабоподобная дрянь угрожающе выпростала свободную лапу. Санька отпрянул, взял за руку Лизу – и они бросились бежать куда глаза глядят.
Они не оглядывались. Они не видели, как желтоглазое чудище разинуло зубастую пасть и оттяпало Левчику голову. В сырой болотный воздух вторгся металлический запах живой крови, от которой поднимался пар.
***
Лиза и Саня бежали до тех пор, пока не выскочили на край оврага. Нет, не тот, что с лестницей. Другой. Они вышли на железнодорожные пути.
– Смотри, платформа! – крикнул обрадованный Санька.
Платформа – несколько бетонных плит на опорах в ряд. На железных жердях табличка с надписью: «Гурьяновка».
– А вон и электричка, – сообщила Лиза.
Состав подполз к платформе, остановился. Протяжно застонали тормоза. Двери с лязгом разъехались.
– Следующая остановка – станция Перерва, – хрипло оповестил динамик.
– Это ж от нашего дома десять минут ходьбы! – воскликнул Саня.
Дети забрались в вагон.
***
То был обыкновенный вагон с обшарпанными деревянными сиденьями и мутными окнами. Пассажиров всего ничего – пара старушек да парень лет двадцати. Лиза и Саня примостились на сиденье в самом конце.
Мимо потянулись лесополосы, заборы промзон, брошенные цеха разорившихся предприятий.
Что-то не давало Сане покоя.
Запах. Проклятый вездесущий запах.
– Чувствуешь вонь? – спросил он у Лизы.
– Ага, – кивнула она. – Ты тоже? Я думала, мне мерещится.
Из соседнего вагона донеслось слюнявое пьяное ржание. Хлопнула дверь в другом конце.
Они.
Гопники из Гурьяновки.
Упыри – штук пять – встали в проходе, хищно уставились через вагон на детей. Во главе – вихрастый с пивным животом. Рты разъехались в страшном острозубом оскале. Тела стали оплывать, терять форму, сворачиваться вокруг некоего невидимого стержня. Лопалась кожа, рвались сухожилия, трещали кости. Намотанная на незримый вертел масса преобразовывалась – обретала новые очертания, зеленела, покрывалась влажными черными кляксами.
Показались два желтых кошачьих глаза, встали на свое место.
Тварь словно срослась с полом вагона, который сантиметр за сантиметром превращался в зеленый бугристый придаток к ее телу. Старухи и парень вытянули шеи до самого потолка, обернулись мясистыми щупальцами с присосками, потянулись к детям.
Санька и Лиза вскочили, пулей вылетели в тамбур.
Саня рванул стоп-кран.
Взвизгнуло железо. Ход замедлился. Открылись двери. Тварь тем временем подбиралась.
Санька с разбегу выпрыгнул из вагона, больно приземлился голыми коленями на щебенку.
В этот самый миг на кромках дверей выросли зубы – длинные, острые как сабли. Зеленые челюсти захлопнулись, а Лиза выскочить не успела.
Поезд двинулся дальше, забрав девочку с собой.
Саня стоял – усталый, измученный страхом, с разбитыми коленками – и бессильно смотрел вслед уходящему по рельсам чудищу.
Состав проехал всего с сотню метров и затормозил. Двери вновь разъехались, и на острую щебенку полетела Лиза.
Почему тварь ее выплюнула?
«Наверное, Лиза хорошо учится и всегда слушается родителей», – с досадой за съеденного Левчика подумал Саня.
Он бросился на помощь, а электричка покатилась дальше и быстро скрылась за ближайшим поворотом.
Пока он бежал, Лиза успела встать, отряхнуться и проверить, не пострадал ли ее любимый «Том Сойер». Колени и локти у нее тоже были разбиты в кровь.
Санька подбежал к ней, и они крепко-крепко обнялись – так, как обнимаются на фронте воины-победители на исходе решающей битвы. Ни в жизнь Саня не подумал бы, что станет обниматься с девчонкой! Позорище-то какое! Хорошо, никто из пацанов не видит.
Вдали, за косогором, виднелся их микрорайон.
***
Они прошли сквозь рощу и оказались в своем квартале. А вот и родной двор.
Саня, неловко переминаясь с ноги на ногу, произнес:
– Ну, пора по домам. Надо как-то родителям объяснить, что с Левчиком произошло. А они там уж пускай думают, че дальше делать.
– Ой, а можно я к тебе пойду? – спросила Лизка, сияя на него чистыми-пречистыми голубыми глазами. – У меня сейчас дома никого, а ключи я забыла.
Просьба удивила Саньку. Несмотря на пережитое вместе, не такие уж они большие друзья, чтоб он ее к себе домой тащил. Сопрет еще что-нибудь ценное – потом ищи-свищи.
Впрочем, сходу он не нашел убедительных отговорок, поэтому процедил сквозь зубы:
– Ну ладно, пошли.
Пока они подходили к подъезду, он косился на лучезарно улыбающуюся Лизку, и ему все больше становилось не по себе. Эта дурацкая улыбка, как у умственно отсталой, отсутствующий взгляд. Книга под мышкой…
Книга.
Книга…
«Том Сойер» так опрятно смотрелся, будто и не побывал под проливным дождем.
Так ведь Лизка ж его выронила еще у гаражей!
В этот самый миг смуглый мальчуган в соломенной шляпе острозубо ухмыльнулся с обложки.
Санька побежал.
Ничего-ничего. Сейчас прибежит домой и скажет маме, чтоб вызвала милицию. Что Левку убили, Лизку… и Лизку тоже.
Поверит ли мама?..
К счастью, жил Санька невысоко – на третьем этаже. Он не стал вызывать лифт – пулей взлетел к своей двери, на ходу достал из-под футболки висящий на веревке ключ.
Судя по тишине в подъезде, его не преследовали.
– Фух! – выдохнул он, как только запер за собой дверь.
Мой дом – моя крепость. Тут уж никто не достанет.
Щас мы с тобой, тварина, разберемся.
Санька побежал на кухню, выглянул в окно. Подменыш, чьи конечности превратились в заскорузлые зеленые лапы с когтями, неспешно шагал к Лизкиному подъезду, пиная перед собой «Тома Сойера» – мятого, растрепанного, в грязи.
– Ма-а-а-а-а-ам! – позвал Санька.
– Чего вопишь? – Мама неслышно подошла сзади. – Где пропадал? Я уж забеспокоилась. Такой дождь был, а тебя все нет и нет.
– Мам…
Она подошла, поцеловала сына в щеку.
Санька едва уловил – но все же уловил – гаденький душок, смесь кислятины с гнильцой.
– Проголодался? – Мамин голос вмиг огрубел, глаза сбились в однородную серо-голубую массу с гнойной пленкой. – Щас наловлю тебе пожрать!
«Мама» лихо подпрыгнула, приклеилась четырьмя вывернутыми лапищами к потолку. Длинный-предлинный язык принялся с упругими хлопками выстреливать изо рта – ловить квелых от духоты мух, что лениво кружили у люстры.
***
Саня стоял один в пустом дворе. Все вокруг – все, что раньше казалось вечным, нерушимым, – размякало, разжижалось, плавилось, теряло первоначальные формы и цвета.
Грозная туча, нависшая черным брюхом над многоэтажками, чудовищно изогнулась, показала острозубую улыбку.
Две высотки сомкнулись воедино. Проходы между ними заросли воняющей болотом зеленой плотью с черными пятнами. Да и сами дома стремительно превращались в громадное кольцо жабьего мяса, обтянутого осклизлой шкурой…
